– Что это?

– Вдоль реки растет конопля, – ответил он, вытирая мне рот и промокая мой влажный лоб. – Индейцы используют ее и как успокоительное, и как возбуждающее средство. А на дне твоего чемодана я нашел несколько пилюль камфары. Надеюсь, вместе они дадут слабый наркотический эффект, который остановит рвоту. Попробуй проглотить и держи сколько сможешь. Ах, черт! – Снова рвота. – Попробуй съесть еще.

Я взяла в рот еще немного приготовленной Сетом смеси и подавилась. Он дал мне глоток воды.

– Ты говоришь… как по медицинскому учебнику, – сказала я.

– А где ты видела медицинские учебники, цыганка? – насмешливо спросил он, заботливо вытирая мне потное лицо. Наверное, одно из правил, которому его обучали в медицинском колледже, гласило: «Рассмеши пациента». Жаль, что он не применял его в повседневной жизни.

– Я все равно… не смогла бы их прочесть, – задыхаясь, сказала я. Голос звучал отвратительно. – Воды. Пожалуйста.

– Не разговаривай так много, – тихо посоветовал он. – Ты не сможешь выпить больше одного глотка.

– Еще, – просила я, – пожалуйста, Сет.

– Нет, – твердо ответил он. – Тебе будет только хуже. Я знаю, что это тяжело, но вода возбуждает… Ладно, не думай об этом. Поверь, я не даю тебе воды, потому что при этой болезни так полагается. Съешь еще порошка.

– Все врачи дураки, – сказала я. – Ты ненавидишь меня… из-за Стивена. Послушай, Сет. – Я судорожно вцепилась пальцами в край его рубахи и умоляюще посмотрела в глаза. – Возможно, я умру. Я не буду лгать тебе. Мне незачем. У меня были любовники… после того, как ты оставил меня. Пока я не встретила… Стивена. Но он… он никогда не был моим… любовником. Клянусь, Сет. Пусть рука смерти… настигнет меня и утащит в ад… если я говорю неправду. Твой брат… слишком порядочен. Он считал, что до свадьбы… ничего нельзя. – Я выпустила его рубаху и откинулась на спину. У меня так пересохло во рту, что я с трудом могла шептать. – Ты… ты веришь мне? Я хочу, чтобы ты понял… я хочу, чтобы между вами не было вражды… когда я умру. Ты… веришь мне?

Сет тихо вздохнул и сказал:

– Да, Рони, верю.

– Я бы не стала лгать, – настаивала я. – Только дурак… станет лгать… перед смертью.

Почему же я солгала, как последняя цыганка, хотя через несколько часов меня, может быть, подкарауливала смерть? Я и сама толком не знала. Мне действительно хотелось, прежде чем я умру, помирить их. А если я останусь жива, Сет не будет слишком на меня в обиде. Ему не придется мучить себя мыслями о том, как я проводила время в постели с его братом.

Начался новый приступ боли, и меня снова вырвало. Сет заставил принять еще порошка и дал немного воды. Я была вся мокрая от пота. Случайно посмотрев на свои руки, я обнаружила, что они синего цвета и трясутся, как у прачки. И жажда, жажда была такая сильная, что я продала бы душу за глоток воды. Мне представилось, будто я плаваю в огромном озере с чистейшей прозрачной водой. Я открыла рот и позволила воде наполнить мое тело: она вливалась через рот в желудок, наполняла каждую клеточку, словно воздух, расправляющий воздушный шар. Я снова становилась несгибаемой и твердой. Я пила, пила столько, сколько хотела.

Каждый раз, когда меня рвало, Сет заставлял принять еще этого отвратительного лекарства и давал крошечный глоток воды. Но лишь только мой желудок согревался, мне снова становилось плохо. Это длилось до бесконечности.

– Когда… это кончится? – спросила я.

Его крепкие руки поддерживали мое слабое тело. На лице Сета были написаны доброта, забота и сочувствие. Сет казался мне таким красивым, с торчащими усами, небритый – в пути он совсем зарос щетиной, – что я чуть не заплакала.

– Это кончится, когда прекратится рвота, – ответил он. – Тогда ты отдохнешь.

– Это будет, когда я умру.

Он ничего не сказал. Он знал, что я действительно могу и не увидеть завтрашнего утра.

– Я не боюсь умереть, – честно призналась я. – Я не боюсь смерти… после Лондона. Помнишь? Тогда ты тоже спас меня. Помнишь, Сет?

– Помню.

– Я была тогда… очень молода. Хотела доказать, какая я храбрая. Это… так глупо. Жизнь слишком ценная вещь, чтобы ею бросаться. Но я не боюсь смерти. Мы… старые друзья. И ты тоже с ней знаком…

– Да, мы встречались, – сказал Сет.

Меня снова скрутила боль, и Сет опять держал меня и вытирал мне рот и лицо.

– Я не раз встречал смерть. Но до сих пор мне удавалось выйти победителем. Как и тебе.

– Возможно, но если на этот раз не удастся… ты простишь меня? Я не могу умереть без твоего прощения. Пожалуйста, Сет, пожалуйста. – Я потянулась к его руке. Он крепко сжал мои пальцы.

– Я прощаю тебя, – тихо сказал он, – за все, что ты сделала в жизни не так.

Он помедлил, и я вспомнила все, за что ненавидела его столько лет: разные города, разные грехи. Париж. Лондон. Вена.

– А ты прощаешь меня, Рони?

Я закрыла глаза. Неужели это можно простить? Я должна, если хочу уйти из жизни с миром.

– Да, – прошептала я. – Я прощаю тебя.

