– Не смотри, не скажу.

– Но почему, тетушка?

– Не хочу. Не наша кровь.

– Да какая разница – наша, не наша! Он мой сыночек, я его выкормила! Мое сердечное дитя!

– Сердечное! Добрая ты, смотрю. Прямо как матушка наша, та тоже всех под крыло собирала, вот и бабку твою, Верочку, приголубила. И что вышло потом? У матушки-то не было ясновидения. Дар чаще всего через поколение передается, а то и через два. Напрямую – редко. Вот прабабка наша могуча была, боялись ее. Мы с Сережей попроще, да он весь свой дар на баб потратил. А ты особенная – я не умею так чашки-то бить, а ведь пригодилось бы.

– Через поколение? Значит, у Муси?

– Нет, у Вани. Его райская птица райского птенца и родит. А девка твоя – земная. Обычные внуки будут.

– Тетушка, так что про мальчика-то скажете?

– Да, не отвяжешься от тебя! Мало хорошего скажу. Не жилец.

– Как?! – ахнула Марина. – Почему?! Что вы видели? Болезнь, несчастье? В чем опасность?

– Опасность в нем самом.

– В нем самом!

– Да ты же видишь – он иной. Особенный. И смотрит глубже нас с тобой, и понимает лучше, и может больше.

– А почему ж я не поняла?! Необычный, странный – да, но способностей таких, как у нас, не замечала!

– Потому и не замечала. Он другими путями ходит. Ты даже мыслей его прочесть не можешь. А я одной ногой в могиле, вот и заметила.

– И что же делать?! Как его спасти?

– А надо ли? Он чужой, не наш.

– Тетушка, а кто ж мне говорил совсем недавно, что все не зря, все не случайно?! Может, он для того у меня и оказался, чтобы спасенным быть?!

– Эк ты меня обвела! Молодец! Ладно, что это я, в самом деле, кочевряжусь. Ты теперь главная, тебе и решать. Хорошо, скажу. Самый опасный – седьмой год…

– Ему уже семь!

– В школу не отдавай.

– Да я и не собиралась! Слабенький!

– И правильно. Ему школу бы надо подобрать специальную. Если этот год продержитесь, потом легче будет. Не опускай от себя, береги, может, и обойдется. Отца-то еще не нашли?

– Нашли, но никак не приедет!

– Надо, чтобы общался с сыном, это поможет. Ну ладно, что с тобой делать – привези завтра его мамку, козу эту. Ну, и арапчонка, что ли. Потом остальные пусть покажутся, только не все сразу. Тяжело мне, устаю. Раз, говоришь, это твоя семья – так тому и быть. Три дня вам отдам, потом Елизавета попа позовет, а в воскресенье приходи, глаза мне закроешь. Не испугаешься? Мужа возьми, поддержит. И если твой светленький тоже с тобой захочет… не препятствуй. Это уже я тебя прошу. Он мне поможет.

«Арапчонок» старуху покорил – и за руку его держала, и за щеку потрепала, и коленку ему погладила:

– Каков! Черный, бархатный! И талант, и красота, и все девки его. И слава впереди. Все у тебя будет. Поцелуешь старуху-то, не побрезгуешь? – и подставила ему щеку. Но Стивен, ухмыльнувшись, поцеловал Ольгу в губы, так, что она даже порозовела и замахала на него руками: – Кыш, кыш! Проказник! Смутил совсем!

Марина с Лёшкой смеялись – Марина успела прошептать ему на ухо, о чем подумала тетка: «А с черным-то я, пожалуй, и не спала! С китайцем – успела. Или это японец был?»

Стивен ушел, улыбаясь, зато Рита начала плакать, как только вошла.

– Ой, да перестань, не люблю! Трясется, как овечий хвост! – Ольга вгляделась и покачала головой. – А любви-то сколько! Везувий!

И правда, вспомнив про своего Страйдера, Рита просто сияла от любви и изливала ее на всех подряд, так что Ванька уже стал от нее прятаться, но Муся пока еще покорно терпела Ритины сумасшедшие объятия и поцелуи. Марина несколько раз заставала Риту, когда та танцевала посреди комнаты, размахивая руками, в другой раз – в ванной: Рита держалась руками за щеки и смотрела безумными глазами в зеркало: «Боже мой, боже мой, боже мой!» Эмоции били из Риты фонтаном, и только Лёсик мог ее утихомирить: проходя как-то мимо детской, Марина увидела, что Рита спит на ковре, а Лёсик гладит ее по голове.

– Успокойся, детка. – Марина тоже погладила ее по голове.

– Ну, где ж твой-то? Кто он, музыкант?

– Да! – Рита тут же забыла плакать и вся расцвела. – Музыкант! Он гитарист и аранжировщик, и…

Марина испугалась, что Рита сейчас завалит тетку подробностями, но Ольга, видно, ее одернула, и Рита уже тише произнесла:

– Он в Нью-Йорке.

– Далеко. За океаном? Ну да. Подожди-ка, а это что еще за самоуничижение? Марина, так не получится!

Марина знала, в чем дело: Рита вбила себе в голову, что она не будет навязываться Страйдеру: «Я счастлива уже тем, что было; у меня есть от него ребенок, и больше мне ничего не надо!» За всем этим, конечно, крылась ее неуверенность в себе. «Почему это навязываться? – убеждала ее Марина. – Лёсик такой же его ребенок, как и твой. А ребенку нужен отец».

– Правильно, – поддержала Ольга. – А потом, почём ты знаешь, может, ты ему нужна? Бродяге-то твоему.

– Вы правда так думаете?

– Тут и думать нечего. Ну, попробуем. Далеко, но что делать! Давай, позови его. Помогай, племянница.

Рита непонимающе оглянулась на Марину.

– Позови его мысленно, – объяснила та. – Внутри себя крикни изо всей силы!

– А что крикнуть?

– Ну крикни: «Я люблю тебя!» Или: «Ты мне нужен! Мне и моему сыну!» Он же знает про сына? Знает. Ну вот. Давай!

И Рита крикнула. Да так, что у тетки с племянницей зазвенело в головах.

– Ах ты господи! Ну ладно, теперь точно услышит.

И он услышал! В Нью-Йорке как раз было два часа ночи, Страйдер только-только заснул. Во сне к нему пришла зеленоглазая девочка, смотревшая на него, как на бога. Присела на край постели и сказала: «Прилетай скорей. Ты нам так нужен». Потом положила ему на ладонь маленький треугольный кубик – красный и блестящий: «Он один такой. Самый важный. Пусть будет у тебя. Ты тогда нас не забудешь, правда?»

Больше никто из «семьи» Ольгу не поразил: ей понравилась Фрося: ишь, журчит, как ручеек. Про Юлю тетка сказала: «Гордая!» – но союз с Кириллом одобрила. Илюшу рассматривала, поджав губы, а когда мальчик вышел, произнесла:

– Ну и чего ждете? Марина? Мальца спасать надо. Как от чего? Азартен слишком, заигрывается. Отец-то у него – игрок?

– Аркадий в казино играет, – объяснила Марина потрясенной Юле, которая ничего не знала.

– А Илюша? Он-то где играть может?!

– Да в Интернете! – с досадой сказал Кирилл, который уже догадался, в чем дело. – Я тебе потом объясню. Там есть игры онлайн, за деньги. То-то он все зависает.

– А ты что ж? Ты теперь отец, следи. Марина, займись мальчиком. Плохо смотришь.

– Виновата.

Илюша почему-то все время выпадал из ее поля зрения – тихий застенчивый мальчик, по возрасту он занимал среднее положение между старшими и младшими и чаще играл один. И вот, пожалуйста!

Анатолий принес старухе огромный букет роз: опоздал и долго извинялся, даже руку ей поцеловал. Ольга вгляделась в него и нахмурилась:

– Справился с горем, молодец. Ты не жалей дочь, ей там лучше. А ту-то свою, красу ледяную, не проклинаешь?

– Нет. Вспоминаю с благодарностью.

– И правильно. Добро надо помнить. Она была несчастное создание, изломанное. Птица, да бескрылая.

– Я знаю.

– Ну ладно, господь с тобой! Эту-то береги, ручеек свой!

Марина поразилась, что у тетки возникают точно такие же образы, что и у самой Марины: Фрося – ручеек, Ирочка – птица. Саму Ольгу Марина видела как живое существо, похожее на огромное старое дуплистое дерево – плакучую иву, в которую били молнии, буря ломала ветви и ствол, но та все прорастала и прорастала зелеными листочками.

– Тетушка, а как вы меня видите? Кто я?

– Ты-то? Крылатая, конечно. Как и муж твой. Потому и сердце у вас двойное.

– Тоже птица, как Ирочка? Нет? Ангел?

– У тебя крылья ангельские, а лапы птичьи. И лик женский.

«От главы до пояса состав и образ женский, от пояса же птица», – вспомнила Марина:

– Птица Сирин?

– Вот-вот. Вроде того. Птица радости. Ирочка такая же, но другая.

Марина задумалась, вспомнив Валерию, которая перед самой смертью убрала свою ослепляющую защиту и предстала тем «монстром», которого чуть раньше сумел увидеть Леший: не то птица, не то химера с переломанными крыльями и лицом, искаженным от боли и скорби. Тогда – как и сейчас! – возникло у Марины в памяти странное виденье, которое посетило их с Лёшкой при прощании с деревней: высоко в небе летят, провожая катер, три огромные птицы, три сестры – Радость, Печаль и Мудрость. Сирин, Алконост, Гамаюн…

На самом деле образы, что возникали у Марины при первом взгляде на человека, не были такими конкретными и определенными: птица, дерево или ручеек. На краткие доли секунды вспыхивал яркий, но не выразимый словами символ, который потом встраивался в привычную систему знакомых понятий – так в пятнах Роршаха каждый из смотрящих узнает что-то свое. Но по тесту Роршаха то, с чем испытуемый ассоциирует кляксу, определяется особенностями его собственной личности, а образы, рождавшиеся в сознании Марины, строились в соответствии с особенностями личности другого человека. Похоже, что точно так же «видела» и Ольга. Что-то же стояло за этими «символами», вызывая в сознании именно образы райских птиц!

Тетушка умерла, как и предсказывала, на Троицу. Марина провела с ней последние часы: Ольга взяла ее за руку и не отпускала, хотя Марина и пыталась разжать холодеющие пальцы, потому что чувствовала, как переливается в ее тело угасающая постепенно сила Ольги.

– Не противься, – медленно произнесла тетка. – Так положено. Передать надо.

Похоронили, помянули – пришли все, с кем Ольга общалась в последние дни. Елизавету Петровну все дружно уговаривали перебраться к Злотниковым, она смущалась, но потом согласилась: Марина знала, что ее совершенно покорил Лёсик. Правда, ломала голову, куда же поселить Елизавету, но проблему моментально решила Рита:

– Да чего тут думать-то! Смотри: вы с папой возвращаетесь в свою бывшую спальню, я с детьми – на ваше место, а Елизавета Петровна – в мою комнату! Или лучше – в Мусину, а то Муся с Митей, как поженятся, к Стивену переедут, а он сюда, а ему же лучше будет в его прежней комнате, он там играть сможет.