– О чем?

– Какая из меня жена?! Я ничего не знаю, совершенно не умею готовить и вообще! Что нам делать?

– Да, это проблема, – серьезно согласился Митя. Он был тронут тем, что его дерзкая, насмешливая и чувственная Муся смущается и даже боится того, что им предстоит: его нисколько не обманули ее причитания по поводу готовки. Он отступил на шаг, взял Мусю за руку и вывел в коридор, где заставил покружиться. – Ну-ка, ну-ка, посмотрим! Ну что ж, одевайся!

– Зачем?

– Поедем в загс, верну тебя обратно. Пусть заменят, а то эта модель неполная: драйверов явно не хватает, и встроенного кухонного комбайна нет.

Муся побежала от него по коридору, но Митя поймал ее и потащил на руках: она визжала и болтала ногами. Но в постели опять притихла:

– Мить, ты будешь смеяться, но я что-то волнуюсь.

– Я не буду смеяться, что ты.

Они смотрели друг другу в глаза, придвинувшись совсем близко, так что Муся даже слегка косила, как сиамская кошка, сводя зрачки к носу, – Митя каждый раз ее целовал. Мусина неожиданная робость страшно его возбуждала.

– А ты знаешь, что я тебя люблю всю свою жизнь? Как увидел первый раз, так и влюбился.

– Вот что ты врешь? Тебе всего-то было года полтора, ты и не помнишь.

– Во-первых, не полтора, а два с половиной. Я был уже вполне сложившейся личностью, взрослым, самостоятельным мужчиной, а ты – бессмысленным младенцем. Маленькая такая, смешная. Я решил, ты – кукла. А кукла вдруг ручками замахала. Я тебе дал палец, а ты вцепилась.

– Митя, ты не можешь этого помнить. Это мама тебе рассказала.

– А я помню! – упрямо сказал Митя, подвинулся к ней поближе и поцеловал нетерпеливо.

– Ты мне тоже… всегда… нравился. Я только… не понима… ах!

Пока они шептались и целовались, их тела жили собственной жизнью: Митина ладонь сама легла на Мусину грудь, и Муся на секунду прикрыла глаза; ее собственная рука скользнула с Митиного плеча ему на спину, потом на бедро – Митя напрягся; куда-то исчезла батистовая рубашечка и сами собой согнулись в коленях Мусины ноги… Митя и Муся двигались и дышали вместе, попадая в такт сумасшедшему стуку сердец, и все это – тихие слова и нежные взгляды, поцелуи и прикосновения, вздохи и легкие стоны – падало камешками и песчинками, накапливалось у Мити внутри, готовое сорваться лавиной. Чувствуя, что почти не в силах сдерживаться, Митя сделал резкое и сильное движение – Муся вскрикнула, а он, испугавшись, замер: «Тебе больно?» Она, не открывая глаз, замотала головой: «Нет!» – и непроизвольно облизала пересохшие губы. Упала последняя песчинка, и лавина наконец сорвалась…

Маруся лежала, прислушиваясь к себе, а Митя что-то у нее спрашивал… Муся положила ему палец на губы и прошептала:

– Немножечко помолчи, пожалуйста. Дай мне прочувствовать…

Митя замолчал и просто смотрел, как у нее на губах вспыхивает и пропадает улыбка, и невольно улыбался сам, и невольно – так же, как Муся, – поднимал бровь. Маруся открыла сияющие глаза, встретила Митин взгляд, смешно наморщила нос и сказала:

– И чего я боялась? Даже странно…

– Очень было больно?

– Не-ет, что ты! Так, немножко. Терпимо.

– Слишком быстро, да? И невразумительно как-то! Ты ничего не почувствовала, наверное. Я хотел совсем не так, но не удержался…

– А у тебя что, был план?

– Вроде того.

– Господи, Митя! Я тебя обожаю! Да у нас еще миллион раз все это будет: и долго, и медленно, и вразумительно, и как захочешь. А такого, как сейчас, больше никогда не будет. Ты подумай!

– И правда! – Митя, который вообще-то тоже волновался, наконец засмеялся. – Муська! Ты понимаешь или нет? Мы же на самом деле женаты! Ура!

– Ура! – заорала вместе с ним Муся. – А-а!

Тут им сверху застучали, и они, накрывшись подушками, еще долго хохотали.

– Как хорошо, – сказала, отсмеявшись, Муся. – Как хорошо, что мы с тобой не сделали этого тогда, на сеновале!

– Точно.

– Ой, как меня мама чихвостила! Ужас! А больше всего меня знаешь что поразило? Она не за то даже ругала, что мы с тобой вообще там оказались, а за то, что не предохраня… Митя?

– Ну да, – признался он. – Я забыл.

– И я забыла!

Почему-то это тоже показалось им страшно смешным.

– Ой, чувствую я, опять все будет по-маминому! Она меня уговаривала, чтобы мы сразу ребенка заводили.

– Ну и давай заведем! Девочку!

– Мальчика! – одновременно с Митей произнесла Маруся, и они опять засмеялись. – Не важно кто, пусть только будет рыженький. Мне так всегда нравилось, что ты рыжий…

– А я-то переживал!

– Ты что? Я гордилась тобой: такие волосы, прямо золотые!

– Муська! Слушай! Это вообще-то на самом деле или снится нам?

– Снится!

Муся поцеловала его с чувством, потом опять засмеялась:

– Мама меня тогда стращала: ты такая везучая, что от одних поцелуев забеременеешь! А я, нахалка, стала ей рассказывать, что есть разные способы, и вовсе необязательно сразу…

– Трахаться?