Его рука ласково и ободряюще погладила мою.

– И еще. Еще одна… правда, – сказала я. – Я люблю тебя. Всегда. И навеки. Ты часть меня. И я люблю…

Сердце мое переполнилось, и слезы, смешиваясь с потом, потекли по щекам. Я надеялась, что Сет не понял, что я плачу. Что-то теплое и колючее коснулось моего лба. Поцелуй.

Приступы боли и рвота продолжались всю ночь. Затем наступила новая фаза болезни. Стало трудно дышать, я страшно замерзла. Особенно мерзли руки и ноги. Позже Сет объяснил мне: когда организм теряет столько воды, кровь сгущается. Но тогда я ничего этого не знала. Я только чувствовала, что мне плохо, как никогда. Я ждала смерти как избавления от страданий и боли.

Дождь прекратился. Сет вынес меня из палатки на солнечный свет. Разведя большой костер, он растирал мне руки и ноги, чтобы усилить ток крови. Потом заставил меня пить, хотя я была почти без сознания и давилась водой. А когда снова наступила ночь, он лег рядом со мной, чтобы согреть своим теплом. Это было справедливо. Не так давно я делала то же самое для него.

Снова рассвело. Я проснулась и обнаружила, что моя голова лежит на сгибе его руки. Сет крепко спал. Мне не хотелось будить его. Но как только он пошевелился, я сказала:

– Можно мне немного воды, Сет? Я страшно хочу пить. Он ласково обнял меня и протянул чашку с водой. На этот раз он позволил мне пить столько, сколько я захочу и сколько смогу выпить.

Я оглядела себя. Худющая! Кожа да кости! Я походила на ощипанного цыпленка и весила, наверное, не больше девяноста фунтов.

– Все кончилось? – спросила я Сета.

– Да, – ответил он, и в его голосе прозвучали победные нотки, словно мое выздоровление было делом только его рук. Возможно, так оно и было. Он по праву мог гордиться собой. – Ты жива, цыганка. Можешь снова мучить, дразнить и ослеплять меня своей красотой и глупой ложью. – Он усмехнулся. – Теперь тебе нужно много пить, чтобы восполнить потерю жидкости. А я дам тебе немного соли…

– Икра, – слабым голосом подсказала я. – На дне чемодана. Там две банки.

– Точно! – засмеялся он.

Я выздоравливала удивительно быстро. Через два дня мне уже казалось, что я никогда не болела. Я все еще была слаба и подозревала, что недолго смогу держаться в седле, но я снова была сама собой. Я выжила!

– Камфара, конопля и икра тебя никогда не подведут, – сказал Сет.

– А ты? – с беспокойством спросила я. – Ты не заболеешь?

– Не знаю. Может, и нет. Холера – странная болезнь. Она очень часто щадит людей, ухаживающих за больным, и они потом никогда ею не болеют, но поражает многих, которые не имели контакта с заболевшим. Похоже, холера передается по воздуху.

– Как слухи, – вздохнула я. – Надеюсь, ты не заболеешь.

– Почему? Тебе надоело ухаживать за мной? – спросил он, улыбаясь такой дьявольски обольстительной улыбкой, что у меня гулко забилось сердце. – Мы оба славно потрудились. Но хватит медицины. Больше никаких болезней или несчастных случаев. Правильно?

– Правильно.

Он стоял без шляпы, в расстегнутой до пояса рубахе с закатанными на загорелых руках рукавами. В солнечных лучах его волосы приобрели красноватый оттенок. Странно, я всегда считала, что у Сета волосы черные, как смоль.

Я хотела спросить его, почему он бросил медицину. Неужели из-за Джули? Но по рассказам Стивена выходило, что Сет забросил занятие наукой до того, как убежал из дома, и до того, как отправился в Техас сражаться с мексиканцами. Из Сета получился бы отличный доктор. Но я знала, что если заговорю об этом, то нарвусь на резкий, оскорбительный ответ. Так что я решила лучше не испытывать судьбу и подумать об этом, когда у меня будет свободное время…

– Лошади готовы и можно трогаться в путь, – сказал Сет на четвертый день утром, когда моя болезнь окончательно отступила. – Будем ехать, пока не устанем. Только не надо храбриться. Когда почувствуешь, что тебе нужен отдых, скажи мне, и мы сделаем привал. Караван наверняка все еще в Форт-Ларами.

Ни один из нас не вспоминал трогательную сцену у моего смертного одра. В конце концов я осталась жива, а, значит, все мои прощения не считаются. Но, порывшись в глубинах своей души – мы долго ехали по однообразному ландшафту вдоль реки Платт, Сет молчал, и мне больше ничего не оставалось, как только копаться в своей душе, – я обнаружила, что действительно многое простила ему. Собственно говоря, я простила все, кроме Вены, где он бросил меня с ребенком на руках. Мне было все равно, какие демоны гнали его, какие черти преследовали, – он поступил безжалостно и бессердечно. Что ж, вздохнула я про себя, может, когда я буду умирать в следующий раз, я прощу его и за Вену тоже. Если только за это время Сет не прибавит к этому своему греху новые.

Дорога поднималась в гору. Мы миновали Большую равнину. Длинные, колышущиеся травы прерии становились все ниже, появились колючие побеги, способные выжить в засуху под палящим солнцем. Мы пересекли южный приток реки Платт, проехали Гору-Суд, которая вместила бы тысячу бюрократов в накрахмаленных манжетах. Мы видели Гору-Трубу, метко названную так за то, что она резко поднимается среди засохшей равнины на сорок футов в высоту. Проехали под разрушенными ветрами скалами, которые назывались Обрывы Скотта.