Сентябрь 1483 года, Йорк

В Йорке все прошло просто великолепно — полный триумф, но маленький принц буквально валился с ног от усталости. Все сошлись на том, что для мальчика нет ничего лучше здорового воздуха Миддлхема, к которому он привык.

У Кейт стоял комок в горле, когда она вместе с мачехой махала на прощание маленькому Эдуарду. Она знала, как тяжело переживает Анна разлуку, но помимо этого у девушки были и другие основания для беспокойства. Королева в последнее время выглядела бледной и усталой, у нее появился легкий, но непрекращающийся кашель. Кейт очень боялась за нее.

И еще Кейт с болью замечала, что, после того как Анна выразила сомнения в правомерности притязаний мужа на трон, они с мачехой стали постепенно отдаляться друг от друга. Падчерица по-прежнему любила Анну и глубоко ее уважала, но она чувствовала, что отношения королевы с Ричардом становятся все более сложными. Она знала, что Анна подумывает о переезде в Миддлхем, если только это не будет мешать ее государственным обязанностям. Но тогда и Кейт, скорее всего, тоже придется жить в Миддлхеме, потому что незамужняя девица не должна оставаться при чисто мужском дворе.

Девушку постоянно грызла мысль о том, что им с Джоном, возможно, предстоит расстаться на неопределенное время. Ах, если бы только они могли пожениться. Это был бы идеальный выход. Она должна сделать все, чтобы так и случилось! Потребность действовать не давала Кейт покоя, и она доверилась Мэтти. Не то чтобы горничная чем-то могла ей помочь, но она, по крайней мере, была готова выслушать свою госпожу и подругу, а в вопросах любви Мэтти давно уже стала для Кейт непререкаемым авторитетом.

— Моя жизнь без Джона будет пустой, — заявила Кейт. — Мне невыносима сама мысль о том, что я буду так далеко от него. Я заставлю отца согласиться на наш брак. Надо предупредить, что отец Джона уже нашел сыну невесту, и попросить его поговорить с герцогом Саффолком. Но сначала я должна увидеть своего возлюбленного.

В конечном счете девушки остановились на том, что Мэтти отнесет Джону письмо и передаст, что Кейт хочет увидеть его по безотлагательному делу.

— Ну, что он сказал? — взволнованно спросила Кейт, когда горничная вернулась.

— Ничего. Графа не было дома. Я оставила письмо его слуге.

Кейт оставалось только надеяться, что слуга Джона не болтлив.

— Не волнуйтесь, миледи, — успокоила ее Мэтти. — Слуга думает, что лорд проявляет интерес ко мне — я дала ему понять это.

Кейт смотрела, как утекает время в песочных часах. Она молилась о том, чтобы Джон прислал ей весточку или даже попытался найти ее. Ожидание было сущей пыткой.

Линкольн пришел в десять часов в плаще с капюшоном, чтобы никто не мог его узнать. Когда Мэтти закрыла дверь, оставив их вдвоем, юноша сжал Кейт в объятиях и страстно поцеловал. Окружающий мир для нее растаял, она потеряла голову.

Словно сама природа создала их для того, чтобы лежать вдвоем на ее кровати в комнате с задернутыми шторами и целовать и со все возрастающей страстью ласкать друг друга. Кейт казалось, что нет ничего естественнее, чем чувствовать, как Джон через плотный бархат корсета гладит ее груди, как его ищущие губы прижимаются к зовущей расщелине, исчезающей в вырезе платья на ее шее. Девушка не протестовала, когда он провел рукой по ее талии и бедрам. Ничто не имело значения, кроме этого головокружительного наслаждения, которое захватило ее целиком и погасило разум. И она охотно позволила бы ему и большее, однако сам Джон, весь встрепанный, тяжело дыша, отпрянул от нее, усилием воли заставив себя сделать это. Лицо молодого человека исказилось гримасой боли, словно он и в самом деле испытывал физические мучения.

— Нет, моя дорогая, мы не должны это делать! Я слишком уважаю тебя, — выдохнул он в ухо Кейт.

Вместо ответа она еще сильнее вцепилась в него, и Джону пришлось со стоном отдирать от себя ее пальцы.

— Хватит, любовь моя, — воскликнул он, — иначе я не смогу за себя ручаться! О, моя Кейт, моя прекрасная дама, я обожаю тебя! Мне показалось, что мы были в разлуке целую вечность.

Восторг настолько захлестнул девушку, что она потеряла дар речи. Джон улыбнулся, глядя на нее.

— Мы должны пожениться! — сказал он. — Я поговорю с отцом и дам ему понять, что настроен самым решительным образом. А потом я пойду к королю… если ты, конечно, не будешь возражать. — Он посмотрел на нее умоляющим взглядом.

— Тебе необходимо мое разрешение? — кокетливо поинтересовалась она. — Разумеется, я не буду возражать. И, пожалуйста, поговори с моим отцом поскорее, иначе меня могут отправить в Миддлхем.

— Я этого не допущу. — Джон поднялся, поправил на себе одежду. — Я поговорю с отцом завтра утром. — После этого он, сияя улыбкой, отвесил поклон и оставил ошеломленную Кейт сидеть на кровати.

Катерина

1554–1555 годы, королевский двор

Той печальной весной, которая поспешила наступить вслед за обрушившимися на нашу семью трагедиями, мне казалось, что весь мир умер, а бутоны цветов и великолепное пробуждение матери-природы — всего лишь издевательская насмешка. В моей душе была одна лишь горечь утрат: муж, отец, сестра — всех их жестоко отняли у меня.

Я больше не жду от жизни ничего хорошего, и иногда мне хочется, чтобы и меня тоже поглотила могила. Мне снятся плахи, забрызганные кровью, искалеченные тела близких людей. А еще я вижу во сне Гарри, те короткие горько-сладкие недели, что мы с ним провели вместе; я постоянно вспоминаю своего любимого Гарри, который покинул меня с такой решительностью и бесповоротностью, словно и его тоже забрала смерть. Как смеют цветы раскрывать свою красоту небесам, как смеют овечки резвиться в полях, как смеет нежный, теплый ветерок, будто любовник, ласкать мое лицо, когда я потеряла все.

Королева необыкновенно добра к нам — ко мне, моей матери и бедной сестренке Мэри. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы поддержать миледи в ее горе, она даже вернула ей некоторые земли и дома, конфискованные по Акту о лишении всех прав состояния, принятому в связи с изменой моего отца. Конечно, отношения между ее королевским величеством и моей матерью выглядят неестественно и подозрительно вежливыми. Да и разве может быть иначе, если Мария отправила на плаху мужа и дочь миледи?

Милость ее величества распространяется и на меня: королева положила мне весьма щедрое вспомоществование в размере восьмидесяти фунтов в год, что сделало меня финансово независимой. А поскольку моя мать занята тем, что улаживает собственные дела, да к тому же погружена в скорбь, королева поручила своей преданной подруге герцогине Сомерсет приглядывать за мной и Мэри. Ее величество, видя, в каком подавленном состоянии мы обе пребываем, решила, что несправедливо и неподобающе будет и дальше держать нас при дворе. Я, в свою очередь, более не могу выносить удушливую атмосферу этого исполненного ненависти места, где все поспешили повернуться спиной к моей трагедии, причем кое-кто еще и порадовался падению нашего дома. И потому мы с Мэри отправляемся жить в семейство герцогини Сомерсет, в Шелфордский монастырь близ Ноттингема. Я еду туда охотно, с благодарностью.

Герцогиня, урожденная Анна Станхоп, — вдова Эдварда Сеймура, бывшего регента и брата королевы Джейн.[50] Ее милость — женщина капризная и высокомерная, она одержима гордыней почище Люцифера и строит непомерно честолюбивые планы относительно своих детей, которых у нее целых девять. Но при этом она оказывается доброй опекуншей и совершенно не препятствует нам с Мэри заниматься своими делами, пока мы не тревожим ее покой. После казни мужа герцогиня сама провела два года в Тауэре, и королева Мария освободила ее только в прошлом году, а потому теперь она наслаждается свободой и не терпит никаких ограничений.

С наступлением лета приходит обнадеживающая новость: моя мать назначена фрейлиной внутренних покоев королевы, а вскоре после этого поступает распоряжение и нам с Мэри — снять траур и присоединиться к матери, чтобы снова служить ее величеству. Я еду неохотно: все еще скорблю по Джейн, все еще тоскую по Гарри, все еще оплакиваю свои надежды на корону. Состояние у меня сейчас такое, что мне абсолютно все равно, где находиться и что делать. Я стараюсь добросовестно выполнять свои обязанности, но мать говорит, что мне было бы полезно отвлечься и подумать о чем-нибудь другом, кроме моих скорбей, чтобы не огорчать королеву, как бы трудно это для меня ни было.

Принцесса Елизавета находится в Тауэре. Это большой скандал. Ходят разговоры о том, что она тайно участвовала в бунте Уайетта и вскоре после предъявления обвинений в измене младшую сестру Марии отправят на плаху, как некогда и ее мать Анну Болейн. Это немного поднимает мне настроение, но я не хочу радоваться тому, что мой враг повержен; я могу только сочувствовать ей. Но расследование затягивается, и Совет не торопится возбуждать дело против Елизаветы. Потом мы узнаем, что она покинула Тауэр и помещена под домашний арест в Вудстоке, где королева (которая теперь не питает ни малейшей любви к своей сестре) собирается держать ее, чтобы Елизавета не затеяла какой-нибудь смуты.

Я постепенно заново привыкаю к распорядку дня ее величества и к своим обязанностям, опять начинаю получать удовольствие от всяких мелочей. И если все это время любимые собачки были единственным моим утешением, то теперь появились и другие. Иногда, если двор что-то празднует, нам позволяется снять свои черные или коричневые платья и надеть что-нибудь роскошное из собственного гардероба ее величества. Я снова учусь улыбаться и проникаться товарищеским духом, витающим во внутренних покоях и спальнях (это и веселые шутки, и музыка, и совместное поедание сластей, и бесконечные игры в карты и кости), когда вместе с другими хихикающими фрейлинами примеряю одно за другим элегантные, украшенные лентами или бусинками платья.