— О, будет вам. Кипи. В присутствии офицеров? Холодный, суровый взгляд Киприани остановился на хозяине.

— Уверен, он способен украсть у змеи глаза так, что она даже не заметит.

— Тогда лучше убить его, — согласился Бонапарт, сжимая горлышко бутылки. Он едва удержался, чтобы не швырнуть ее о стену. — Убейте его и заберите письмо, так как это не шутки, Кипи. Ведь речь идет о нашей окончательной победе!

Глава 1

Она подумала, что он мертв. Его безжизненное тело слегка покачивалось в мелкой заводи. Мощная спина и плечи были в царапинах и шрамах, а кожа стала желтой, как пергамент. Сквозь тонкие льняные кальсоны до колеи просвечивало тело, и она даже разглядела его ягодицы и впадинки внизу спины.

От созерцания этого мертвого тела на нее нахлынула волна отвращения. На его разомкнувшихся под напором соленой воды лиловых губах выступила пена.

Аннели Фэрчайлд в испуге отпрянула. Она обвела взглядом берег до самой линии гор, опасаясь увидеть по крайней мере еще дюжину трупов среди камней, но вокруг было пусто. Ночной туман постепенно рассеивался под лучами восходящего солнца. Аннели не слышала ни сигнала, который мог бы означать, что какой-то корабль сбился с курса, ни звона церковных колоколов, сзывающих селян.

И все же этот мужчина наверняка с какого-то корабля. За двадцать лет вражды с Францией Торбей стал важным морским портом, прямо за выступом Берри-Хэд. К Торбею примыкали три городка: Бриксгем, Пейнтон и Торки. В прибрежных водах постоянно курсировали суда, и жители деревень рассказывали истории о выброшенных на берег телах.

Но этот был жив.

Аннели снова посмотрела на него. Густые темные волосы упали ему на лицо. Глаза с длинными ресницами были закрыты. Он был великолепно сложен: широкоплечий, мускулистый — именно такие взбирались на высокие мачты кораблей. Одна его рука, побелевшая от влаги, лежала на песке. Вторая, сжатая в кулак, покоилась под головой. Возможно, это и спасло его от гибели.

Если спасло.

Аннели оглянулась. Душа ее снова пришла в смятение. Бухточка была крошечной и глухой. Берег меньше полумили длиной вился вдоль кромки воды, слишком мелкой для якоря и слишком бурной для установки рыболовных сетей. Бухту окружали крутые известняковые утесы, в проемах и трещинах обитали крикливые чайки. Сейчас почти все они белыми облаками кружили в небе, словно хотели узнать — жив он или мертв.

Уиддиком-Хаус находился наверху, на утесе. К нему бежала узкая тропинка, проторенная в скале сильными ветрами и песками еще в незапамятные времена. Даже будь Аннели мужчиной, у нее все равно не хватило бы сил перенести неподвижное тело на вершину утеса. Придется сходить за подмогой, хотя, вернувшись, она вряд ли застанет тело на месте.

Прилив дюйм за дюймом поглощал гравий. Девушке даже пришлось отступить на шаг, чтобы не замочить туфли. Вдали, за бегущими барашками, где небо заволокла дымка, поверхность была гладкой, как простыня, но Аннели знала, что спокойствие это может оказаться обманчивым. Не один корабль, оказавшись в непосредственной близости от берега, разбивался о камни.

Однако надо принимать решение. Аннели вытерла руки о юбку и снова приблизилась к телу. Но тут же отскочила — ее обдало холодной волной. Ей снова стало не по себе, когда она взглянула на неподвижное тело.

— Время, проведенное с двоюродной бабушкой Флоренс, пойдет тебе только на пользу, — пробурчала она, повторив то, что сказала ей мать неделю назад. — Море успокоит тебя, приведет твои мысли в порядок.

Собравшись наконец с духом, Аннели наклонилась и просунула руки мужчине под мышки, пытаясь сдвинуть с места. Она не выглядела хрупкой, но он казался в сравнении с ней гигантом. Три раза пыталась она вытащить его на берег и сама едва не свалилась в воду, прежде чем отказалась от намерения тащить его за руки. В ее туфлях уже хлюпала вода, юбка намокла.

— Дьявол, черт, проклятие! — вырвались у нее три любимых ругательства ее брата.

Держа в поле зрения приближающуюся волну. Аннели обежала тело и стала его толкать, перекатывая с боку на бок, к берегу.

Стараясь отдышаться, она только сейчас заметила шрам чуть выше шеи: вены вздулись, кожа вспухла и стала сине-черной. Казалось, она вот-вот лопнет. Такое мог вызвать только очень сильный удар. Аннели, чувствуя себя совершенно беспомощной, рухнула на колени Она все же нашла в себе силы и медленно приподняла копну его черных волос. Удостоверившись, что кожа не порвана, она снова стала разглядывать его профиль. Лицо было незнакомо. Оно и неудивительно: за девятнадцать лет своей жизни она не гостила в Уиддиком-Хаусе и десяти раз и, уж конечно, не запоминала лица рыбаков и фермеров, которые с любопытством пялились на приезжавших из Лондона девушек в туфлях на каблуках.

Теперь настала очередь Аннели пялиться. Она старалась не думать о том, что перед ней почти голый мужчина и что она касается его тела, в очередной раз пытаясь перекатить с места на место. Ее взгляд скользнул вниз, что было за гранью всяких приличий. Он лежал к ней лицом, его тело было покрыто тонким слоем песка, кальсоны прилипли к промежности. Своими синими, как небо, глазами она разглядывала то, что рельефно выделялось под мокрой материей. Она как-то слышала об этом. Даже видела грубый набросок, который рисовали хихикающие девушки. Но увидеть это собственными глазами… Она подумала, как неудобно ходить с такой тяжестью между ног. Неудивительно, почему мужчины часто испытывают дискомфорт и даже боль.

Всплеск холодной воды у щиколотки вернул ее к реальности. Ей стало жарко, в горле пересохло, но она не успокоилась, пока не оттащила тело подальше от воды, после чего буквально рухнула рядом с ним.

Ей показалось, будто она упала на скалу. Лишь сейчас девушка перевела дух. Раненый стал подавать признаки жизни. Аннели повернула его голову так, чтобы вода выливалась изо рта и из носа. Глаза его все еще оставались закрытыми, но по телу пробегали судороги. Постепенно дыхание его выровнялось, кожа приобрела нормальный цвет.

На мертвенно-желтом теле проступил его естественный бронзовый оттенок. Правда, губы все еще оставались синими. Когда Аннели стряхнула песок с его век, длинные ресницы дрогнули и глаза приоткрылись. Она замерла, заглянув в эти темные бездонные глаза. В них были злость и боль.

— Они должны узнать правду, — с трудом произнес он.

— Ч-что? Что вы сказали?

Он схватил ее за руку своими железными пальцами, едва не сломав ей запястье.

— Они должны узнать правду. Пока не поздно.

— Я… не знаю, о чем вы говорите, сэр, — сказала она, потрясенная железной хваткой его руки, его завораживающим взглядом, который, казалось, проник ей в самую душу. — Какую правду, сэр? Кто должен узнать?

Его губы слегка шевельнулись, но он не в силах был произнести больше ни слова. Железная хватка ослабла, и Аннели высвободила руку. Его веки дрогнули, глаза снова закрылись, и голова бессильно откинулась набок.

Аннели резко поднялась, бросила взгляд на поднимающуюся воду и помчалась по мягкому песку к подножию утеса. Мокрая отяжелевшая юбка мешала бежать, так же как туфли, в которых при каждом шаге хлюпала вода. Добежав до тропинки, она остановилась, чтобы перевести дух, и взобралась на гору так быстро, как только могла.

Взобравшись, снова остановилась, и ее обдало жаром. Странно. Только сейчас она заметила, как далеко находится дом от края утесов. Когда-то красивый, с видом на море, фасад Уиддиком-Хауса потрескался и осыпался вес из-за тех же песков и ветров, что разгуливали вдалеке у скал. Оконные рамы утратили свой первоначальный цвет н облупились, на крыше там и сям зияли дыры.

Но ничего этого Аннели не заметила, когда, приподняв юбки, бежала через волнующееся на ветру зеленое море травы. Она пронеслась мимо сгнившего дерева, где как-то оставила свою шляпку. Аннели не знала, стоит ли идти на конюшню. Может, старик Уиллеркинз уже отправился к своим красавицам. В свои почти восемьдесят он был таким же древним и потертым, как и все остальное в Уиддиком-Хаусе, и вряд ли мог ей чем-то помочь. И Аннели направилась к дому, надеясь застать лодочника. Он прожил полвека и все еще был достаточно бодрым.

Аннели заскочила в дом, но никого не застала. На кухонном столе стояли миска с остывшей кашей и деревянный поднос, усыпанный крошками. Это говорило о том, что недавно здесь кто-то был, но на ее зов никто не откликнулся.

Впрочем, Аннели нисколько не удивилась, потому что ее двоюродная бабушка Флоренс Уиддиком сократила количество слуг до предела. Кроме Уиллеркинза, она держала управляющего, повариху, горничную, сапожника, садовника, лодочника и мальчика на побегушках. Держала также Трокмортона, часовщика, — его единственной обязанностью было заводить часы и следить за тем, чтобы они били три раза в день. Была еще Этель, женщина, буквально покорившая бабушку Флоренс несколько лет назад на ярмарке своим умением зарезать, ощипать и выпотрошить курицу меньше чем за две минуты. Бабушка наняла ее с жалованьем целых три шиллинга в месяц.

Большая часть жителей соседнего Бриксгема по-доброму относились к Флоренс Уиддиком, хотя считали ее чудаковатой. Старая дева за семьдесят, с огромным состоянием, не хотела оплачивать целую армию слуг, способных содержать дом в порядке, хотя тот и разваливался прямо на глазах; не могла она также собирать ренту более одной монеты. И то брала ее всего с десятков семей, работавших на виноградниках и в яблоневых садах, закрепленных за домом. Отец Аннели регулярно посылал за состарившейся тетей своей жены, настаивая, чтобы она жила с ними в Лондоне. Однако посланцы неизменно возвращались одни, с покрасневшими после дегустации вин и сидров тети носами и синяками, поскольку тетя Флоренс имела привычку привлекать к себе внимание своей тростью.

Аннели бежала вверх по лестнице из последних сил, ноги нестерпимо ныли. Она задыхалась, при каждом шаге у нее из туфель лилась вода, капала вода и с юбки. Было начало десятого. Аннели влетела в комнату, где бабушка обычно завтракала.