– Ты прав, когда-то ненавидела, – прошептала Катрин, – но теперь – нет.

– Это слишком просто, Кэт. Ты захочешь получить доказательство моей невиновности. Раз так, мне все равно, веришь ты мне или нет.

Он подошел к письменному столу и нашел чистый лист бумаги.

– Маркус, что ты делаешь?

– Сейчас ты напишешь майору Карузерсу. Ты упоминала о пароле, не забудь про него. Я хочу не медленно видеть его здесь у себя. Прямо сейчас.

Катрин безропотно написала записку, как он ей продиктовал. Маркус забрал ее, сказал:

– Не выходи из комнаты, пока я не вернусь, – и, не дожидаясь ответа, вышел.

Майор Карузерс хранил улыбку на лице, пока дворецкий его светлости не запер за ним дверь. Шел третий час ночи, и, хотя по улицам сновало множество карет и кебов, развозящих дам и господ по очередным гостям и пустых, на него никто не обращал внимания. Ротем, решил он, мог бы, как приличный хозяин, отправить его домой и в своей карете. Конечно, Ротему теперь не до него, поскольку благодаря ему у него есть пища для размышлений. Тем не менее время сейчас мало подходящее для того, чтобы ходить по улицам, особенно за пределами благословенных кварталов Мэйфер.

Майор ткнул тростью в тень под аркой, просто на тот случай, если какому-нибудь бродяге вздумалось поджидать там припозднившегося пешехода, и направился в неблизкий путь домой.

Спустя час он уже поднимался по ступенькам своего крыльца, и настроение у него улучшилось.

У него был уютный маленький домик с уютными маленькими комнатами, куда приветливей, чем тот огромный холодный дворец, что Ротем называл своим домом.

В холле было темно. Когда Карузерс второпях покидал дом, жена уже легла, а он был слишком предусмотрителен, чтобы оставить в холле горящую свечу. Стараясь не шуметь, он вошел в спальню и спустя десять минут – в длинной белой ночной рубахе и колпаке – уже забирался в постель к жене.

В постели ему всегда думалось лучше. Вот и теперь он уселся, подоткнул подушку под спину и стал перебирать события сегодняшнего вечера.

– Если хочешь знать, это самое большое фиаско, которое я потерпел, – сказал он, обращаясь к бесформенному возвышению под одеялом, которое было его женой.

То ли инстинктивно, то ли по привычке, та пробормотала сквозь сон что-то успокаивающее.

– В Испании эти двое были лучшими моими агентами, а теперь посмотри на них. Проку от них, как от козла молока. Одна влюбилась в главного подозреваемого, а другой размечтался о какой-то шлюхе. – Он никогда не называл имен. Осторожность прежде всего, даже если тебя некому услышать, кроме спящей жены.

Что-то из его слов, должно быть, все же проникло в сознание супруги, ибо она отчетливо повторила:

– Шлюхи?

– О, он, конечно, не знает, что я слежу за ним. А что он думал – что я позволю ему без моего ведома бегать по всему Лондону за самой знаменитой кокоткой?

В ответ – невнятное бормотание.

– Не то чтобы я что-то подозревал, нет. Я считал, мы перед ним в долгу за всю ту помощь, какую он и его люди оказывали нам во время войны. Дело в том, что он стал, как бы это сказать, странно вести себя после того, как война закончилась. – Майор протяжно вздохнул. – А главный подозреваемый совершенно разочаровал меня. Если он стоит за всеми убийствами, то должен был бы ликвидировать моего агента. Вместо этого он… скажем так, взял ее под защиту.

Сладкий зевок жены раздался в ответ.

– Только подумать: мой агент утаивает от меня информацию! – Он тоже зевнул. – Так или иначе, тут я бессилен. Единственный подозреваемый, который остался, – это стрелок, а он наверняка так спрятался, что не найдешь. Как я сказал его светлости, след давно остыл, и приходится признать, что злодей достиг своей цели. Пора мне отзывать своих людей. – Карузерс снова зевнул. – А теперь, что касается убийства Фредди Барнса…

Жена приподнялась в постели.

– Ради всего святого, Чарльз, хватит болтать, пора спать.

Он ухмыльнулся во весь рот.

– Раз уж ты проснулась, дорогая, может, поцелуемся?

– Ты нарочно разбудил меня! Что ты делаешь? Ах ты, шалун! А-ах, Чарльз!

Услышав, что майор Карузерс покинул дом, Катрин смело вышла в коридор. Глянув налево, она увидела, что слуга, остановивший ее, когда она попыталась спуститься вниз вскоре после прихода майора, все еще на своем посту. Конечно, он не пустит ее и сейчас.

– Хочу подышать свежим воздухом, – беззаботно сказала она.

То, что Маркус приказал слугам надзирать за ней, вызвало в ней бурю негодования, но она не собиралась изливать гнев на бедного Уильяма. Ей просто хотелось, чтобы Маркус поднялся наверх и она могла бы сказать ему в лицо, что она думает о нем.

Дверь библиотеки открылась, и она увидела на пороге Маркуса.

– Жиль! – крикнул он. – Принеси еще бутылку коньяка.

Вскоре появился слуга, спешащий в библиотеку с бутылкой в руке.

