Боже, что она наделала!

Габби нахмурился, заметив, как резко побледнела Эмили, коснулся рукой ее холодной щеки и обеспокоенно спроси:

— Что с тобой? Эмили, тебе нехорошо?

Эмили с трудом проглотила ком в горле, едва сдержала слезы. Она не могла говорить, не могла дышать… Она полюбила человека, которого не имела права любить и которого не могла не полюбить. Человека, с которым ей не суждено было быть. Никогда. Человек, рядом с которым ей было не место. Даже не смотря на то, что она не была обесчещена, она продолжала оставаться изгнанницей, которая могла сгубить его своей скверной репутацией, вернее полным ее отсутствием. От нее отказалась вся ее семья, у нее не было ничего. Она бы испортила жизнь Габриеля… Он сделал для нее столько хорошего. Он вернул ей ее душу. Разве могла она отплатить ему черной монетой?

— Эмили! — раздался еще более обеспокоенный голос Габриеля.

Эмили усилием воли попыталась взять себя в руки и опустила голову.

— У меня… со мной все хорошо… — хрипло пробормотала она, пытаясь дышать, пытаясь не умереть от сознания того, что полюбила того, кого совсем скоро придется потерять. Навсегда!

Габби не поверил ей, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя.

— Что с тобой? — жестче спросил он, пристально глядя ей в потемневшие словно от боли глаза. Она не на шутку начинала пугать его. — Почему ты так внезапно побледнела?

— Я… у меня закружилась голова… — Она подняла руку и прижала пальцы к вискам. На секунду прикрыв глаза, она сделала глубокий вдох, и снова посмотрела на него. — Все хорошо…

— Ты уверена?

— Да, уверена…

Она не договорила, потому что он тут же прижался к ней своими теплыми, до боли нежными губами таким сладким, таким необходимым поцелуем, что к глазам снова подступили слезы. Эмили умирала от желания прижаться к его груди, спрятаться в единственном безопасном месте от всего мира и позабыть о том, что совсем скоро ей придется уйти. Потому что это был единственный возможный путь. Она подняла руку, накрыла его щеку, покрытую легкой щетиной, и вернула ему поцелуй, вложив в него всю себя. Всю свою любовь. Вручая ему свое сердце. Без остатка.

Габби застонал и с трудом отстранился от нее, почувствовав, как зашевелился у него в руках Ник. Но он не мог отвести взгляд от Эмили. И этот поцелуй… В нем было нечто такое, что напугало его до смерти… Какая-то обреченность. Отчаяние. Нечто большее, чем поцелуй. И ее глаза… Она смотрела на него с такой необычайной нежностью и тоскливой мукой, что у него сдавило в груди. С ней определенно что-то творилось. Он жаждал узнать, что это, но она уверяла его, что все хорошо…

— Эмили, — прошептал он, не убирая своей руки от ее лица, и потянул ее к себе. Когда их глаза оказались совсем рядом, он тихо спросил: — Ты ведь скажешь мне, если тебя что-то будет тревожить?

Эмили замерла, пытаясь скрыть свои чувства. Боже, он заметил! Он все понял! Но если даже не всё, то совсем скоро точно всё поймет, а этого нельзя было допустить, потому что он мог не понять ее. Он мог не понять, как отчаянно, как безгранично он любим. Любим той, которая не имела права даже мечтать об ответной любви.

— Конечно… — дрожащим голосом проговорила она и попыталась улыбнуться ему, хотя внутри все разрывалось на части.

Габби улыбнулся в ответ и покачал головой.

— Я все же дам тебе время прийти в себя, а потом мы снова поговорим. И если тебе захочется мне что-то сказать, знай, что я готов выслушать всё.

«Эти слова ты точно никогда не услышишь, любовь моя, — с болью подумала Эмили, сжав руку в кулак, чтобы хоть как-то сдержать слезы. — Я никогда не посмею очернить твою жизнь этими словами… Никогда!»

— Я знаю, — сказала она на удивлении ровным голосом.

Удовлетворенно кивнув, Габби протянул ей Ника и встал.

— Так как буря еще не улеглась, мы остаемся сегодня здесь, — сообщил он, быстро взглянув в окно, а потом оделся и повернулся к кровати. — Вы пока приготовьтесь, а я пойду заказывать нам завтрак и молоко для Ника, хорошо? — Габби взглянул на своего племянника и чуть строгим голосом добавил: — Николас, тебя придется вести себя прилично, иначе, если я узнаю, что ты тревожил Эмили понапрасну, даже ее доброта не спасет тебя от моего гнева, ты понял меня? — К его досаде малыш широко улыбнулся ему. Ощутив щемящую нежность к нему, Габби быстро поцеловал его в щеку и выпрямился. — Я расскажу твоей маме и твоему папе, что они обзавелись самым хитрым на свете малышом.

Он направился к двери, но у порога остановился и обернулся. Эмили сидела на том же месте, где он оставил их. Когда их взгляды встретились, у него невольно сжалось сердце. От той безграничной, всепоглощающей и невероятно сильной любви, которой уже ничто не препятствовало. До тех пор, пока он не увидел ее глаза. Самые грустные глаза на свете. Что с ней происходило? Габби вышел, пообещав себе разобраться с ней, когда вернется.

