Молча кивнув, она нацепила на вилку одну креветку, и хотела было поднести ко рту, но Габби внезапно остановил ее.

— Подожди. — Ее взгляд на этот раз чуть дольше задержался на нем. Габби вдруг почувствовал, как заколотилось его сердце. И начинали дрожать руки. Когда она так пристально смотрела на него своими завораживающими глазами, он забывал, что должен был сказать. Сделав глубокий вдох, он пришел в себя и, взяв ложку с черным соусом, потянулся к ней через небольшой стол. — К-креветки будут особенно вкусными, если немного залить их соевым соусом.

Он накапал черного соуса на бледную креветку и посмотрел на Эмили. Ничего не сказав, она отправила в рот сдобренную пищу и стала медленно жевать. И пока она постигала вкус новой пищи, менялось выражение ее лица. И выражение лица Габриеля, который не мог отвести взгляд от ее розовых, чуть влажных губ, которые двигались в некоем особом ритме, маня и завораживая так, что его резко бросило в жар, а на лбу выступила испарина. Боже правый, еще семь лет назад он жаждал прикоснуться к этим губам, а теперь, по происшествию стольких лет это желание стало просто нестерпимым! У него снова начала кружиться голова и перехватывать дыхание.

— В-вкусно? — еле слышно пробормотал он, не в состоянии думать ни о чем, кроме губ Эмили.

Какое счастье, что она не поняла, что с ним твориться! Иначе никогда бы в жизни не ответила ему. Но она ответила. К его большому облегчению.

— Д-да, очень.

У нее тоже дрожал голос, но Габби не посмел подумать над причиной этого. Ему было достаточно того, что она сидела рядом. Что она не шарахалась от него. Он не имел права портить то хрупкое равновесие, которое установилось между ними.

Принявшись за еду, они какое-то время молча кушали, потом Габби откинулся на спинку стула и снова посмотрел на Эмили. Она уже выглядела более расслабленной, даже щеки порозовели, что несказанно обрадовало его. Возможно, из-за нескольких глотков вина, подумал он, и с трудом подавил в себе желание погладить ее заалевшие щеки.

— Что ты читала Нику, когда я вошёл к вам в комнату?

Она не вздрогнула на этот раз. Не замерла. Габби вдруг ощутил безграничное счастье только от того, что она больше не боялась его. По крайней мере, сейчас. Аккуратно положив на стол вилку, она взяла бокал с вином и сделала робкий глоток.

— Я читала ему историю древнего мира.

Такого ответа Габби явно не ожидал. Он попытался скрыть свое удивление, чтобы не обидеть ее. Снова в памяти всплыли давно сказанные слова:

«Девушки такие же люди, как мужчины и, поверьте, совершенно не лишены любопытства».

Интересно, что бы она сказала, если бы он напомнил ей эти слова? Неужели она не узнала его? — в сотый раз гадал он, мучаясь от любопытства.

Взяв бокал со своим вином, он задумчиво повертел в руках хрупкую ножку, продолжая смотреть на Эмили.

— А историю какого древнего мира ты читала ему?

К его удивлению и облегчению, она откинулась на спинку стула и почти расслабилась, глядя на мерцающую жидкость в своем бокале.

— Историю древнего Египта.

Ее ответ еще больше удивил Габби, и если раньше он считал ее удивительной девушкой, то теперь полностью был в этом уверен.

— Почему Египет?

— Что?

Она взглянула на него так растеряно, будто не поняла, о чем он говорит. Что сбило ее с мыслей?

— Почему ты предпочла всем историям историю Древнего Египта?

Он внимательно следил за ней, подмечая каждое изменения, каждую деталь этого хрупкого образа. Ее лицо расслабилось, уголки губ, этих потрясающих губ, которые не давали ему покоя, чуть приподнялись, словно в улыбке.

— Египет самое развитое и богатое царство древнего мира. По крайней мере, на мой взгляд.

Габби медленно выпрямился на месте.

— А как же шумеры с их изобретенным колесом?

— Я ведь сказала, «на мой взгляд». Я не говорила «в отличие от других».

Габби не смог сдержать улыбки. Она действительно была потрясающей девушкой.

— Значит, по твоему мнению, Древний Египет больше всех заслуживает внимания, так?

— На мой взгляд, у них самая захватывающая и интересная история. Особенно история 17-ой династии фараонов.

Габби попытался сделать вид, будто не ошеломлен слышать такое от девушки. И решил вести самую обычную беседу, хотя в ней не было абсолютно ничего обычного.

— Ах, эта печально известная династия, — протянул он обыденным тоном.

И к его удивлению Эмили подалась вперед и пристально посмотрел на него.

— Вы слышали о 17-ой династии?

Габби тоже подался вперед, облокотившись о стол и глядя на самое обворожительное лицо на свете. В самые умные и невероятно притягательные зеленые глаза. Она смотрела на него так, будто хотела, чтобы он поговорил с ней об этом. Будто никогда ни с кем она не обсуждала фараонов Древнего Египта. И Габби захотел исполнить ее тайное желание. Хотел порадовать ее тем, что было так важно для нее.

