— Сколько меня? Я один. Я есть в единственном числе, насколько мне известно.

— То есть… ой, простите. — На лице менеджера отразилось искреннее изумление. — Вы едете в отпуск один?

— Да. Именно так.

Она быстро пришла в себя.

— Что же, это здорово!

— Не очень. Мы расстались с моей девушкой. — Зачем он это сказал?

— Ах, бедняжка. — Окинув его кокетливым взглядом, менеджер сообщила: — Между прочим, я тоже одинока. Так что если у вас возникнет желание встретиться по возвращении с Тенерифе, вы знаете, где меня найти.

Марио не собирался встречаться с ней по возвращении с Тенерифе, однако он все же выдавил улыбку.

— Спасибо за предложение. А теперь давайте…

— Кстати, меня зовут Трина.

— Ладно, буду говорить напрямик. Трина, я очень спешу. Мы могли бы приступить к делу и найти мне что-нибудь подходящее?

— Вот так, — закончил Марио, когда Лотти вытащила из духовки печеную картошку и принялась раскладывать по тарелкам. — Я вылетаю сегодня вечером. Все уже оплачено и зарезервировано. Мне следовало бы прежде поговорить с тобой. Извини, я просто не сообразил. Вчерашняя встреча с Эмбер выбила меня из колеи. Я нарушил твои планы?

— Хватит строить из себя незаменимого. Мы справимся. — Лотти стала разрезать картофелины пополам и нечаянно обожглась. — Дети все поймут. Тебе нужен отдых. Кто знает, — весело добавила она, — может, там ты встретишь девушку своей мечты!

Ответная улыбка Марио была тусклой, как у пациента больницы, который пытается остаться вежливым, когда слышит, что на обед будет баранья похлебка. Вытащив из внутреннего кармана пиджака сложенный пополам листок бумаги и мобильник, Марио сказал:

— Я тут подробно расписал, где буду жить. Если тебе понадобится связаться со мной, вот номер…

— А разве напрямую я позвонить не могу?

— Я оставляю свой мобильник здесь. — Марио через стол подтолкнул к ней трубку. — Присмотришь за ним, пока меня нет. Так у меня не будет возможности вести себя как идиот, если я выпью пару стаканов и решу позвонить Эмбер. — Затем он мрачно добавил: — Хотя большего идиота сделать из меня уже нельзя.

— Ладно. — Лотти кивнула и положила в одну миску тунец с кукурузой, а в другую — чили со сметаной. Отставив сковородку, в которой тушился перец, она обошла кухонный стол и обняла Марио — ей было больно видеть его таким угнетенным.

— Обед готов? Ой, они обнимаются. Не смейте, это неприлично, — приказал Нат.

— Я только сейчас понял, — сказал Марио, когда все уже сидели за столом, — что не попаду на твои рождественские спектакли.

— Я не расстраиваюсь. — Нат пожал плечами. — Я только овца. Я заглядываю в ясли и говорю: «Смотрите, малыш Иисус, бе-е-е».

— Ты и на мои спектакли не попадешь. — Руби, которая уже вышла из того возраста, когда участвуют в рождественских сказках, играла в более веселых постановках. — Я буду петь, танцевать и прочее.

— Эх, Руби, прости. — Расстроенный, Марио погладил ее по руке.

— Но мы будем там болеть за тебя, — быстро вступила в разговор Лотти. — Мы с Натом. И сделаем кучу фотографий, правда?

— А Себ придет? — спросила Руби, глядя на Лотти своими огромными темными глазищами. — Было бы здорово, если бы он пришел.

— Я узнаю у него. — Лотти стало тепло на душе, потому что в глазах ее детей Себ был идеалом и не мог совершить ничего плохого. После его возвращения из Дубай их отношения постоянно улучшались. — Если ему не понадобится идти на работу, уверена, он с радостью придет.

Руби пожала Марио руку, ободряя его.

— Тогда все в порядке. Не беспокойся, папа, у нас вместо тебя будет Себ. А на Тенерифе есть ослы?

Марио облегченно вздохнул и ответил:

— Наверняка есть.

— Тогда ты сможешь покататься на них по берегу, как катались мы с Натом, когда ездили в Уэстон.

— Может, найдешь там подружку, — с надеждой в голосе добавил Нат. — И тогда не будешь один.

Не прожевав тунец и печеную картошку, Руби заговорила с набитым ртом:

— Ой, папа, тебе, наверное, так одиноко. Если бы у нас не было дел в школе, мы могли бы поехать с тобой, чтобы составить тебе компанию.

— Я бы одолжил тебе свой «Геймбой». — Нат, всегда такой практичный, сокрушенно покачал головой. — Но не на целых две недели.

Глава 60

Марио уехал вовремя. Ночи стали холодными, выпал первый снег, отчего Нат и Руби пришли в щенячий восторг.

В еще больший восторг они пришли, когда в субботу днем приехал Себ и привез в багажнике своего полноприводного джипа два тобоггана. Любовно поглаживая блестящие красные бесполезные сани, Руби сказала:

— А раньше у нас для катания были только чайные подносы.

— Бедные обделенные дети. Пошли, берите куртки, — велел Себ. — Мы опробуем эти штуки на холме Беггарбуш.

И вот теперь, вопя, как баньши, Нат и Руби вместе с другими укутанными детьми катались на тобогганах по склону. Беггарбуш был излюбленным местом для тех, кто любил скоростные спуски по снегу.

