— С артистом я разберусь. А ты разберись с собой. Сегодня все должно быть так, как решили. Загримируйся, ты ведь тоже какое-то отношение к актерам имеешь. И запомни: ни слова Шеварову о том, что идея познакомить его с Ириной исходит от меня. Знаешь почему?

— Честно говоря, не очень понимаю, Петр Яковлевич, — признался Барсуков. — Я все сделал, как вы сказали, но почему и зачем, не задумывался.

— У Степана Петровича проблемы с женой. Вот я и хочу, чтобы он немного развеялся в обществе молодой, приятной дамы. Но афишировать это ни к чему. Тебе не нужно вникать в детали, запомни главное: если Шеваров узнает, что идея исходит от меня, ты не получишь обещанных денег на постановку двух фильмов. И значит, фирма твоя лопнет. Поэтому даже во сне ты должен говорить: это я позаботился о том, чтобы уважаемый Степан Петрович немного отвлекся от трудов праведных, это я, я, я все придумал. А Петр Яковлевич Нигилист тут вовсе ни при чем. Ясно?

— Все понял, все, Петр Яковлевич, — угодливо затараторил Барсуков, опасаясь, как бы Нигилист и вправду не лишил его обещанных денег.

— В двенадцать позвони домой, расскажи, Как все вышло, — сказал Нигилист и, не прощаясь, прервал связь.

Проехав светофор, он свернул к обочине, остановил машину. Достал пачку «Мальборо», закурил. Руки его подрагивали. Интересно, Радик и вправду поверил в то, что он забыл о страшном летнем вечере в прошлом году, когда, попав в безвыходное положение, вынужден был оставить наедине с этим страшным Радиком свою жену Наташу? Зная, что за этим последует… Таково было условие Радика, такова была плата за собственную глупейшую ошибку. Он сделал это, и Наташа поняла, что он специально оставил ее наедине с бандитом.

Нигилист опустил голову на руль. Перед глазами стояло страшное видение: Наташа с измученным, отрешенным лицом, с мутными, невидящими глазами, в разодранной одежде… Они думают, он когда-нибудь забудет это? Плохо они знают Нигилиста. И Радик, который осмелился назвать такую цену, и Шеваров, который и не подумал выручить своего самого ценного сотрудника. Напротив, стал орать, что под угрозу поставлена выгодная сделка, что хочешь делай, но чтобы Радик был доволен и все договоренности остались в силе…

Сигарета догорела, обожгла пальцы. Нигилист вздрогнул, выбросил фильтр в окошко, тронулся с места, направляя машину в гущу движущегося транспорта.

Они оба заплатят за то, что принудили его к самой гнусной сделке, которую можно себе вообразить. За то, что Наташа все поняла, не смогла простить ему это и ушла. Теперь она замужем за другим человеком. Это не проблема. Но решать ее нужно после того, как Радик и Шеваров исчезнут с лица земли.

Это будет скоро, очень скоро. Они и не подозревают, как скоро это случится!

3

Наташа вошла в квартиру, оставила у двери сумку с продуктами. Сняла дубленку, стащила сапоги, потом аккуратно распределила продукты на кухне: что в холодильник, что в морозилку, а что на полку. И устало присела на стул.

Скоро должен вернуться Андрей, нужно позаботиться об ужине, но заниматься чем-то сейчас не было ни сил, ни желания. «Весна, — подумала Наташа, — витаминов мало ем, вот и устаю к концу дня. Говорят, весной в городе все устают быстрее, чем летом или осенью…»

Но дело было не только в витаминах.

Наташа работала в фирме «Тачанка», где главным начальником был один из давних знакомых Андрея. Такое странное для девяносто третьего года название объяснялось просто: хотели назвать фирму «Таганка», где жил начальник, да потом выяснилось, что это название уже занято, вот и решили, не мудрствуя лукаво, назваться «Тачанкой» — вроде похоже на то, что хотели, и никто не придерется. К тому же название вряд ли было известно москвичам и гостям столицы, оно присутствовало только в накладных и договорах.

Фирма занималась продажей одежды и всякого ширпотреба, но торговали наемные люди в основном в Лужниках и у стадиона «Локомотив» в Черкизове. Утром приезжали, брали товар, а вечером привозили выручку и остатки товара, если много не распродавали. Наташа была там диспетчером: обзванивала клиентов, распределяла, кому, когда и сколько товара выделить, решала, кого позвать на подмогу, если работы было много, кому отказать.

За три месяца она прекрасно разобралась, у кого хорошо идет торговля, у кого плохо, кому следует доверять на слово, а кого три раза следует перепроверить.

И все было бы нормально, если б не сплошная бестолковщина в действиях начальства. То прикажут выделить большую партию товара людям, у которых он и за неделю не разойдется, то велят на какое-то время отстранить людей, умеющих торговать лучше других. Наташа пыталась ходить к начальству, доказывать, что так делать не следует, это ошибка, деньги не так скоро будут оборачиваться, а значит, жди убытков, но ей вежливо намекали, что следует заниматься своими делами и не лезть, куда не просят. И то, что один товар следует везти в Лужники, а другой — в Черкизово, а третьим лучше торговать у станций метро — всего лишь ее мнение, а у них, руководителей, есть свое.

Этого Наташа никак не могла понять. Ведь бизнесмены же, предприниматели, должны вроде в первую очередь о выгоде думать, а этого не было. Новые знакомые Наташи, такие же диспетчеры, как и она, пытались объяснить: этот знакомый генерального директора, этот родственник коммерческого, эта — чья-то любовница бывшая, если приказано работать с ними — вот и работай, тебе что, больше всех нужно? А прибыли начальникам с лихвой хватает на красивую жизнь, больше и не нужно.

А каким товаром торговали — это же просто тихий ужас! Наташа могла безошибочно определить свитера, которые линяли и растягивались после первой, самой аккуратной стирки, колготки, которые можно было выбрасывать на третий день, кроссовки, у которых кожзаменитель трескался на местах сгиба после первой же пробежки, а после пятой отваливалась задняя часть подошвы. Сердце кровью обливалось, когда представляла: эти вещи люди будут покупать, а поскольку стоят они дешевле фирменных, покупать их будут небогатые люди, может быть, на еде экономя, ходить же в чем-то надо…

И об этом пыталась говорить с начальниками, но тут уж ее не вежливо, а довольно-таки грубо прерывали, добавляя непременно: если не нравится, можешь уходить.

Разве от такой работы настроение улучшится, сил, желания что-то делать прибавится?

«Ни за что!» — сказал бы Сергей… Сказал бы, да не скажет. Вот уже полгода не видела его, хоть и живет он в этом же городе, в Москве. А как будто на другой край света уехал. Знает ли, что Наташа думает о нем каждый день, вспоминает чудесные мгновения прошлогодней весны, когда они были так счастливы вдвоем? И не просто вспоминает, а живет ими… И плачет, когда никто не видит. Никто не видит, никто не знает, как она любит, как хочет увидеть его, прикоснуться губами к мягким, слегка вьющимся каштановым волосам, прошептать на ухо какую-нибудь глупость и услышать в ответ смешливое «Ни за что!». Как сжигает душу загнанная в самые дальние уголки ее тайная любовь. Да и кому это нужно знать, если сам Сергей, наверное, уже и думать забыл о своей Наташе. У него жена есть, может, и дети скоро будут…

И у Наташи есть муж, Андрей. Хороший человек, добрый, заботливый и любит ее крепко, искренне, да только она его не любит. В народе говорят «стерпится — слюбится», может, для кого-то оно и так, а вот у нее не получается. Нет любви, одно лишь терпение. Конечно, Андрея не сравнить с ее прежним мужем, никогда не улыбающимся Петром Яковлевичем Нигилистом, того она побаивалась, а в последнее время перед разводом просто ненавидела за то, что пытался отдать ее на вечер страшному бандиту Радику. Андрей совсем другой, и уважает она его всей душой…

Но разве уважение к мужу и добрая, спокойная семейная жизнь может заменить сумасшедшую страсть, ослепительно-прекрасные вечера с любимым человеком?

— Ни за что… — прошептала Наташа.

В прихожей хлопнула дверь, это Андрей вернулся со службы. Он работал в небольшом частном издательстве.

— Дома ли моя прекрасная Наташа? — закричал он с порога.

Наташа тряхнула головой, отбрасывая грустные мысли, вышла в прихожую.

— Только что пришла, — сказала она. — Рассовала продукты, а ужин приготовить не успела. Ты не голоден? Подождешь полчаса?

— Тебя могу ждать хоть всю жизнь, — улыбнулся Андрей, снимая пальто. — Погода на улице отвратительная. А дома — красота! Это ты красота, Наташа. — Он подошел ближе, обнял ее, заглянул в бездонные черные глаза, почти шепотом спросил: — Устала? Опять за правду боролась, все пытаешься повернуть «Тачанку» на путь истинный, чтобы по своим не стреляла?

— Да ну их! — сердито сказала Наташа, отстраняясь. Тепло и покойно было в объятиях мужа, но после недавних воспоминаний о Сергее не хотелось этого тепла.

— Неужто все так сложно? — озабоченно спросил Андрей. — А я ведь не раз говорил тебе, Наташа, не бери ты в голову всякую чепуху. Все они такие, эти новоявленные бизнесмены — проходимцы и шарлатаны. Но если уж ты пошла служить в фирму, то сиди там спокойненько, делай свое дело и не пытайся бороться за всеобщую справедливость. Ее не было, нет и не будет.

— Ни за какую справедливость я не борюсь, — раздраженно сказала Наташа. — Но ты бы видел, какие куртки и туфли мы отпускали нашим продавцам! Дилерам! Они же через неделю станут такими, что проще будет выбросить. Я никому ничего не говорила, но, ты думаешь, приятно понимать, что мы обманываем людей, стараемся всучить им залежалый, третьесортный товар и за это получаем деньги? Да это же грех!

— Не это грех, Наташа. — Андрей снова обнял жену, наклонился, легонько поцеловал в губы и, не дожидаясь, когда она снова отстранится, направился в кухню. Наташа пошла следом. — Грех — то, что делают наши нынешние правители, которые довели народ до скотского состояния, а сами теперь дачи себе на Рублевском шоссе строят. Двухэтажные, да с архитектурными излишествами. Вот кто всучил людям гнилой товар и крупно нажился на этой афере. А ты и твоя «Тачанка» — это пустяки, способ выживания в подлое время.