— Конечно, слышал, — сказал он, подперев рукой подбородок и поглаживая свою ямочку, как делал всякий раз, когда особенно остро волновался. — Как же мне не знать правившего много лет назад великого политика и религиозного реформатора Эхнатона?

— Да, — она вдруг грустно покачала головой. — И его сын, Тутанхатон, который умер таким молодым и не оставил после себя ни одного наследника.

У Габби округлились глаза.

— Может, ты хотела сказать Тутанхамон?

— Да нет же, — вновь она покачала головой, от чего неяркий свет свечей заиграл в ее волосах, заставляя их переливаться точно пламя. — Его называли Тутанхатон, потому что его отец реформатор сверг влияние бога Амона, заменив культом Атона, и вместе с тем поменял и собственное имя Аменхотеп на Эхнатона, что значит «угодный Атону». По тем же соображениям он дал имя своему сыну, но позже, когда Эхнатона не стало, его сын решил вернуть культ бога Амона, посему и сменил сове имя на Тутанхамона.

Габби потрясенно смотрел на нее. Этот странный разговор внезапно вернул его в прошлое, туда, где он с такой же увлеченностью пытался рассказать ей особенности произношения имен на разных языках. Боже, он так часто хотел вернуть те мгновения! Так часто жалел, что они были безвозвратно потеряны для него. Но теперь, в эту самую секунду он вдруг поверил в то, что можно вернуть не только те мгновения! Эмили была начитанной и умной девушкой. В ней таилось то, что было опасно не только его разуму, но и бедному сердцу, которое сжалось от мучительной тоски. Теперь он был окончательно убежден в том, что она полностью вернулась в его жизнь.

— О, — только и сумел произнести Габби. И чтобы не спугнуть ее тем, что был поражен ее начитанностью, снова вернул себе беспечный тон. — Только ли благодаря реформам Эхнатона ты считаешь историю Древнего Египта достойной внимания?

— Не только.

— И давно ты увлекаешься историей Древнего Египта?

— С тех пор, как услышала про Сфинкса, которого отыскал и раскопал Наполеон. По крайней мере, он сделал что-то полезное для всего человечества: вернул интерес к изучению утраченных древних сокровищ.

Габби вдруг подумал, что совершенно не знает ее. Он внимательно смотрел на нее, желая узнать о ней всё. Абсолютно все тайные желания, мысли, мечты, предпочтения в истории.

— Какие сокровища ты имеешь в виду?

Она не заметила блеска в его глазах, не расслышала нетерпения в его голосе. Казалось, она вообще не обращала на него внимания, поглощённая своими мыслями.

— Я имею в виду мудрость древних народов, их историю, нравы, быт и несомненно язык. Благодаря тем же французам нашелся единственный источник, который дал шанс Шампольону прочитать обведенные картушем иероглифы. Я много читала о нем из газет, о том, как пару лет назад ему удалось-таки расшифровать этот непостижимый язык. А ведь в языках и таится всё сокровище человечества.

Габби был так сильно потрясен, что какое-то время не мог произнести ни слова. Она в точности повторила его любимую фразу, которую он почти всегда машинально произносил, доказывая важность языков. И он не мог поверить, что именно Эмили сказала это. Возможно, в устах любой другой девушки это могло бы показаться абсурдом, но только не в случае с Эмили.

Это было поразительно!

— Как давно ты проявляешь интерес к языкам? — едва слышно молвил он, пристально следя за ней.

Она вдруг встрепенулась, поставила бокал с недопитым вином на стол и выпрямилась. Блеск в глазах потух, будто он спросил о чем-то недозволенном.

— Я… я люблю историю, а не языки… — Голос ее дрожал. Прежнее напряжение вернулось, понял Габби. Она вдруг повернула голову к Нику и совсем тихо добавила: — Он заснул.

Это был больше, чем сигнал. Она давала понять, что разговор окончен. Ужин окончен. Что ему пора убраться отсюда. Габби не хотел, черт побери, он не хотел уходить, не узнав, с каких это пор она стала интересоваться языками. Ведь именно об этом она и говорила. До тех пор пока он не задал вопрос. Вопрос, который мог бы вернуть их к прошлому. К общему прошлому, к которому она явно не хотела возвращаться.

Прежняя радость и воодушевление испарились. Габби вновь ощутил неприятную горечь во рту. Она поддалась на его уговоры и разделила с ним ужин, но не позволила подойти к себе ни на йоту. Это было больше, чем поражение. Но ведь если она уступила ему один раз, значит, могла бы сделать еще одно исключение. Габби ухватился за эту мысль, когда вставал.

Девушка тоже встала, стараясь не шуметь. Она потянулась к тарелкам, но Габби мягко остановил ее.

— Оставь, я сам уберу всё…

И снова она посмотрела на него так, будто у него выросла вторая голова. Почему? Что он такого сказал? Покачав головой, Габби бесшумно перенес посуду в свою комнату и, когда уже собирался закрыть смежную дверь, он посмотрел на одиноко стоявшую у камина Эмили, и испытал почти болезненное желание подойти и обнять ее. Прижать к своей груди и поцеловать, наконец, эти манящие губы. Она выглядела такой грустной, такой одинокой. И такой желанной. Боже, как он сможет перебороть себя и не прикоснуться к ней, пока они совершают путешествие домой?