— Они выбьют себе все зубы. — Лотти дивилась Нату, который, используя в качестве тормоза высокие сапоги, спрыгнул со своих саней за секунду до того, как они наехали на другого мальчишку, лежавшего, раскинув руки, на снегу.

— Дети ловкие. Они успеют вовремя отскочить. Ну что, так и останешься трусливой тетехой или решишься скатиться хоть разок? — Себ был одет в красно-желтый шутовской колпак и ярко-оранжевую куртку.

Склон Беггарбуша был довольно крутым, и Нат и Руби скатывались вниз с огромной скоростью. Поколебавшись секунду, Лотти ответила:

— Я никогда не каталась на тобогганах. Они очень… аэродинамичные, да?

— Трусиха. — Ее страх веселил Себа. — Слабосильная команда. Тетеха.

Лотти не нравилось, когда ее называют тетехой. Она всегда гордилась тем, что не побоится испытать что угодно.

— Я же не сказала, что не поеду. Я просто обращаю внимание на то, что никогда не каталась на…

— Наверное, ты все же слишком стара, — сказал Себ. — Слишком слаба и труслива и давно вышла из этого возраста. Думаю, тебе следует сесть за вязание.

— Мам, эти сани отпадные. — Подошла Руби. У нее разрумянились щеки, и она тяжело дышала после трудного пути на вершину холма. — Ты видела, как быстро мы пронеслись?

— Э-ге-ге. — Себ покачал пальцем у нее перед носом. — Не произноси то слово, что с буквы «б». Твоя мама быстро не ездит. Между нами, я думаю, ей больше подходят кастрюли.

— Эй, ну-ка давай сюда. — Поддавшись на подначки, Лотти выхватила у Руби сани. Гм, достаточно ли они прочные?

— Йо-хо-хо! — Руби захлопала в ладоши, одетые в перчатки. — Мама будет кататься!

— Но она всего лишь слабая и трусливая тетеха, — сказал Себ, — поэтому не жди, что она поедет быстрее двух миль в час.

Ну все, достали. Лотти эффектно бросила на снег сани и села на них. Бесстрашно поманив Себа, она велела:

— Подтолкни.

Руби расстегнула ремешок своего велосипедного шлема и предложила:

— Мам, хочешь, возьми…

— Нет! — Шлемы для трусов. — Давай толкай изо всех сил… у-у-у-у!..

Это кардинально отличалось от катания на старых добрых деревянных санках. Эти сани были сделаны из скользкой пластмассы, а на дне для улучшения скольжения были закреплены своего рода полозья из нержавейки. И катились они действительно быстрее, как обнаружила Лотти. У нее слезились глаза, в ушах свистел ледяной ветер, пряди волос хлестали по лицу. Вцепившись в веревку, она неслась вниз по ухабистому склону и пулей пролетела мимо лабрадора, который задрал ногу на дерево. Ощущение было такое, будто катаешься на «американских горках» без страховочной перекладины спереди. Она проносилась мимо людей с такой скоростью, что они казались размытыми силуэтами… Да ладно, это всего лишь Беггарбуш, и скоро склон закончится, пойдет ровный участок, скорость замедлится, и она остановится у…

Хр-р-рясь! Сани врезались в валун, выступавший из снега. Лотти подбросило вверх, и она поняла, каково это, когда тобой выстреливают из пушки. Молотя руками и ногами по воздуху, она вопила, и ее крик эхом разносился по долине. А оборвался он, только когда Лотти рухнула на землю и из ее легких выбило весь воздух.

Оборвался только крик, но не путешествие Лотти. Теперь она кубарем катилась дальше, и весь мир вращался перед ее глазами. Наконец движение прекратилось и она замерла ничком, лицом в снег.

— О, шерт, — простонала Лотти, сплевывая снег и кровь. От боли ее тошнило. Все тело болело так сильно, что страшно было пошевелиться.

— Мама! Как ты? — Нат первым добежал до нее. Встав рядом с ней на колени, он спросил: — Тебе больно?

— Немного. — Боль в нижней части спины была мучительной. Повернув голову и слабо улыбнувшись Нату, она поинтересовалась: — Себ спускается сюда?

— Да, вместе с Руби. — Нат убрал с ее лица мокрую прядь жест был преисполнен такой нежности, что у Лотти сдавило горло. — Бедная мамочка, надо было надеть шлем.

Лотти кивнула. Какая ирония: голова — это единственная часть ее тела, которая не пострадала.

— Мама! — Это уже была Руби. Она подбежала к Лотти вместе с Себом, которого держала за руку. — Ты летела!

— Знаю. — Лотти поморщилась. — Я была в небесах.

— Наверняка хотела привлечь всеобщее внимание, — наклонившись над ней, весело заявил Себ. — Думаю, ваша мама надеялась, что кто-то заснимет ее полет на видео, чтобы потом она могла продать запись какому-нибудь телеканалу. — Он похлопал Лотти по спине. — Как ты? Помочь встать?

Встать?

— Я не хочу показаться тебе слабой тетехой, — сказала она, — но боюсь, что тебе придется вызвать «Скорую».

К тому моменту, когда Лотти устроилась на отведенной ей больничной койке и доктор отправился записывать результаты осмотра, было уже шесть вечера. Себ и дети, которым снова разрешили зайти в палату, сгрудились у двери. Они все еще были в куртках и зимних ботинках. Нат и Руби, глядя на капельницу и гипс, взирали на мать с особым уважением.