— Надеюсь, ты будешь осторожной?

— Пока буду шляться по улицам, ты хочешь сказать?

Майк кивнул.

— Но ведь это продлится не долго. Всего несколько недель. К тому же ты будешь рядом. Чего мне бояться?

— Это точно. Пока я с тобой, бояться тебе нечего. — Майк заключил жену в объятия. — А я буду с тобой всегда.


Настал день переезда. Ублюдкам, которые суетились вокруг Генри, было наплевать на его жалобы о непрекращающихся болях и на то, что он все еще очень слаб. Генри собирались перевезти в окружную тюрьму и до суда держать там.

Утром его растолкал дюжий медбрат. Генри поднял голову, увидел ярко-оранжевый чехол, лежавший на перилах его кровати, и понял, что решение о его переводе в тюрьму принято, несмотря на то что у него болит грудь и он, возможно, не выдержит транспортировки или тюремной жизни и умрет.

— Давай просыпайся, — произнес медбрат, и Генри ничего не оставалось, как открыть глаза. С него сорвали одеяло, больничную рубашку, после чего обрядили в застиранные шорты и футболку.

— Я еще очень слаб, — тихо проговорил Генри, зная наверняка, что если бы он сейчас умер, никто здесь и бровью бы не повел. Его везли в тюрьму, и никакие мольбы и просьбы не заставили бы этих людей изменить решение.

— Не такой уж ты слабый, — заметил один из полицейских, стоявших за спиной медбрата.

На самом деле Генри чувствовал себя лучше с каждым днем, но старательно это скрывал и постоянно жаловался на боли и слабость, чтобы по возможности оттянуть перевод в тюрьму. Он не хотел сидеть в камере в ожидании неизбежного конца, поскольку знал, что присяжные его не пощадят. Он ждал счастливой случайности, которая помогла бы ему вырваться на свободу.

За три недели, проведенные на больничной койке, он постоянно размышлял о побеге, но ничего конструктивного ему придумать так и не удалось. Его держали прикованным к кровати, и о том, чтобы сбежать из палаты, нечего было и думать.

— Я не могу ни сидеть, ни стоять, — пробормотал он.

— Ничего, тебя отвезут в карете «скорой помощи», — успокоил его второй полицейский. Тут в душе Генри ожила надежда. Не все еще потеряно. Он найдет возможность ускользнуть от своих мучителей. Главное, внушить им мысль, что он в очень тяжелом состоянии.

Похоже, ему поверили. Генри очень на это надеялся, так как ничего другого ему не оставалось.

На руках у него по-прежнему были наручники, но от кровати его отцепили.

«До чего же здорово, — подумал он, — когда можешь снова дотронуться до собственного тела!»

Ему наплевать было на присутствие медбрата и полицейских. Генри просто о них не думал. Все, что ему сейчас требовалось, это ублажить свою плоть.

Находившимся рядом с Генри скорее всего показалось, что он просто-напросто решил почесаться, поскольку, когда один из них заговорил, отвращения в его голосе не чувствовалось.

— Ладно, давайте его отсюда выносить.

На счет «три» Генри переложили с больничной кровати на металлические носилки, накрыли оранжевым чехлом, пристегнули ремнями и вынесли к лифту. Потом его пронесли по коридору к ожидавшей у выхода «скорой помощи».

Носилки с Генри внесли в машину, за ним следом влезли двое полицейских, которые сразу же захлопнули за собой двери. Рядом с ними сидел еще и санитар. Генри не видел, кто занял место водителя — полицейский или шофер госпиталя, так как старался не вертеть головой, чтобы не привлекать внимания. Но особой роли это не играло. Если у него появится хотя бы малейший шанс бежать, он им воспользуется, чего бы это ему ни стоило…

Итак, в машине четыре человека. Как, черт возьми, ему одолеть четверых? Да, он далеко не так слаб, каким представляется сидящим рядом с ним идиотам, — но четверо?! Даже если бы не ранение, вряд ли бы ему удалось совладать с четырьмя здоровыми мужчинами.

«Скорая помощь» покатила по подъездной дорожке госпиталя, остановилась на светофоре, а потом свернула налево. Генри знал, что по дороге, ведущей к окружной тюрьме, машины ездят редко, и решил этим воспользоваться. Как только он окажется на территории тюрьмы, возможности совершить побег у него уже не будет.

Полицейские разговаривали. Скоро к их беседе присоединился санитар, а потом и водитель.

— Мужчине надо все время держать ухо востро: какая-нибудь смазливая телка может в одно мгновение исковеркать всю его жизнь, — заметил с авторитетным видом шофер.

— Точно. Вроде той, что попалась мне вчера, — вступил один из полицейских. — Такой, знаешь ли, лакомый кусочек, что все отдай — и мало.

— Что ты такое говоришь? Ты прожил с женой десять лет, у тебя двое детей. Неужели ты готов пожертвовать семьей из-за какой-то шлюшки? — удивился его напарник.

Первый, однако, вовсе не жалел о содеянном. Его глаза затуманились от приятных воспоминаний. Немного помолчав, он мечтательно произнес:

— Такой бабы у меня еще в жизни не было!

— Глупости. Поставь всех баб с ног на голову, и ты не отличишь одну от другой. Ну уж нет. Я не променяю свою женушку на какую-нибудь аппетитную задницу. Не хочу на старости лет остаться в одиночестве. Стакана воды некому будет подать.

— Может, ты и прав, зато мне на старости лет будет что вспомнить. Стану всем рассказывать, каких красоток трахал. — Полицейский ухмыльнулся. — Признайся, ты и сам бы не отказался сходить со мной по бабам, но уж больно Эрны боишься.

Моралист под общий смех кивнул.

— Есть немного, чего уж греха таить. Если бы она застала меня с какой-нибудь бабой в постели, то выгнала бы из дому пинками.

— Боб правду говорит, — поддержал его приятель. — Вы его жены не видели. Такая легко челюсть на сторону свернет.

— Только не надо преувеличивать, — скромно заметил Боб.

Генри громко застонал, и это мгновенно положило конец увлекательной беседе.

— В чем дело? — спросил, склоняясь над ним, санитар.

— Тяжело в груди, — просипел, задыхаясь, Генри. — Дышать не могу.

Санитар тут же приложил к его лицу кислородную маску. Но маска не помогла. Генри продолжал стонать, хватать ртом воздух, словом, изо всех сил изображал, что продолжает задыхаться.

— Что с ним? — поинтересовался сидевший ближе всех полицейский, тоже склоняясь к носилкам.

— Черт его знает! — с досадой воскликнул санитар. — Сядь на место, Боб. Ты мне мешаешь.

Боб подался назад, но замешкался. Генри воспользовался моментом и ухитрился скованными наручниками руками расстегнуть ему кобуру. В следующее мгновение револьвер полицейского перекочевал к нему. Не успел приятель Боба схватиться за оружие, как Генри открыл огонь. В течение нескольких секунд он одного за другим пристрелил всех троих — санитара и обоих полицейских.

Водитель что-то крикнул, но Генри так и не разобрал, что именно. Машина завихляла из стороны в сторону: шофер, сообразив, что ему каждую секунду могут разнести на куски череп, потерял самообладание и выпустил из рук руль. Прежде чем Генри успел выпутаться из чехла и стягивавших его лямок и пристрелить шофера, машина врезалась в бетонное ограждение дороги, перевернулась и легла на бок.

Генри повезло: он все еще был привязан к койке. Для шофера же дело обернулось далеко не так удачно.

На такую удачу Генри не рассчитывал. Конечно, он собирался воспользоваться малейшей возможностью, чтобы бежать, но все получилось до того легко и просто, что оставалось только удивляться.

Он развязал лямки и выпутался из чехла, и тут же свалился с койки прямо на трупы. Следовало спешить, и он тут же принялся за дело. Прежде всего нашел в кармане полицейского ключи и снял с себя наручники. Потом стащил с одного из полицейских форму и надел ее. Заднюю дверь заклинило, через нее было не выбраться. Тогда Генри пополз вперед — к рулю. Как ни странно, водителя он на месте не обнаружил. Его вообще нигде не было видно. Сквозь выбитое стекло Генри выбрался наружу и тут же обнаружил шофера. В момент аварии его выбросило из машины, и теперь он лежал, придавленный кузовом. Генри удовлетворенно кивнул, ухмыльнулся, но потом, погасив улыбку, с равнодушным видом направился к ближайшей стоянке.

Через несколько минут он уже ехал мимо перевернувшегося автомобиля на небольшом пикапе. Взглянув в зеркало заднего вида, он заметил, как у «скорой» остановилась сначала одна машина, потом другая. Генри рассмеялся: удача не оставляла его. Немного подумав, он пришел к выводу, что не в удаче дело. На этот раз его спасла не удача, а собственные ум и решительность. Ну и конечно, ему помогли сами же полицейские — хотя бы уже тем, что всю дорогу болтали и не обращали на него никакого внимания.

Вот болваны, подумал Генри. Неужели им было непонятно, что в тюрьму он не сядет. Ни за что на свете.


— Господи, — простонала Мириам. — Я даже не знала, что его нет дома. Стирала себе спокойно и думала, что он сидит и смотрит телевизор.

— Не волнуйся, дорогая, — сказал Джейк, вскакивая на лошадь. — Мы его найдем.

— Этот ребенок меня с ума сведет! Когда он только вырастет? — пожаловалась Мириам, тоже вскакивая в седло.

Майк был в городе. Все остальные обитатели ранчо собирались на поиски малыша Джейка. Мэгги, которая теперь занималась верховой ездой чуть ли не каждый день и уже выучилась пристойно сидеть в седле, тоже выразила желание принять участие в поисках. Мириам, сделав мысленный подсчет и придя к выводу, что ребенок отсутствовал часа полтора, находилась на грани истерики. За это время малыш мог уехать довольно далеко.

— Да успокойся ты, — сказала Мэгги, словно эхо повторяя слова Джейка, — мы его найдем.

Они выехали с территории ранчо и теперь держали путь к северным пастбищам. С юга ранчо опоясывали горы, так что вряд ли малыш Джейк двинул в ту сторону. Местность там изобиловала узкими обрывистыми тропинками и крутыми спусками, что делало ее почти непроходимой для лошади. Стало быть, мальчик направился или на запад, или на север, где было ровно, как на бильярдном столе, и можно было скакать во весь опор — ведь мальчишки, как известно, обожают быструю езду.