Я долго не решалась задавать матери вопрос о найденных мною письмах, но однажды за ужином осторожно уточнила, не знает ли она о человеке, в которого была влюблена наша бабуля до того, как встретила деда.

– Да кто ее знает, – устало отмахнулась мать и добавила: – Был у нее вроде кто-то, когда она жила в деревне. Отец часто повторял: «Если я тебе не нравлюсь, езжай к своему дурачку кучерявому».

Я не спала всю ночь, перелистывая душевные послания преданного человека, который на протяжении долгих лет подписывался «Только Твой». Как сложилась его судьба? Возможно, он до сих пор помнит о ней? Страдает-надеется-ждет… Болезненные мысли не давали мне покоя, скреблись в моем сознании, как надоедливая пакостливая мышь. На выходные я запланировала поездку в ту самую деревню, где когда-то жила моя бабушка. Местечко, где она родилась, было в паре часов езды от города. Мужу сказала честно, что еду по зову крови. Он подтрунивал надо мной и обозвал отчаянной правдоискательницей, после чего торжественно выдал ключи от своей машины.

Дом, где выросла бабушка, в маленькой деревеньке я нашла сразу, узнала его по фотографиям из нашего семейного архива. Строение обветшало, но не изменилось, стойко простояв несколько десятилетий. В нем давным-давно жили другие люди, я не стала их беспокоить расспросами, будучи уверенной, что ничего полезного они мне не скажут. На лавке возле забора на другой стороне улицы сидел старик и дымил самокруткой. Сердце мое встрепенулась, я сразу поняла, что это тот самый мужчина, письмами которого жила моя прародительница. От его былой красоты ничего не осталось: он был костляв и космат, седые кудри сливались с мохнатой бородой. Пожилой человек походил на персонажа из какой-нибудь хорошей доброй сказки. Я не спеша подошла к нему и сказала, что приехала посмотреть на то место, где родилась и выросла моя бабушка. Он одобрительно кивнул, сквозь лукавый прищур мелькнул блеск любопытства.

– Какой она была? – осторожно спросила я, после того, как закончила пересказывать свою краткую биографию.

Старичок растерялся и поднял вверх глаза небесного цвета, видимо взывая к своей любви – к той женщине, о судьбе которой он тревожился в письмах.

– Да какой… Баба, как баба! – отрезал состарившийся лирический герой. – Ходила, нос задирала. Потом приехал городской хмырь с усами, как у Чапая и увез ее к чертям собачим.

Я оторопела. «Наверное, в нем говорит обида, горечь поражения от потери возлюбленной!», – оправдывала я мысленно пренебрежение в словах старика, после чего растерянно потрясла стопкой аккуратно сложенных пожелтевших листочков и еле слышно спросила:

– А как же ваши письма к ней?

– Какие письма? Не писал я ничего, – отбрыкнулся мой собеседник, широко зевнул, оголив при этом полубеззубый рот, после чего смачно сплюнул и, встав с лавки, пробурчал: – Пойду, баньку справлю!

Я замерла в недоумении, наблюдая, как старик скрылся за дверью в воротах. Некоторое время бродила по улочкам деревни, не встретив никого кроме старой облезлой овчарки. Вернувшись в машину, я долго сидела неподвижно. Пытаясь застегнуть ремень безопасности, случайно сбила пачку писем, лежавших на коленях, они тут же рассыпались по салону. Торопливо начала собирать их, ругая себя за неуклюжесть. Моя детективная история завершилась ничем, я потерпела фиаско, чем была огорчена до глубины души. Среди писем лежала старая фотография миловидной женщины с красиво уложенными волосами и приятной улыбкой, на портрете была бабушка. На обратной стороне я заметила надпись аккуратно выведенными буквами: «Моей дорогой подруге Марии на долгую память». «По какой-то причине портрет так и не попал к Марии», – подумала я и вдруг замерла, уставившись на текст. Сложный ребус решился сам собой. Почерк на снимке и на письмах был идентичен! Все поплыло перед глазами от слез. Я прижала к себе стопку бабушкиных писем, написанных… самой себе. Это были ее иллюзии-мечты-самообман… «Бедная моя, несчастливая женщина. Мудрая и стойкая! – прошептала я письмам. – В бездушном бытовизме ты согревала себя этими маленькими посланиями от человека, которого на самом деле не существовало».

Преданная браку женщина, погруженная в прозу жизни, создавала маленькое поэтическое волшебство, в котором черпала вдохновение. Письма-лампадки согревали ее сердце в холодные будни. Конец этой сказки меня не впечатлил, потому что я ожидала совсем другой развязки. Я оставила у себя умилительные послания бабушки, восхищаясь ее чистотой и фантазией.

4. Снежная королева

Я была мягкой и податливой, нежной и любящей. Мне хотелось и нравилось быть ведомой. Говорила тихим голосом и боялась щекотки. Любила печь пирожки и вышивать. Наверное, ему не хватало «перчинки» в наших отношениях. Он часто обижал меня и называл размазней.

– С тобой так тихо, будто ты умерла! – кольнул Он и отвернулся к стенке.

Я улыбнулась в темноту и не ответила ни слова – умерла, так умерла.

Его приятели смотрели на меня с обожанием. Их внимание мне было безразлично, потому что рядом со мной на золотом пьедестале стоял Он.

– Беги от него! – дал добрый совет его лучший друг.

– Куда? – улыбаясь, уточнила я.

– Ко мне. Всегда мечтал жениться на принцессе!

Мне льстило внимание участливого мужчины, но я была слишком ослеплена блеском короны моего повелителя. Я знала, откуда взялась во мне эта хлипкая податливость. Моя мама в далеком детстве пыталась справиться с моими приступами лени и заселила в мой разум личинку совести:

– Представь: за что бы ты ни взялась, ты это делаешь для того, кто тебе очень дорог!

С тех пор я все в своей жизни делала для кого-то… Чтобы порадовать маму, окончила школу с медалью, а в институте могла по несколько раз пересдавать экзамен ради высшего бала. Научилась приноравливаться-подстраиваться-прогибаться в отношениях с мальчиками/юношами/мужчинами. Я даже придумала инструкцию по эксплуатации моей персоны: «Очень удобна в использовании. Не конфликта. Чистоплотна. Мало ест».

Он любил вечеринки и шумные компании, а я домашние заботы. Как-то раз формально отпросился на очередную встречу с друзьями. Час провел в ванной и надел лучшие трусы… Я притворилась, что не заметила. Он спешил покинуть дом, оставляя шлейф дорогого парфюма. Я безнадежно вздохнула и засела за самоучитель по английскому языку.

Терпела я долго. Словно верблюд складывала свои обиды в невидимые горбы. Наверное, в какой-то момент они переполнились. Плотина прорвалась и потекла река горечи. Вспышки гнева превращали меня в истеричную дерганную куклу. После скандалов я каялась и молила о прощении, потому что была связана крепкими нитями со своим кукловодом, умело манипулирующим моими чувствами, моей жизнью.

– Мы исчерпали наши отношения, – его голос звучал спокойно и жестко.

Он поцеловал меня в лоб на прощанье и ушел, не закрыв за собой дверь… Наверное, для эффекта, чтобы ощущать, как безнадежно я смотрю ему вслед, словно брошенная собака, позабытая бездушным хозяином. Я потеряла сознание, так и не досмотрев театрализованный уход до конца.

Я не спешила погружаться в очередную зависимость – в новые отношения. Боялась боли. Стояла возле кромки океана жизни и пугливо убегала, когда приближалась волна. Я сублимировала – занялась карьерой. Чему-то бесконечно училась на курсах-тренингах-семинарах. И погрузилась в работу с головой. Моя душа покрылась чешуей, и все кто пытался до нее дотронуться, испуганно одергивали руку от скользкой и холодной поверхности.

– Как тебя разбудить, спящая красавица? – не унимался самый стойкий Рыцарь, жаждущий обладать мной всецело и желая получить главный приз – пылающее любовью сердце.

– Если бы ты пел-танцевал-рисовал – я бы предположила, что ты способен к настоящим чувствам. Ибо истинный художник не может быть черствым, – учительским тоном произнесла я, вуалируя нотки иронии.

Рыцарь исчез с горизонта, и я поставила диагноз: трус. Но он вернулся в мою жизнь спустя какое-то время с гитарой, красками и отбивая чечетку. Сквозь ледяной наст пробился первый подснежник – мою душу разбудила весна.

Нам было весело вдвоем: Рыцарь пел мне серенады и рисовал мои портреты. Окутывая вниманием и любовью, он кричал: «Моя муза! Я счастлив!». Творил и восхищался. Восхищался и творил.

Поставив карьеру на «стоп» я поплыла на теплоходе «счастье» по радуге в прекрасное будущее, но однажды меня затошнило. «Неужели укачало на счастье», – испуганно вопрошала я. Однако все оказалось проще: это были первые симптомы беременности.

Задыхаясь от волнения-нетерпения-трепета, я ждала моего Рыцаря, чтобы сообщить важную новость. Мне хотелось как-то по-особенному возвестить об этом божественном событии, которое изменит нашу жизнь навсегда. На листе я нарисовала пустышку и замерла с рисунком в руках. Я представляла, как мы рисуем втроем. Или поем. Или танцуем. Закружившись в веселой карусели мыслей, я не заметила, как мой Рыцарь возник передо мной.

– Что это? Фаллический символ? Намек? Постель! – радостно воскликнул Рыцарь и потащил меня за руку в спальню.

Я с трудом удержала моего беснующегося от любви творца и положила его теплую ладонь себе на живот.

– Там кое-кто есть! – таинственно произнесла я, трескаясь от радости.

Рыцарь ошеломленно уставился на меня и помрачнел.

– Ты и я, – хрипло произнес он, – больше никого.

– Ты, я и продолжение нас, – дрожащим голосом выдавила я.

Доспехи Рыцаря потускнели, на лбу прорезались морщинки, уголки губ опустились, делая его лицо печально-задумчивым. Все изменилось. Рыцарь стал блеклой тенью и бродил по дому, будто привидение, погруженный в собственные мысли. Изредка он задавал дежурный вопрос о моем самочувствии. Я страдала от невнимания. И от страха его потерять. Он почти не смотрел на меня, рисовал мрачные картины. Чтобы спасти нашу любовь, я пошла на отчаянный шаг: вознамерилась сделать аборт. Врач развел руками и предупредил, что плод слишком большой. Я кивнула и взяла на себя ответственность за последствия…