– Ах, вот оно что, – расслабилась Грета. – Мужчинам нельзя позволять слишком просто добиваться того, что им нужно.

Джон покосился на Олу.

– Я знаю кое-кого, кто с вами согласится, – сказал он.

«Принцесса», высокомерно оставив замечание без ответа, отвернулась и принялась глядеть на улицу, где, надо сказать, она привлекала к себе большое внимание. Прохожие, останавливаясь, провожали взглядом преисполненную величия фигуру в сверкающих украшениях.

Ола уже начала привыкать к этому, и для нее не составило труда держаться подобающим образом. Поэтому, царственно поводя головой из стороны в сторону, девушка размышляла о том, находит ли герцог ее красивой, тут же браня себя за подобные мысли.

До театра «Савой» ехать было недолго, и вскоре ей уже помогли выйти из кареты. Легко придерживаясь за руку герцога, Ола поднялась по парадной лестнице театра. «Леди Краслер» с важным видом шествовала за ними.

Она заметила, что Грете все это нравится. Ей бы и самой это нравилось, если бы сердце у нее в груди не разрывалось.

Управляющий театром склонился перед «принцессой Олой», на что она ответила грациозным кивком.

– Королевская ложа готова, ваше высочество.

Ола прошла в просторную элегантную ложу с золочеными плюшевыми креслами. В точном соответствии с правилом, согласно которому монаршие особы должны прибывать последними, остальная часть зрителей уже собралась, и, поскольку ложа выдавалась в зрительный зал, всем было прекрасно видно, как ее высочество прошла на свое место.

Однако они не видели того, как герцог Камборн придержал ее за локоть, не давая сесть слишком рано, и не слышали, что прошептал ей:

– Продолжайте стоять, пока играют ваш государственный гимн.

Ола замерла и высоко подняла голову на длинной шее, пока оркестр играл «ее» государственный гимн. Театр «Савой» был известен тем, что стал первым публичным местом в Лондоне, применившим электрическое освещение, и теперь этот искусственный свет, вспыхивая, искрился на изумрудах и бриллиантах Камборна.

Восхищенный гул прокатился по толпе внизу, узревшей царственную особу, которая выглядела так, как и должна выглядеть настоящая принцесса в представлении обычных людей. Когда стихла музыка, зал зааплодировал ей.

Она улыбнулась, принимая знаки почтения, после чего герцог пододвинул к ней кресло и сел рядом. Свет погас.

Впоследствии Ола, как ни старалась, не могла вспомнить подробностей сюжета оперы. Для нее имело значение лишь то, что Джон сидел рядом. Она слышала его голос, когда он смеялся, а иногда ей казалось, будто он смотрит на нее, а не на сцену.

Сила его взгляда заставляла ее трепетать, и девушку снедало желание заговорить с ним, найти слова, которые поставили бы крест на их ссоре.

Но таких слов не было. Она не могла изгнать из памяти его поцелуй и свой страстный ответ, а еще то, что все это время Джон доносил в британскую разведку.

Где-то глубоко в душе Ола понимала, что ведет себя неразумно. В конце концов, она сама все это начала, и, по словам Греты, «он не мог поступить иначе».

Однако это не имело ничего общего с разумом. Это были дела сердечные, а ее сердце чувствовало себя преданым и разочарованным.

После представления Джон пригласил обеих дам в модный ресторан, где Ола опять приковала к себе взгляды и вызвала восхищенный шепот.

– Можно подумать, они раньше никогда не видели принцесс, – заметила она.

– Да, но выглядите вы как принцесса, а настоящие принцессы так не выглядят, – с улыбкой пояснил герцог.

Ола обратила внимание, что говорил он совершенно спокойно, словно в их отношениях не было никакого холода.

Возможно, ему все равно.

Возможно, так ему даже удобнее.

Когда расставили еду, Джон заговорил деловым тоном:

– Нужно решить, что вы будете делать завтра. Завтра будет важный день, ее величество поедет в Вестминстерское аббатство на благодарственную службу. Я буду занят и не смогу сопроводить вас, поэтому хочу, чтобы вы обе оставались в гостинице.

– Разумеется, – покорно промолвила Грета.

– Ничего не разумеется, – быстро произнесла Ола. – Может быть, мне захочется пойти посмотреть на процессию в аббатство.

– Нет, – отрезал герцог.

– Другими словами, с меня все еще не снято подозрение? – выпалила девушка.

– Моя дорогая, – возразила Грета, – герцогу лучше знать. Он заботится лишь о вашем благополучии.

– Нет, он думает, что я могу убить королеву во время ее поездки. Не будьте наивной, Грета. Он по-прежнему не доверяет мне.

Герцог посмотрел на нее внимательно, и впервые за этот вечер маска спала с его лица, обнажив чистую, исступленную ярость.

– Это смешно! – едва сдерживая горячность, процедил он.

Ола уставилась на него, изумленная сверкающим в его глазах пламенем. Впервые она поняла: перед ней человек, дошедший до последней черты. Какое-то дикое, сдерживаемое чувство сжигало его изнутри, даже когда он изображал смиренного придворного.

Герцог успокоился. Лицо его снова превратилось в маску.

