Средний царевич попал в царство кровожадных людоедов, которые убивали своих пленников ради забавы и оставляли себе головы поверженных, как трофеи…

— Что за страшную сказку вы рассказываете Никки на ночь? — послышался тихий бархатный мужской голос с порога.

Встрепенувшись от того, что ее застали врасплох, Эмили быстро обернулась, но так и не смогла ничего ответить. Лениво прислонившись плечом к косяку двери и скрестив руки на невероятно широкой груди, у порога стоял отец Ника в одной белой льняной рубашке, тёмных бриджах из оленей кожи и высоких черных сапогах. Было так странно видеть его без свободно сидящего на нем каррика. Но не это поразило ее. Рубашка обтягивала широкие плечи и сильные руки, а бриджи облегали напряженные длинные ноги. Он был довольно высоким мужчиной. И Эмили снова не могла не отметить, как он красив даже со своей многодневной щетиной, которая закрывала почти всё его лицо, ярко выделяя задумчивые серебристые глаза, которые сейчас с опасным блеском смотрели на нее так пристально, что сердце Эмили забилось тревожными ударами. Золотистые волосы растрепались и падали ему на лоб, делая его вид еще более домашним.

Эмили вдруг поняла, что в нем таится невероятная сила и мощь, которая в любой момент может быть направлена на нее, но это почему то не пугало ее, а жутко волновало. Как так? Почему она не боялась его? Ведь мужчинам было так легко ранить женщину, обидеть и унизить. Они наслаждались своим преимуществом над слабым полом, пытаясь доминировать над ними. Почему тогда стоявший перед ней мужчина не вызывал в ней ни отвращения, ни страха и презрения? Только потому что был отцом этого замечательного малыша?

Тяжело дыша, Эмили отвернула от него свое лицо, вдруг ощутив себя невероятно одинокой и почти потерянной. Как странно, до сих пор ей было терпимо жить одной. Она была даже в некоторой степени счастлива от этого…

— Так что же вы всё-таки рассказывали Нику? — тихим голосом повторил он, ожидая ответа.

Голос, полный любопытства и мягкости. Голос, лишенный жестокости и гнева. Голос, пугающий ее не на шутку.

— Я рассказывала ему сказку.

— Да, но можно было рассказывать о мышах или слонах. Разве тема животных больше не актуальна?

Его вопрос почему-то заставил Эмили улыбнуться. И снова она поразилась тому, что может улыбаться от слов мужчины. Этого мужчины! Хорошо, что он не видел это, потому что она сидела к нему спиной. Ей почему-то не хотелось показывать ему то, что его слова могут заставить ее улыбаться.

— Ему не важно, о чем я рассказываю. — Эмили с нежностью взглянула на малыша и добавила: — Кажется, ему нравится мой голос. Он успокаивает его.

«Как и меня» — вдруг подумал Габби, оторвавшись от косяка двери и медленно шагнув в комнату, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

— А как называется ваша сказка? Никогда прежде не слышал ее.

— Я… я еще не придумала ей названия, — сбивчиво ответила Эмили, почувствовав, как он приближается к ней. И как при этом сердце бьется всё быстрее.

— Не придумали? — Габби остановился у подножья кровати, и ему в глаза снова бросилась ее длинная рыжая коса, лежащая на ее спине и переливающаяся одновременно цветом красного дерева и расплавленного золота. Какие странные волосы. — Что значит, не придумали?

— Я импровизирую, чтобы Ник заснул.

— Вы умеете сочинять сказки? — Габби был приятно удивлен тем фактом, что у нее оказалась не только живая фантазия. Но и острый ум. И снова он подумал о том, как ей угораздило быть замешенной в похищении Ника. — И что же произошло со средним царевичем?

— Злой царь велел схватить его и обезглавить. Никто не пришел ему на помощь, и среднего царевича казнили.

— Как ужасно! Я и не представлял, что в нынешних сказках принято убивать царевичей.

Эмили снова не смогла сдержать улыбку. По-прежнему не глядя на него.

— Не всё так ужасно. В тот момент мимо лагеря как раз проезжал старший царевич и, увидев, что произошло, бросился к своему брату. Он успел дать ему воды из волшебной чаши и спас брата, но вода из чаши перестала литься. Она закончилась.

Габби удивленно приподнял брови, по-настоящему заинтригованный сюжетом этой необычной сказки.

— И как теперь они могли спасти отца?

Боже, ему казалось, что его обволакивает не только ее голос, который заставлял его испытывать необъяснимые чувства! Она манила его всем, что делала, тем, что говорила. Это было похоже на помешательство. Или сумасшествие.

В этот момент она подняла к нему свое прелестное лицо и совсем тихо сказала:

— Ник заснул.

У него перехватило дыхание, когда он снова заглянул в ее невероятно яркие изумрудные глаза. Непостижимо, но он едва мог дышать, едва мог владеть собой, когда видел ее лицо. И чем больше он находился с ней, тем сильнее подавался ее притяжению. Черт побери, она притягивала его сильнее ветра! Если он еще пару минут будет стоять здесь и смотреть ей в глаза, он окончательно забудет о том, что ему нужно было сделать.

Сжав руку в кулак и сделав глубокий вдох, чтобы прийти в себя, Габби выпрямился и насупил брови, дабы показаться равнодушным и холодным.

— Мы выезжаем рано утром после завтрака. — Он развернулся и направился к двери, но у порога остановился и бросил через плечо: — Расскажете свою историю завтра.


* * *

Было раннее утро. За окном всё ещё шёл тихий снег. Легкий ветер нежно подбрасывал крупные хлопья, аккуратно складывая их в небольшие сугробы. В доме стояла приятная тишина. Эмили медленно обернулась к малышу, который сжав своей маленькой ручкой ее палец, сладко спал, прижавшись к ней. Она невольно улыбнулась ему, ощущая в груди щемящую нежность. Он покорял ее с каждым днем всё больше и больше, не оставляя никаких шансов забыть его, даже когда она передаст крошку его матери, а затем уедет. Это событие казалось таким близким, но в то же время таким далеким, что сейчас хотелось думать о чуде обретения, а не потери.

Испытывая сильную жажду, Эмили еще раз посмотрела на малыша, который даже не пошевелился, когда она осторожно высвободила свой палец, медленно встала с кровати и обложила малыша подушками с обеих сторон. Она надеялась, что он не проснется, пока она быстро сходит на кухню, попьет воды и вернётся. Надев платье и проведя рукой по распустившимся длинным волосам, Эмили решила заплести косу после посещения кухни, иначе потратит драгоценное время. Да и остальные вероятно спят, так что ей не будет неловко появиться перед людьми с распушенными волосами.

В последний раз взглянув на Ника и убедившись, что он в полной безопасности, Эмили вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь. Густые волосы мешали, падая ей на лицо. Привычным взмахом головы она откинула их назад и обернулась. И застыла на месте, увидев в нескольких шагах от себя отца Ника. Она не ожидала увидеть его так рано. Но еще больше она не ожидала увидеть его такого…

Он побрился! И выглядел таким юным, таким молодым. И таким красивым, что Эмили неожиданно поняла, что затаила дыхание, глядя на него. Высокий лоб, прямые золотистые брови, глубоко посаженный миндалевидные серые глаза, прямой нос и красиво очерченные губы. И еще, он выглядел таким странным. Она не могла понять, что в нем было не так… Неожиданно сердце ее забилось быстрее, а голова стала медленно кружиться, когда она заметила небольшую ямочку на его твердом подбородке. Такая странная, даже знакомая впадинка… Почему ей казалось, что прежде она уже видела такую же? Почему она не могла справиться со стремительным биением своего сердца?

Он тоже неотрывно смотрел на нее своими чуть расширившимися серебристыми глазам, будто видел ее впервые. Он был в рубашке, расстегнутой у ворота, которая обнажала его шею и верхнюю часть груди, усыпанную золотистыми волосами. Казалось, он весь был сделан из золота. Чуть влажная после бриться золотистая кожа блестела словно после легкого загара. Отец Ника, отец малыша, которого подвергли жуткому испытанию. Невероятно красивый мужчина с золотистыми волосами, серыми глазами и ямочкой на подбородке. И неожиданно странное чувство узнавания медленно охватило ее, заставляя испытывать жар и холод одновременно, парализируя и ужасая.

В этот момент входная дверь отворилась, в комнату вошел их кучер и подошел к отцу Ника, который теперь пристально смотрел на ее волосы. На ее распущенные волосы.

— Экипаж уже готов…

Он резко поднял руку и, не глядя на своего кучера, медленно бросил:

— Х-хорошо, Робин… Можешь идти.

Кучер кивнул и, развернувшись, чтобы уйти, быстро проговорил:

— Да, Габриел.

И только тогда Эмили, наконец, поняла, кто на самом деле стоит перед ней. Она не могла в это поверить. Не Гэбриел, не Габриель, а именно Габриел, [a], как в слове «чашка». Как такое возможно? Эмили подумала, что бредит. Или до сих пор спит и видит сон. Глаза ее изумленно расширились. Она попятилась назад и прижалась спиной к двери, к опоре, которая поддержала ее в тот момент, когда затряслись колени. Она не могла дышать, не могла двигаться. Боже праведный, но это был именно тот юноша, который некогда заставил ее почувствовать себя по-настоящему красивой и непроклятой. Убедил ее в том, что ей не следует ни красить, ни стричь волосы. Юноша, который выпросил у нее локон волос. Юноша, который подарил ей тот судьбоносный перочинный ножик.

Ее ввела в заблуждение его густая борода. Вот почему она не сразу узнала его. Вот причина того, почему она всё это время чувствовала себя очень странно, находясь рядом с ним. Неудивительно, ведь и семь лет назад он заставлял ее испытывать те же пугающе приятные, непонятные, но в то же время желанные ощущения. Она не заметила, как вышел кучер. Эмили смотрела в глаза отца Ника, и ей казалось, что она снова сидит под тем самым клёном, в солнечный день. День, когда она еще имела право мечтать. День, когда всё в одночасье рухнуло, и она потеряла всё.