Элизабет Торнтон - Опасная близость

Испания, декабрь, 1812

Это было пленительное зрелище: то, как она сидела за маленьким столиком у огня, склонясь в глубокой задумчивости над тетрадью. Маркус притворялся, что спит, и смотрел со своего соломенного тюфяка, как она обмакивает перо в чернила и вновь принимается писать. Если не думать о дожде, льющем сквозь дырявую крышу, не обращать внимания на черные от гари стены, можно было легко вообразить, что он в родной Англии. Боль в ранах заставляла его то и дело просыпаться; и всякий раз, как прерывалось его забытье и он приоткрывал глаза, ему неизменно представало то же восхитительное видение.

Крохотная келья казалась будуаром, а женщина за столиком – дамой, которая, присев к секретеру, пишет письма или отвечает на многочисленные приглашения. В это время года они могли бы находиться в Ротеме, встречать Рождество. Обеды, балы, прекрасные девушки с благоухающими волосами и бархатистой кожей, в невесомых платьях из кисеи. Но как ни прелестны были те английские красавицы, они не шли ни в какое сравнение с дамой, сидевшей за секретером.

Дождь усилился, с грохотом обрушив потоки воды на черепичную крышу, и чары развеялись. Он был не дома, в Англии, а в заброшенном монастыре, стоящем среди холмов на границе между Португалией и Испанией, глубоко во вражеском тылу. Он чудом остался жив, отбитый у французского патруля партизанским отрядом Эль Гранде. И девушка, с сосредоточенным видом сидевшая за столиком, вполне возможно, подсчитывала боеприпасы, израсходованные в жестоких боях с французами.

Она была столь же опасна, сколь хороша собой. Пистолет, лежавший справа от нее на столике, был не пустой игрушкой, как и острый кинжал у нее за кожаным поясом. Эти женщины сражались бок о бок со своими мужчинами и расправлялись с врагами с невиданной жестокостью.

Каталина. Ему нравилось, как звучит ее имя. Нравился ее голос. Маркус не знал, сколько времени провел в этой келье, то приходя в сознание, то вновь впадая в забытье; но в одном он был уверен – это она выходила его, не позволила умереть. Чувствуя прикосновение ее рук, он не мог думать о ней как о солдате. Она была нежной и женственной, и ему хотелось быть ближе к исходящему от нее теплу.

По-прежнему притворяясь спящим, он застонал, но не потому, что мучительней стала боль в ранах, а надеясь привлечь ее внимание. Каталина не приближалась к нему, когда он был в сознании и не спал. И если он обращался к ней в это время, шепча ее имя, она выходила из кельи, и мгновение спустя появлялся Хуан.

Маркус почувствовал, как прохладная ладонь легла на лоб, и приоткрыл веки, чтобы лучше видеть ее. На эту девушку стоило смотреть: длинные темные волосы, правильные черты лица, говорящие о сильном характере, глубоко сидящие глаза, затененные густыми черными ресницами. На ней была мужская рубашка и юбка-брюки, наряд, который Маркус видел только на этих воинственных женщинах, но он лишь подчеркивал ее женственность. Маркус едва взглянул на нее, как в нем вспыхнуло желание – яростное, первобытное – схватить ее, овладеть.

Его самого позабавил этот порыв. Если в теперешнем своем состоянии он посмел бы коснуться ее хоть пальцем, она в единый миг расправилась бы с ним. Всадила бы не задумываясь острый кинжал в грудь. А если б ему и удалось отвести удар, ей стоило только крикнуть, и мгновенно появившийся Хуан сделал бы это за нее. В Испании мужчина рисковал головой, если позволял себе вольности с девушкой.

Черт возьми! Когда это его останавливало?

Она осматривала его раненое плечо, меняла пропитавшуюся кровью и гноем повязку. Он тихо простонал:

– Изабелла? – хотя прекрасно знал, что девушку зовут Каталиной.

Она замерла на мгновение, но, почувствовав, что опасаться нечего, проговорила что-то успокаивающее и стыдливо отвернула простыню, чтобы проверить повязку на бедре. Маркус едва сдерживал улыбку.

Как бы невзначай он обнял ее за талию. Глаза его по-прежнему оставались закрыты.

– Изабелла, любимая… Поцелуй меня.

Считая, очевидно, что он бредит, Каталина взяла чашку с водой, стоявшую рядом на полу, и, одной рукой поддерживая ему голову, поднесла к губам. Маркус медленно, очень медленно отпил из чашки. Ее грудь дышала возле его груди; ладони ощущали тонкую гибкую талию. Он допил воду, и когда она сделала движение, чтобы подняться, крепко стиснул ее и поднял голову. Она застыла от изумления, и Маркус поцеловал ее. Ему, конечно, хотелось поцеловать ее не так, не этим целомудренным поцелуем. Тем не менее он приготовился получить неминуемую пощечину. Когда, однако, удара не последовало, он откинулся на тюфяк и испытующе посмотрел на нее. Ее глаза под тяжелыми веками выражали растерянность. Синие глаза, с удивлением отметил он.

– Каталина… – У него из головы вылетело, что он изображал забытье.

И тогда она ударила его. Маркус застонал, на этот раз непритворно, а она резко высвободилась из его ослабевших рук и отскочила в другой конец комнаты.

Он усмехнулся и осторожно приподнялся на локте.

– Мои извинения, сеньорита. Я принял вас за другую. Понимаете? Мне показалось, что вы Изабелла.

Каталина гневно выпрямилась и обрушила на него поток слов. Когда же он пожал здоровым плечом, показывая, что ничего не понимает, шумно вздохнула и заговорила на ломаном английском:

– Матерь Божья! Это Espania. Испания, сеньор. Если мой брат… если Эль Гранде… никогда не прикасайтесь ко мне, не целуйте. Никогда! Иначе будете жестоко наказаны. Понятно?

Маркус прекрасно понимал, насколько опасен Эль Гранде. Хотя это был совсем еще молодой человек, о нем уже ходили легенды. Одни говорили, что он сын испанского аристократа, другие – что в то время, как французы вторглись в Испанию, он был бедным студентом университета в Мадриде. Его подвиги были предметом гордости испанского простолюдья.

Впрочем, Маркус полагал, что многое в историях о молодом человеке было преувеличено фантазией рассказчиков. Человек не мог быть столь варварски жесток. Несомненно было одно: Эль Гранде, не зная устали, воевал с французами и порою не останавливался перед крайними мерами. Некий французский офицер, желая подрезать Эль Гранде крылышки, отдал приказ расстреливать заложников всякий раз, когда тот нападал на его солдат. Партизанский вожак ответил тем, что стал казнить четырех французов за каждого расстрелянного испанца. В конце концов офицеру пришлось оставить свою затею.

Маркус осторожно сел и послал ей обольстительную улыбку, надеясь смягчить ее. Но безрезультатно.

– Эль Гранде убьет меня? Это вы хотите сказать?

– Убьет! – вскипела Каталина, видя, что он не принимает ее слова всерьез. – Хуже, куда хуже!

– Станет пытать? Вряд ли. Ведь я и в самом деле просто ошибся.

Помолчав, она сказала:

– Это хуже пыток.

Он уловил насмешку в ее голосе и решил подыграть:

– Что может быть хуже пыток?

– Заставит жениться, senor. Это вас не пугает?

– Для этого потребуется священник, сеньорита.

Каталина улыбнулась:

– Si. Да. Наш падре играет в карты с Хуаном. Привести его?

Маркус не улыбнулся в ответ.

– Я это учту, сеньорита.

Она мгновение внимательно смотрела на него, потом принялась собирать письменные принадлежности.

– Нет, не уходите, – запротестовал Маркус. – Пожалуйста! Останьтесь. Поговорите со мной.

Он судорожно пытался припомнить еще какие-нибудь испанские слова, но те, что Маркус знал, он слышал главным образом от продажных девок, следовавших за армией, и эти выражения не могли помочь ему в обращении к девушке столь строгих нравов. Как по-испански будет «поговорить»?

– Parler, – сказал он. Это было французское слово, но Маркус надеялся, что она поймет.

Поколебавшись, она села.

– О чем вы хотели поговорить?

– Хотя бы о вашем брате, для начала.

– О брате?

– Хочу поблагодарить его, ведь он спас меня.

– Эль Гранде сейчас здесь нет. Он… как это вы говорите… сражается с нашими врагами.

– Когда он вернется?

– Скоро, очень скоро, когда дождь прекратится. Реки…. – Каталина беспомощно пожала плечами, подыскивая английские слова. – Слишком опасно переправляться.

– Кто же в таком случае исполняет его обязанности?

Она непонимающе посмотрела на него:

– Кто?..

– Кто сейчас у вас за главного?

– Хуан.

– Хуан? – недоверчиво переспросил Маркоc. – Он единственный мужчина в лагере? – Хуану вряд ли было больше семнадцати.

Глаза ее были опущены, и у него возникло странное ощущение, что Каталина смеется над ним, но, когда она подняла голову, лицо ее было серьезно, а глаза ясны.

– Здесь есть женщины-воины, senor, и падре, и другие англичане.

– Какие англичане?

– Солдаты, как и вы. Эль Гранде их тоже спас.

– И сколько их?

– Шесть, – показала она на пальцах.

– Так много? Кто они? Где находятся?

– Не могу сказать. Я не разговариваю с англичанами. Брат мне запрещает. Я пришлю Хуана. Он ответит на все вопросы.

Каталина легко поднялась, сунула пистолет за пояс, собрала тетрадь, чернильницу, перо и заперла их в резном комоде, стоявшем сбоку от камина.

Она была уже возле двери, когда Маркус позвал:

– Постойте, Каталина!

– Senor? – Она холодно взглянула на него, уловив повелительные нотки в его голосе. Маркус тотчас сменил тон:

– Но ведь вы навещаете меня, а я англичанин?

– Я прихожу сюда, чтобы побыть одна или что бы сменить свечу и проследить за камином. И конечно, чтобы ходить за вами, когда Хуан занят. Но теперь вы поправляетесь и должны понять меня. Брат будет очень гневаться, если узнает, что я была у вас.

– Это ведь ваша комната? – спросил Маркус. Он внимательно посмотрел на комод, и у него мелькнула догадка. – Вы приходите сюда писать?

Она опустила глаза.

– Что же вы пишете?