Эмили смотрела ему вслед, прижав к груди Ника. Никогда прежде она не любила никого так, как Габриеля. И когда дверь закрылась за ним, у нее похолодело всё внутри, потому что ей стало казаться, что она больше никогда не увидит его вновь. Эта мысль была такой невыносимой, что одинокая слезинка всё же скатилась по бледной щеке.

Совсем скоро вот так же ей придется закрыть дверь и уйти, чтобы освободить его от себя. Что бы ни произошло между ними. Что бы ни связывало их. Сколькими поцелуями они бы ни обменялись.

Но как она это сделает? Где найдет в себе силы отпустить его, когда только поняла, как сильно он нужен ей? Как она уговорит свое сердце не разбиваться, не сжиматься с мучительной болью, как сейчас? Она так много теряла в жизни… Она потеряла почти всё и ничего ценного не имела. До Габриеля. Сможет ли она вынести эту последнюю потерю?

Как уйти и в то же время уцелеть после этого?

Но захочет ли она уцелеть, когда придет время покинуть Габриеля?


* * *

Когда Ник заснул, Эмили тихо прикрыла дверь второй комнаты и повернулась к накрытому к ужину столу. У окна в кресле сидел Габриел и, склонившись над небольшим блокнотом, что-то быстро писал угольным карандашом. После завтрака, который прошёл в небольшом напряжении, Эмили извинилась и ушла в соседнюю комнату, сославшись на сильнейшую головную боль. Габриел был очень озадачен и обеспокоен ее состоянием, но всё же отпустил ее, а Ника забрал к себе, чтобы малыш не тревожил ее.

Эмили лежала в пустой и холодной постели, пережив совсем другую ночь, и пыталась бороться со слезами. У нее болела не голова. У нее болело сердце. Болела душа. Через такой ад Эмили никогда прежде не проходила. Даже когда ее выгоняли из дома.

Она не знала, что ей делать дальше. Как находиться рядом с Габриелем и не желать прикоснуться к нему? Ей казалось, что чем дольше она пребывает с ним, тем сильнее раствориться в своей любви к нему, и когда придёт время, она не сможет уйти. Даже сейчас это казалось просто немыслимым.

Как можно взять от него все его поцелуи, объятия и прикосновения, а потом оставить его ни с чем? Как она может так бесчестно обкрадывать его? Она не могла сделать этого. Он значил для нее слишком много! Она бы никогда не смогла причинить ему хоть бы малейшего вреда.

Метель бушевала за окном, но Эмили казалось, что снегом занесло всю ее душу. Она свернулась калачиком и в какой-то момент провалилась в забытье. А когда проснулась, обнаружила, что ее кто-то заботливо укрыл теплым одеялом. От этого слезы снова навернулись на глаза. Она спрятала лицо в подушку и стала думать о персах, о Геродоте и попыталась мысленно перечислить всех царей 17-ой династии Египетских фараонов. Но даже это не помогло, потому что воспоминания о жарких прикосновениях Габриеля и страстных объятиях вытеснили из головы всё на свете. Она словно была заполнена им до самого конца.

Понимая, что невозможно долго укрываться здесь, Эмили встала, привела себя в порядок и вошла в другую комнату через смежные двери. Габриел сидел на полу напротив камина, рядом с которым лежал Ник на разложенных подушках, и что-то увлеченно читал своему племяннику. Прислушавшись, Эмили обнаружила, что Габриел читает на совершенно непонятном ей языке. Но он внезапно прервал свой рассказ и, словно бы почувствовав ее присутствие, обернулся и поднял голову. У Эмили в очередной раз болезненно сжалось сердце, когда она увидела его обожаемые серые глаза, сверкающие в приглушенном свете камина. Ее затопила такая мучительно-глубокая любовь к нему, что стало трудно дышать. Глядя на него, она поняла, что никогда не перестанет любить его.

Те же чувства обуревали ее и сейчас, когда незамеченная им, она какое-то время стояла в дальнем углу комнаты и разглядывала его красивый профиль, испытывая неизъяснимую нежность и безумное желание подойти и обнять его. Свет от свечи падал на его лицо, делая черты еще более выразительными, а загорелую кожу еще более золотистой. В очередной раз Эмили ужаснула мысль о том, что совсем скоро она лишится возможности вот так беспрепятственно разглядывать его, видеть его, говорить с ним… Дышать с ним одним воздухом…

То что, произошло вчера ночью, продолжилось сегодня утром и длилось до сих пор, связало их такими крепкими узами, что вряд ли их можно было бы разорвать. Но Эмили собиралась в скором времени доказать обратное и уничтожить часть своей души.

Он снова почувствовал ее присутствие и обернулся к ней. И снова у Эмили заболело сердце, когда он мягко улыбнулся ей. Поразительно, насколько дорогой может быть улыбка человека, которого любишь всем сердцем.

— Чем ты занимаешься? — тихо спросила Эмили, отойдя от двери и пытаясь сделать вид, что с ней все хорошо.

Габби окинул ее изучающим взглядом, отметив про себя, что грусть из ее глаз так и не исчезла. Ему было не по себе от этого. Габби чувствовал, что что-то произошло, но она не подпускала его к своим эмоциям. Неужели он сделал что-то не так? Он был уверен, что освободил ее хоть немного от тяжести прошлого. В нее поселилось что-то новое, что-то очень сильное. То, что он не мог пока понять.