Катрин юркнула в свою комнату и захлопнула дверь. Она жаждала узнать, о чем говорили Маркус и майор Карузерс, но ясно было, что ее муж не собирается ничего рассказывать. Не зря она боялась признаваться ему, что она его жена. Катрин Кортни была сама себе хозяйка. Графиня же Ротем всецело во власти мужа. Все изменилось, и теперь майор Карузерс бессилен ей помочь.

Она нервно расхаживала по комнате, потом прилегла на кровать, пытаясь успокоиться, но через пять минут вскочила и снова принялась расхаживать из угла в угол. Гнев душил невыносимо, но посте пенно ей удалось взять себя в руки и пришло понимание, что дело не в запрете Маркуса покидать комнату.

Катрин села на край кровати и попробовала разобраться в своих чувствах. Что она испытывала? Разочарование? Подавленность? Скорее отчаяние. Как вернуть доверие и уважение Маркуса после того, что сделала? Как вернуть его любовь? Она вспомнила, что он не хотел жениться на ней. Все, что он предлагал, – это стать его любовницей.

Она вытянулась на кровати и с замиранием сердца смотрела в пустоту. Будущее казалось безотрадным. Она закрыла глаза и стала ждать, когда придет Маркус.

Услышав, как щелкнула задвижка на двери, Катрин рывком села в кровати. Прошло несколько часов, но она так и не заснула. В слабом свете догорающих свечей Катрин увидела, что он без сюртука и галстука, в расстегнутой до пояса рубашке. На лице его блуждала улыбка, и она поняла, что все это время Маркус пил, но не предполагала, насколько он пьян.

Он двинулся к ней, и она почувствовала страх. Он был мужчина сильный и властный, и Катрин не могла прочесть, что у него на уме. Когда Маркус наклонился к ней, она ощутила запах бренди, но сумела не показать своего страха.

– Клянусь всем святым, что я не насиловал твою сестру, – сказал он.

Она коснулась ладонью его посуровевшего лица.

– Я тебе верю.

– Скажи мне, что не любишь Эль Гранде.

– Я не люблю его, Маркус, так, как ты имеешь в виду, и это правда.

Он наклонился еще ближе.

– Скажи, что твоя страсть была настоящей. Что хотя бы в этом ты не лгала.

Катрин немного успокоилась и искренне сказала:

– Она была настоящей. Меня всегда влекло к тебе, даже в самом начале, в Испании.

Это были последние их слова той ночью. Маркус задул свечи и лег к ней. Он взял ее так, как не брал прежде. Нежности не было в помине, страсть его была неудержимой, грубой, первобытной и разбудила в ней самые потаенные и темные инстинкты.

Когда все было кончено и она в последний раз содрогалась в его объятиях, Маркус вытянулся рядом и мгновенно уснул. Катрин долго лежала без сна и гадала, что ждет их впереди и сможет ли она это вынести.

На другое утро супруги встретились за завтраком. Ей пришлось довольно долго ждать, пока он появится. Ничто в нем не выдавало человека, который прошлой ночью вел себя в ее постели как дикарь. Перед нею вновь был джентльмен, аристократ.

Маркус кивком отпустил слуг, подошел к буфету и налил себе кофе.

– Вчера майор Карузерс сделал интересное признание, – сказал он, сев к столу.

Ей сейчас было не до того, что сказал майор Карузерс. Хотелось услышать от него такое, от чего все стало бы по-прежнему, что показало бы, что он испытывает к ней не только физическое влечение.

– Какое признание?

– Он сказал, что больше не подозревает меня и что он зашел в тупик.

Гордость не позволила ей показать своего разочарования. Катрин машинально спросила:

– Почему он больше не подозревает тебя?

– Потому что я не ликвидировал тебя, когда понял, кто ты.

– Тогда кого он считает убийцей?

– Нашего неведомого стрелка.

Он взглянул на нее и тут же отвел глаза. Она была не похожа на женщину, которая лишь несколько часов назад отдавалась ему с таким самозабвением. Прошедшей ночью он владел ею с такой беспощадной страстью, что это потрясло его самого. Оказывается, не такой уж он цивилизованный человек, каким представлял себя.

После ухода майора Карузерса он час или два просидел в библиотеке, стараясь заглушить коньяком горечь от ее предательства. Но это не помогло. Хуже того, заставило забыть, что он джентльмен. Пробудило первобытные инстинкты, разожгло желание подчинить, подавить женщину, которая принадлежит ему. Стереть в ее сердце и душе память об Эль Гранде. Теперь она даже не смотрит на него. Боже, что он наделал!

– Ты что-то сказал, Маркус?

– Я сказал, что у Карузерса есть своя теория. Все эти люди были убиты потому, что могли узнать стрелка. По какой-то одному ему известной причине он не хочет, чтобы это произошло. Ты, Эль Гранде и я уцелели потому, что не встречались с ним лицом к лицу и не сможем его опознать. Стрелок должен понимать это, иначе ликвидировал бы и нас. Такое предположение не лишено смысла, как считаешь?

– А как насчет нападения на тебя? А лампа, разбитая на лестнице в башне?

– Карузерс сказал на это: а если бы никаких убийств не было, как мы объяснили бы нападение на меня и разбитую лампу?

Катрин задумчиво посмотрела на него и сказала: