– Мама, ты посмотри только! – И окаменела, потом с жалобным видом медленно повернулась к Марине. Марина обняла ее и поцеловала:

– Если тебе хочется, можешь называть меня мамой. Я не против. Ну ладно, ладно! Что ты там увидела, детка?

– Вот!

В списке музыкальных композиций Страйдера: «Песчаный город», «Забытые сны», «Черные берега» была «Потерянная жемчужина», около которой дрожал палец Риты.

– Посмотри, и год тот же самый! И даже дата стоит! Только здесь дата! Как ты думаешь, что это значит, а? Может…

– Детка, давай мы не будем так волноваться. Все может быть. Ты сумеешь как-то с ним связаться?

– Конечно, тут почта указана! Но сам ли он письма читает, кто его знает. Я посмотрю, где у него концерты.

– Да, сегодня ты уже больше не заснешь, пожалуй. Господи, всего полседьмого…

– Ну, мамочка! Ты же понимаешь, как это важно.

– Горе ты мое луковое.

Вдруг Рита снова ахнула и схватила Марину за руку:

– Мама! Видишь! Это моя сережка!

Страйдер, увеличенный Ритой во весь экран, смотрел на Марину, и в левом ухе у него действительно была жемчужная сережка-гвоздик!

– Что ж это такое? – Они обе подпрыгнули и испуганно обернулись: в дверях маячил рассерженный Леший. – То одна помешалась на Интернете, теперь и вторая туда же! Что вы тут в такую рань делаете?

– Лёшечка, не сердись. Ты посмотри сюда.

– Ну? – Леший наклонился к экрану, и Марина увидела, как его брови поднялись вверх. – Кто это? Это что же, отец нашего Лёсика?

– Папочка, я все вспомнила! У меня провал в памяти был. Мама помогла, я и вспомнила, правда! Ты представляешь?

Леший выпрямился и почесал затылок. «В такую рань» он не был готов к столь судьбоносным новостям. Он взглянул на Марину, которая кивнула ему, потом на Риту – та смотрела с тревогой, не зная, как он отреагирует.

– И кто он такой?

– Лёш, – сказала Марина. – Ты тут поговори с дочерью, она тебе все расскажет, кто и что, а я пойду, ладно? А то мы уже полтора часа с Ритой беседуем, устала я что-то.

– Мамочка, спасибо тебе!

Леший нахмурился.

– И кстати: ты не против, что Рита меня мамой будет называть?

Он покачал головой:

– Да, обошли вы меня со всех сторон. Я-то не против, если только она не забудет, что у нее и родная мать есть, какая б она ни была.

– Ура! Спасибо, папочка! – Рита кинулась его целовать, за ней и Марина поцеловала и повторила, улыбаясь:

– Спасибо, папочка!

– Веревки вы из меня вьете…

Днем, когда Рита отсыпалась после бессонной ночи, Марина не выдержала и рассказала все старшим детям. Она зашла зачем-то к Мусе, там был и Ванька. Марина спросила:

– Марунь, ты знаешь музыканта по имени Страйдер?

– Я знаю, – сказал Ванька. – Прикольный такой. А что?

– А ты можешь найти его в Сети?

– Да это и я могу, – Муся быстро набрала в поисковике. – Как ты говоришь, Страйдер? Ой!

– Ни фига себе! – возопил Ванька.

– Мам, он же вылитый Лёсик! Он что, отец?! – изумилась Муся.

– Зашибись! Ну, дела! – бормотал потрясенный Иван.

– Вань, у тебя человеческие слова есть? – возмутилась Марина.

– Мам, да тут иначе и не скажешь! Правда, что ли – отец Лёсика?! Круто! Ай да Ритка! Слушай, он такой классный! Хотя и странный. Музыка у него… такая… как это? Экологическая? Или нет! Психоделическая.

– Психоделическая?

– Нет, нет! Этническая, вот! Он все объединяет: и африканские мелодии, и фламенко. Как-то так.

– Вань, ты посмотри мне потом по Интернету всякие подробности про него, ладно? А ты не слышал, как он к наркотикам относится? Не расширяет сознание? Раз такой странный.

– Не, мам, точно нет! Он наоборот. Даже вроде бы вегетарианец, что ли.

– Ну да, марихуана как раз трава. И опиум.

– Да ну тебя, мам! Он не такой, точно. Я посмотрю. Слушай, но Ритка-то, а? Такая шолопендра, а парень у нее прямо вудиален!

– Ваня!

– Мам, спокойно! Я тебе переведу, – засмеялась Муся. – Ванька говорит, что Рита – такая заноза в одном месте, а парня себе нашла прямо идеального. Так понятно?

– Да при чем тут Вуди Ален-то?

– Мам, да это просто созвучно: в идеале – вудиален!

– Ну, вот что, Вуди Ален! Давай учись говорить нормально, а то кошмар какой-то. Того гляди, сам детей понаделаешь, с ними тоже так будешь изъясняться?! Сын тебе первое слово скажет, а ты ему: «Зашибись»? Да еще неизвестно, что это будет за первое слово!

– «Круто» – скажет, – засмеялась Муся.

– Вот-вот. На Ирочку вся надежда. Ты с ней тоже так разговариваешь?

– Ну что вот напали прямо на меня. И говорю не так, и то не так. Один раз дурака свалял, теперь всю жизнь меня доставать будешь?

– А то! – сказала Марина. – Это ж так прикольно.

Ванька не выдержал и сбежал. Марина с Мусей посмеялись, и Марина вспомнила, зачем пришла:

– Марунь, я что спросить-то хотела. Вдруг в голову пришло: а вы где с Митей жить собираетесь? У нас или у Юли? А то свадьба скоро, надо же подумать, как вам обустроиться.

– Мамулечка, – Муся скроила жалобную мордочку. – Ты только не обижайся, но нам хочется отдельно.

– Да чего ж обижаться, это понятно. Зачем мы вам нужны, мешать только будем. Снимать хотите? Митя потянет?

– Мам, вот ты наверняка уже все знаешь, а притворяешься. А это был сюрприз, между прочим.

– