Нина смеялась, не переставая.

— «Охотники за привидениями»!

— «Я знал! Не верю, что ты думал, будто я не знаю», — подхватила Нина, заставив, в свою очередь, Боно расхохотаться.

Когда они добрались до парка, собаки тянули поводки так, будто на финише их ждал бифштекс.

— «Эй, парни! Скорость на парковке не выше шести миль в час!» — радостно вопил Боно.

Засмотревшись на него, Нина даже споткнулась о заднюю лапу Сэма.

— «Инспектор Гаджет!» — продолжал резвиться Боно.

Собачья площадка располагалась к югу от пруда. Эта часть парка была гораздо ниже центральной, единственный путь туда вел по бетонной дорожке со множеством ступенек. В нормальном состоянии собаки преодолевали лестницу, степенно шагая вниз одна подле другой.

Сегодня же они помчались, прыгая через несколько ступенек сразу, уши развевались по ветру, Нина и Боно с трудом поспевали за ними. Нина еле удерживала поводки, Боно кричал «Даешь!». Нина любовалась им: русая дурацкая челка прилипла ко лбу, футболка порядком велика, тоненькие ручки почти полностью скрыты рукавами, длинные обвисшие шорты ниже колен, высокие кроссовки «Найк», физиономия испуганная и одновременно радостная. К горлу ее подступил комок. Сердце сжалось. Ребенок. Как бы ей хотелось иметь ребенка! Не образцово-показательного, Господи, ни в коем случае, а вот такого. Необычного, странноватого, яркого. Сумасшедшего. Она бы любила его. Гладила по голове. Он рассказывал бы ей анекдоты. Она повела бы его на «Продавца музыки».

— Щенята и детишки, — сказала однажды Клэр. — Хочу, чтобы у меня были детишки и щенята. И дом в Нью-Джерси.

— А как же карьера? — удивилась Нина. — У тебя голова забита всякой мурой!

— А у тебя? Ты ни за что не сознаешься, но тоже хочешь детей и щенят. Прикидываешься крутой и суровой, но это все уловки. — Подмигнув, она погрозила пальцем. — Уж я-то тебя знаю.

И вот, пожалуйста: вся жизнь состоит из щенков, подумала Нина. С ребенком и то было бы меньше хлопот. Но пока это не для нее. Вообще-то все на свете не для нее. Кроме собачьего безумия нынешним утром.

В парке первоочередной собачьей задачей было справить большую нужду. Один за другим псы делали свои дела, сначала обнюхав подходящее местечко, затем обойдя вокруг него раза три-четыре. Потом — присесть, потом — совершить положенное. И все это — деликатно; они сами устали после утренних склок и, не желая быть наказанными, старательно действовали в пределах своего пространства, не задевая друг друга. Представьте картинку: Нина, а от нее в разные стороны вытянулись поводки, словно разделяя пространство на клинышки, как пиццу. И на каждом клинышке присел пес в характерной позе. Разумное, тактичное собачье поведение. Они могли бы поучить манерам некоторых человеческих особей, которые не опускают сиденье унитаза или бросают трусы на пол. Даже сегодня, когда в парке сыро и полно пчел, комаров и прочей мошкары, даже после драки собаки вели себя благородно и, пожалуй, изысканно. Затем настал ее черед: собрать дерьмо, что она неизменно и делала, полагая это своим гражданским долгом. Нина приходила в бешенство, когда наступала на собачьи какашки, когда чуть на них не наступала, когда видела засохшее дерьмо или людей, которые не убирают за своими собаками. «Свинья!» — Частенько бормотала она.

Теперь — на собачью площадку. Собаки ее любили. Для них это было место, где можно свободно носиться, без сдерживающего контроля поводка или человека, настоящее место для игр. Огороженная проволочным забором площадка была примерно в квартал длиной и в полквартала шириной. Внутри по периметру — несколько скамеек и пеньков, чтобы и люди могли отдохнуть.

Нина терпеть не могла площадку. Даже если она не намеревалась (а она всегда этого избегала! вступать в дурацкие беседы хозяев собак о породах, возрасте, болезнях и выслушивать нудные байки о достижениях их питомцев, этот мирный анклав все равно оставался местом бесконечной войны. Не между собаками, но между идиотами людьми: теми, кто против площадки (не имеющие собак), и сторонниками ее (владельцы собак). Безусловно, лай и тявканье, запах псов и зловоние их экскрементов, нагрызенные щепки вокруг площадки вызывали у ограниченных типов вроде бегунов негодование и провоцировали столкновения с многочисленными членами экологических сообществ, а тема собачьей площадки занимала первое место на собраниях общественности. Права животных, свобода самовыражения, собственность на общественные территории, классовые противоречия (собаки привилегированных классов против отпетых бобиков рабочего люда), поведение в ванной — все эти темы обсуждались на собачьей площадке. Рай для четвероногих — если не считать Шмуи, помеси шотландской овчарки, потерявшей ногу от рака годом раньше, о чем Нине пришлось выслушать в убийственных подробностях, — стал очагом городского конфликта. Нью-Йорк в миниатюре. Нину от этого тошнило. Как может что-то бесхитростное, невинное, безусловно очаровательное (площадка для игр!) превратиться в поле брани? Если бы это место не доставляло собакам столько удовольствия, ноги Нины здесь бы не было.

Но теперь неподалеку на пеньке стоял Боно, ухмыляясь, как маленькая мартышка, при виде собачьей возни. И еще собаки: счастливые, флиртующие, резвящиеся, обнюхивающие друг друга и все вокруг. Простые природные радости.

Вдруг краем глаза она заметила нечто совершенно возмутительное. Обернулась — точно, так и есть. «О Господи! Какая ты свинья!» — возмущенно подумала она.

В двадцати футах от площадки некий мопс только что навалил кучку, а владелец и не подумал убрать за ним. Отвернулся себе и ушел. Свинья с мопсом!

— Присмотри за псами, — бросила она Боно. А сама бросилась следом за парочкой, пока те не скрылись.

Нина похлопала мужчину по плечу:

— Простите, сэр, минутку.

Он обернулся. Безликий сине-белый льняной костюм, на вид дорогой и мягкий, коричневые мокасины и ремень в тон. Что за мужики носят льняные костюмы, недоумевала Нина.

— Привет, — произнес он, улыбаясь и разглядывая сначала грудь Нины, затем бедра, и наконец, словно опомнившись, поднял на нее глаза.

— Вы не убрали за своей собакой! — Она не стала обращать внимание на улыбку, вдобавок еще и глупую. На пальце мужика блестело обручальное кольцо.

— Что? — Некоторое время он вообще не понимал, о чем речь. — А, но мы же в парке. Это же часть природы, верно?

— Парк там или не парк, но дерьмо воняет, распространяет заразу, и вообще на этот счет есть закон.

— А вы, видимо, занимаете активную гражданскую позицию! — Даже полоски его костюма источали высокомерную снисходительность.

— Именно так. Жители Нью-Йорка должны убирать за своими собаками, иначе город превратится в пустырь, покрытый дерьмом. Господи, да я сама наступаю на него каждый день. Вот пакетик. — Она протянула полиэтиленовый пакет, на который мужик едва взглянул.

— Если вас это так волнует, убирайте сами, — заявил он, отвернулся и двинулся вверх по склону холма.

— Эй, эй, постойте, вы куда? — Нина забежала вперед, загородив ему дорогу. Ей было видно, как наблюдавший за сценой Боно помахал ей от собачьей площадки. — Вы обязательно должны убрать за своим псом. Это будет правильно.

— Будет правильно? Кто вы, черт побери, такая — полиция нравов? — Он повысил голос, а бледное лицо его начало приобретать цвет.

— Нет, я вообще-то из Дерьмовой Полиции. Ага, я там главная. Меня тошнит от типов вроде вас, которые оставляют экскременты своих собак, чтобы остальные на них наступали. Позвольте поинтересоваться: откуда в вас столько чувства собственного превосходства? Отчего вы считаете себя лучше других? Вы не думаете, что остальные тоже должны убирать за своими животными?

— Не в парке же? Это пустой разговор. Природа, естественный круговорот. Прах к праху.

— Это о смерти. И если не хотите, чтобы последняя фраза относилась к вам, немедленно подберите все, иначе я произведу гражданский арест.

— Послушайте, я спешу на работу. Если хотите собирать дерьмо, милости прошу. А у меня есть гораздо более важные занятия.

По какой-то необъяснимой причине — возможно, дело было в неудачном начале дня, в жаре, ее настроении — она не пожелала оставить дело просто так. И схватила гордеца за помятый рукав.

— Что за?.. — Он попытался отцепиться и толкнул ее. Нина качнулась назад, наступила на камень или какую-то ветку, потеряла равновесие и упала.

— Эй, вы! Мистер! А ну прекратите! Эй!

О Боже… Этого не может быть, подумала Нина. Но было. Дэниел. Одной рукой он держал поводок Сида, другой — мужика за лацкан пиджака.

— Нина, вы в порядке?

Нина взглянула на него снизу вверх. И вновь это ощущение. Сердце, черт, да все внутренние органы ухнули вниз, мышцы расслабились, кровь бурной рекой хлынула по сосудам, все внутри перевернулось. Дело в его глазах? В его гневе? В том, как он держит поводок, пропустив его через кулак и намотав на запястье? Да, да, да. Но, черт побери, почему, почему, почему, когда она сталкивается с Дэниелом, что в последние дни происходит неестественно часто, обязательно происходит что-нибудь странное? Жизнь — забавная штука.

А он уже придерживал ее за локоть, взял за руку, и она почувствовала себя абсолютной дурой.

— Вы в порядке? Нина?

— Со мной все нормально. Этот парень, он…

— Нина! Вы в порядке? — спросил Боно совсем рядом, запыхавшись — он мчался, как ветер, на помощь к ней.

— Ты оставил собак?

— С ними все нормально. Вам не больно?

— Послушайте, мистер, — обратился Боно к Полосатому Мужику. — Зачем вы ее толкнули?

— Я не собирался причинять ей вред, я просто хотел от нее отделаться. Она настаивала, чтобы я подобрал дерьмо за своей собакой. Здесь, в парке!

— Ох! Почему же вы мне сразу не сказали? — Дэниел посмотрел на Боно, затем на Нину как на сумасшедших, потом перевел взгляд на Дерьмового Принца и спокойно произнес: — Ну так подберите.