– Вы неправильно меня поняли, – промолвил он. – Как говорит леди Краслер, я забочусь лишь о вашем благополучии. Вы привлекли к себе большое внимание, и если завтра выйдете из гостиницы без меня, то можете попасть в положение, из которого не в состоянии будете выпутаться. Если, предположим, кто-нибудь обратится к вам на олтеницком языке? Бесполезно говорить, что вы знаете только немецкий.

– В этом я, надо полагать, тоже ошиблась? – с вызовом произнесла она.

– Нет, все правильно. Немецкий – язык аристократов Олтеницы. Поздравляю вас. Но если кто-нибудь вознамерится выяснить о вас правду, то он наверняка проверит, знаете ли вы местный язык. Без меня вас разоблачить легче простого. Поэтому сделайте мне одолжение – не лезьте на рожон, останьтесь завтра в своем гостиничном номере.

– Мы так и поступим, – вставила свое слово Грета.

Ола бросила на герцога негодующий взгляд, однако она не могла противостоять ему сейчас, после того поразительного огня, что сиял в его глазах.

– Можете провести день за изучением книг, которые я вам оставлю сегодня, – продолжил герцог. – Из них вы узнаете о «своей» стране все, что нужно, чтобы завтра на банкете не ударить в грязь лицом. Я понимаю, вам хотелось бы пойти к людям, но теперь вы работаете на британскую разведку и должны подчиняться приказам, как и мы все.

– В самом деле, должны, – спокойно произнесла Ола. – Приказы следует выполнять, чего бы это ни стоило.

Их взгляды встретились, и глаза Джона вдруг наполнились грустью.

– Чего бы это ни стоило, – тихо повторил он.

На этом вечер закончился. Разговор сделался обрывочным, и все почувствовали облегчение, когда пришло время возвращаться в гостиницу.

Герцог вручил книги Грете и провел женщин до двери номера.

– До завтрашнего вечера, – сказал он. – Я зайду к вам в шесть. Спокойной ночи, ваше высочество.

Хоть рядом не было никого, кто мог бы их увидеть, он официально поклонился, после чего ушел, не оборачиваясь.

* * *

– Ох, не знаю, как мы успеем со всем этим управиться, – посетовала на следующее утро Грета, раскладывая книги на столе. – Но если хорошенько постараемся, то выучим хотя бы карту и главные города.

– Надеюсь, у вас это получится, – сказала Ола, надевая шляпу. – Расскажете потом мне, когда я вернусь.

– Моя дорогая, что вы затеяли?

– Я ухожу. Вы и в самом деле думали, что я буду весь день сидеть здесь, пока все остальные наблюдают за процессией?

– Но вы говорили… Он говорил…

– Он говорил, что я должна подчиняться приказам. Его приказам! Ну уж нет!

Ола направилась к двери, однако Грета выбежала вперед и встала перед ней с распростертыми руками, загораживая дорогу.

– Грета, предупреждаю вас…

– Ого, сударыня! Предупреждаете меня? Вдруг стали принцессой! Но только не со мной.

– Грета, пожалуйста. Вы не сможете меня остановить.

– Кто говорит, что я собираюсь вас останавливать? Я иду с вами.

– Ну вот, теперь у него нет повода заявить, что я рискую.

– Хотите рассказать ему? – спросила Грета.

– Конечно. Давайте поспешим. Не хочу пропустить процессию.

Чувствуя себя ученицами-прогульщицами, они выскользнули на улицу, чуть не сбив с ног двух женщин средних лет. Одеты эти дамы были почти как мужчины – рубашки, галстуки, канотье[7] – и чаще смотрели в путеводители в руках, чем на улицу.

Последовали взаимные извинения, после чего Ола и Грета смешались с людским потоком, движущимся к тем улицам, где должна была проезжать процессия. Выдвигалась она из Букингемского дворца по Мэлл, под аркой Адмиралтейства, после чего должна была пройти по Уайтхоллу до Вестминстерского аббатства.

Охваченная внезапным порывом, Ола схватила Грету за руку, и от Пикадилли до Мэлла они бежали бегом. Вдоль всего пути следования процессии были установлены трибуны, на которых теперь плотно разместились веселые, размахивающие флагами люди.

Казалось, протиснуться на трибуну нет никакой возможности, но кто-то из толпы, увидев их замешательство, крикнул им и протянул руку. Каким-то чудом женщинам удалось попасть в третий ряд.

Отсюда им открылся прекрасный вид на процессию, уже выехавшую на улицу. С одной стороны она растянулась, насколько хватало глаз, в направлении дворца, а с другой так же далеко уходила вперед.

Повсюду были военные, разноцветными колоннами они проезжали мимо трибун. Далее следовала индийская кавалерия с пиками. По специальной просьбе ее величества они сопровождали ее карету. Сама королева под их защитой ехала в парадном золоченом ландо, запряженном шестью белыми лошадьми.

Вместо королевской мантии и короны ее величество надела вдовью шляпку. Как будто она хотела, чтобы мир увидел в ней тоскующую вдову, маму, бабушку… а не только мать империи.

У Олы в глазах защипало от слез, когда она увидела женщину, которая поверила ей и проявила такую доброту.