– Кирилл, ты что! – зашипела на него Юля, но он положил руку ей на спину, и она замолчала.

– Я хочу кое-что сказать.

Постепенно все замолчали, только Татьяна Кондратьева что-то еще говорила сидевшей рядом с ней матушке Наталье (отец Арсений приехать не смог), но Серёга ткнул жену в бок, и она тоже примолкла. Кирилл еще раз откашлялся.

– Прежде всего я хочу еще раз поздравить Марину. Я совершенно не верю в эту дату, которую мне тут назвала Юля. По-моему, она меня разыгрывает – этого просто не может быть. Во-вторых, я хочу поблагодарить за предоставленную мне честь быть среди вас. Сказать, что я потрясен, значит – ничего не сказать.

Алексей выразительно поднял брови – ишь, как излагает!

– Вы все, конечно, видите меня первый раз в жизни. Но мы с Юлей встречаемся уже год, и я несколько раз делал ей предложение. Она не решается его принять без вашего одобрения. Я, правда, вспомнил, что так и не объяснился ей в любви – может, в этом все дело? И я говорю сейчас: Юля, я люблю тебя!

Юля закрыла лицо руками.

– И я прошу, – Кирилл замялся, не зная, у кого же просить Юлиной руки, но Марина тут же беззвучно подсказала ему: «Проси у Анатолия!» – Анатолий… Владимирович! Я прошу у вас руки Юли.

– Молодец, – кивнул Анатолий. – Ну что, Марина? Митя? Доверим мы нашу Юлю Кириллу?

– Можно доверить, – сказала Марина.

А Митя пожал плечами:

– Наверное, стоит спросить у мамы, хочет ли она этого?

– Юля? Что ты скажешь?

Юля вскочила, вся красная, и хотела убежать, но Кирилл поймал ее и держал.

– Ну, Марина! Это твоих рук дело, я знаю! Вы все сговорились!

– Юлечка, это ваше с Кириллом дело…

– Юля, давай, не мучай парня. Скажи что-нибудь.

– Юля, пожалуйста!

– Юля, любишь ты его или нет?

– Да! – закричала Юля, а потом заплакала и спрятала лицо у Кирилла на груди. – Ну ла-адно-о… Я согла-асна-а…

– Я что-то не понимаю, почему никто не кричит нам «горько»? – воскликнул Кирилл.

– Горько! – закричала с восторгом Маруся и захлопала в ладоши. – Горько!

– Ну, давай! – прошептал Кирилл Юле на ухо. – Давай, покажем им, как надо целоваться!

– Ой, от скромности ты точно не умрешь!

Юля наконец засмеялась. И они показали им, как надо целоваться. После этого застолье как-то само развалилось, и решили устроить перерыв для танцев – перед десертом. Кирилл увидел, что ему не удастся вытащить Юлю из кружка щебечущих женщин, вздохнул и подошел к Мите:

– Митя, я хочу попросить прощения, что так получилось. Но я совсем недавно узнал о твоем существовании – твоем и твоего брата. Я должен был заранее с тобой поговорить…

– Ничего. Я знал про вас, мама рассказала. Я только хочу предупредить. Хорошо, что мама вас любит. Но важнее, чтобы вы ее любили. Потому что… мой отец…

– Митя, иди, Муся тебя ждет! – подошедшая незаметно Марина мягко подтолкнула Митю в сторону Муси. – Я сама поговорю с Кириллом.

Кирилл еще раз поцеловал Марине руку:

– Спасибо! Это же были вы? Как вы это делаете?

– Это легко. Я договорю за Митю: его отец оказался последней сволочью, и Юля еле выжила. Берегите ее!

– Я люблю Юлю!

– Да, я вижу: вы любите друг друга. Потому и помогла. Надеюсь, мы подружимся. И приезжайте как-нибудь, я поправлю вам ногу. Не будет больше болеть.

«С ума сойти! Куда я попал?» – Кирилл покачал головой.

Все разбрелись по разным углам, пока официанты готовили десертный фуршет. Но вот маленький оркестрик настроился и заиграл какое-то знойное танго, Кирилл подошел поближе: в кругу зрителей танцевали Маруся со Стивеном. В детстве они оба занимались танцами, и коронным их номером был вообще-то лихой рок-н-ролл, но Мусино платье не позволяло так скакать, поэтому они развлекались, разыгрывая страстное танго: с пламенными взглядами и крутыми поворотами – Стивен резко опрокидывал Мусю, а она задирала ножку. Замерев под аплодисменты на секунду в эффектной позе, они раскланялись, а Стивен поднял Марусю на руки и передал смеющемуся Мите.

Кирилл вздохнул: ему тоже хотелось потанцевать, но Юля куда-то пропала. Он отправился исследовать окрестности. Зашел не в тот коридор, потом свернул не в ту сторону, открыл одну дверь, другую – и к нему повернулась девушка, курившая в глубине комнаты у окна. Одета она была вовсе не в «Версаче» – странные новомодные штаны с низкой мотней и многочисленными карманами, черная майка, туго обтягивающая грудь, кроссовки… Татуировка на предплечье – что-то вроде черепа, как показалось Кириллу, и несколько колечек в правом ухе. Подстрижена очень коротко – надо же, почти лысая, подумал Кирилл. Неприятная какая-то. И смотрит… нагло. Девушка откровенно его разглядывала, усмехаясь и выпуская дым прямо в лицо – каким-то неведомым образом оказалось, что Кирилл стоял к ней почти вплотную.

– Ты кто такой? А, Юлькин хахаль!

– Что значит – хахаль? – возмутился Кирилл. – Я – муж. Почти.

– Муж? Ишь ты! Сейчас посмотрим, какой ты муж…

Кирилл отступил на пару шагов, но дальше не смог: его словно что-то держало. Девушка, усмехаясь, смотрела ему в лицо своими голубыми глазами, прозрачными и холодными, как лед.

– Я тебе нравлюсь?

– Нет.

– Да ладно! Посмотри, какая я! – Она повернулась перед ним, демонстрируя крепкие бедра, потом взяла его руку и сунула в вырез майки, заставив пощупать свою грудь. Кирилл сразу взмок. Он пытался отнять у нее руку, отойти подальше, уйти вообще – и не смог сделать ничего. Что за черт!

– А ты что за шлюха такая?

– Я-то? А я та самая ложка дегтя, что есть в любой бочке меда. Хочешь меня?

– Нет, – сказал Кирилл, а перед глазами у него тут же замелькали дикие в своей непристойности картинки того, что он сейчас сделал бы с этой стервой.

– Хо-очешь. Еще как хочешь.

Вдруг она резко дернулась, как от пощечины, и отступила, отпустив его. Кирилл выдохнул.

– Ладно, иду я. Уже иду! – сказала она куда-то в пространство, а потом еще раз взглянула на Кирилла. – А ты живи дальше, козлик.

Жить дальше не было никакой возможности – Кирилла тошнило, голова кружилась, а главное, никак не проходило чудовищное возбуждение, и он не знал, что делать. За спиной хлопнула дверь, и Кирилл ужаснулся – это была Юля.

– Что с тобой?

– Юля, пожалуйста. – Он даже говорил с трудом. – Я сейчас приду. Иди, все хорошо…

– Как же, хорошо? – Она подошла и обняла его со спины, опустив руку вниз. Кирилл дернулся и закричал:

– Юля! Я прошу тебя!

– Я так и знала! Вот сука! Какого черта ее принесло? Кирилл, не стой. Снимай быстрей брюки! Ну, давай!

Кирилл осторожно оглянулся и обомлел: Юля лихорадочно раздевалась: она уже скинула платье, теперь стягивала колготки вместе с трусиками, бормоча: только бы не порвать…

– Что ты делаешь?

– Кирилл, давай! Дверь я заперла! Где ты хочешь, как? Лежа, сидя? Сзади? Как хочешь, только быстрей! Это само не пройдет, я знаю! Просто возьми меня, давай же! Чем дольше мы тянем, тем хуже… Ну, что ж ты заснул-то?

Она сама стала расстегивать ему брюки.

– Я ничего не понимаю! – закричал Кирилл.

– Нет времени. Я потом объясню. Просто возьми меня, и все. Представь, что я – это она! Что ты хотел с ней сделать, ну? Сделай это! Давай же!

И он сделал это.

Марина и Кира сидели напротив друг друга – Марина в кресле, а Кира прямо на полу, поджав скрещенные ноги.

– Тебя не узнать, – печально произнесла Марина.

Кира пожала плечами.

– Зачем ты пришла?

– Хотела поздравить.

– Тебе это удалось на славу. – Марина прищурилась, сдвинув брови.

– Не надо! – Кира выставила вперед руки, как бы удерживая что-то ладонями. – Не пытайся, я сейчас сильнее тебя.

– Хорошо, тогда позволь мне помочь.

– Марина! – Кира впервые посмотрела ей прямо в лицо. – Мне никто не может помочь. Особенно – ты.

– Я в это не верю. Я же видела тогда, в саду – в тебе много светлого. Ты просто сама не борешься за себя.

– Ты никогда не сдаешься, да? Зря ты меня тогда не убила. Зря.

– Кира! Что ты такое говоришь!

– Расскажу-ка я тебе сказочку. Может, поймешь наконец. Жила-была девочка. Самая обычная. Мама-папа, сестренка-близнец, ничего особенного. Правда, мама у нее была какая-то странная: все мысли знала своих детей, все их поступки. Сестренке было все равно, а вот девочке это очень не нравилось. И вот, когда ей исполнилось тринадцать лет…

Когда Кире исполнилось тринадцать лет, она вдруг поняла, что может очень ловко подсовывать маме всякую лабуду вместо собственных мыслей, а всевидящая мама этого не чувствует. Потом Кира заметила, что способна манипулировать людьми не хуже мамы – сначала она тренировалась на Миле, Аркаше и Стёпике, на то и дело меняющихся нянях, на одноклассниках, а потом и на взрослых мужчинах. Ей все время чего-то страшно, нестерпимо и мучительно не хватало – может, любви, о которой талдычила сестренка Мила?

И Кира искала эту любовь везде, где могла, принимая за нее вожделение и страсть – ей так легко было пробудить похоть в мужчинах. Не сразу Кира поняла, что вовсе не любовь ей нужна – ее возбуждало чужое страдание и душевная боль. Возбуждало и питало энергией, а любовь и жалость причиняли боль ей самой, отнимая и здоровье, и силы. После того как Марина окатила ее целым водопадом любви, пытаясь помочь, Кира болела целый месяц, пока не устроила маленькую интрижку с водителем отца, доведя того чуть не до инфаркта. Ей сразу стало легче…

– Марина, я выродок. Дьяволово отродье, как Юля говорит. Теперь понимаешь, почему ты не можешь мне помочь?

– Боже мой…

– Вот именно. Я – твоя полярность. Ты плюс, я минус.

– Но Кира! А как же… на пожаре? Ты приехала к нам, помогать приехала.

– Приехала, – Кира усмехнулась. – Дура была, вот и приехала. Мне тогда вдруг одна мысль в голову пришла. Ты знаешь, как вампиром становятся? Ну, наверняка в кино видела?

– А это ты к чему приплела?