– Ну да! Маме! Которая наверняка такие способы знает, что нам с тобой и не снились! Они с папой вообще, конечно, удивительные. Мы привыкли, а на свежего человека сильное впечатление производят. Ирочка так просто потрясена была: они у вас как влюбленные, говорит. И правда! – Муся понизила голос, как будто родители могли ее услышать из соседнего дома. – Знаешь, папа мимо мамы спокойно пройти не может, ему обязательно надо ее приобнять, чмокнуть, а то и потискать потихоньку. Да и она такая же! Ой, а мама! Она та-ак кричит!

– Во время секса, что ли?

– Ага! Так-то она, наверно, сдерживается, а раз я пришла из школы раньше времени и услышала. Они решили, видно, на свободе расслабиться. Она, правда, тут же замолчала – «увидела», что я пришла. У нас Ваньке больше всех везет, он все время на них натыкается! Тут как-то, совсем недавно, сунулся в ванную, а там родители! На стиральной машине, представляешь?

– Ничего себе. – Митя задумался, пытаясь представить себе, как это возможно осуществить технически. От Мусиных рассказов он опять начал возбуждаться, и его рука потихоньку поползла по ее разгоряченному телу вниз.

– Что это ты такое делаешь? – Муся перехватила его руку.

– А я решил испробовать один из твоих «других способов». Я тоже хочу, чтоб ты кричала.

– Сейчас, подожди! Мне надо сбегать.

– Куда?

– Ну, Митя! Куда! В ванную!

– Слушай, а может, попробуем? На стиральной машине?

Маруся засмеялась и вырвалась от него:

– На стиральной машине! Да для этого лет двадцать практиковаться надо! Это высшая лига! А мы с тобой пока еще младшая группа детского сада. Давай, готовься! Вернусь – тренироваться будем…

Они не спали почти всю ночь.

А когда проснулись около двух часов дня, страшно голодные, вдруг оказалось, что Маруся просто катастрофически поглупела: Митя заморочил ей голову, и она поверила, будто в доме и правда нет никакой еды и ей придется сейчас готовить обед!

– Муська! Что с тобой? Раньше у тебя было чувство юмора.

– Мить, я совершенно перестала понимать, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно…

Еды оказался полный холодильник.

– Слушай, почему это салаты гораздо вкусней на второй день?

– Ага, стоя, и столовой ложкой из банки! Митя, сядь ты, поешь нормально. Вот же тарелка.

– Да ну, мыть потом…

Они долго хохотали, разбирая шуточные подарки, читая эсэмэски и электронные письма от друзей и родственников.

– Ну, Стивен! – Митя покачал головой. – Вчера еще прислал: «Помощь не нужна? А то звони!»

Идти никуда не хотелось: на улице было жарко, а тут работал кондиционер, и они решили лениться – свили себе гнездо на диване, сначала разговаривали, а потом затихли, приткнувшись друг к другу. И все вокруг затихло, словно само время и пространство свернулись вокруг них, оберегая и лелея. Муся перебирала воспоминания, уходя все дальше в прошлое – в то прошлое, которое теперь называлось «до пожара».

Пожар изменил всех, разделил жизнь на две половины и заслонил собой предшествующие события – вспоминать некоторые Мусе было неприятно и даже стыдно: «Боже, как я доводила Митю!» Она не забыла то объятие и поцелуй в коридоре после ссоры и долгой разлуки: именно тогда их роли определились окончательно и навсегда, и как бы Муся ни пыталась трепыхаться, всем – и ей первой! – было ясно, что она глупая маленькая девочка, избалованная и капризная, а Митя – взрослый. С тех пор она сильно изменилась и уже давно не была такой капризной, но Митя так и остался главным. «Он меня победил, – думала Маруся. – И как это ему удалось…»

– Митя, а ты о чем сейчас думаешь? – Митя вздрогнул. – Ой, ты заснул! Прости…

– Задремал что-то, – он потянулся и обнял Марусю. – Что ты говоришь?

– Да так, ничего…

Муся посмотрела в медовые Митины глаза и хотела было что-то спросить, но не решилась, а Митя чуть нахмурился, и Маруся опустила ресницы – ей вдруг стало так грустно, что захотелось плакать. Митя поцеловал ее, но в поцелуе тоже ощущалась некоторая горечь, как нотка полыни в меду. Словно легкая темная тень проскользнула между ними. Митя открыл было рот, но ничего так и не сказал. Молчание длилось и длилось, постепенно подмерзая по краям, как лужица, зарастающая льдом.

– Марусь…

– Митя, не надо! Я поняла! Я поняла, что ты… Что я… не первая у тебя! Только надеюсь, это не Рита! – выпалив все, Муся сорвалась с места, но Митя поймал ее и опрокинул на спину, навалившись сверху:

– Ты что?! Ты с ума сошла? При чем тут вообще Рита?!

– Она кокетничала с тобой! Я видела!

Митя молча смотрел на нее.

– Пусти! Мне тяжело!

– Ничего, потерпишь.

– Ну да, да, да! Ты прав! Я тоже кокетничала с кем ни попадя у тебя на глазах! Ты поэтому?! Нет, не рассказывай, я знать ничего не хочу! Когда это было?

– Маруся! Это было еще до пожара. До сеновала. Зимой, на Рождество.

– На Рождество! Так вот почему ты… И кто она?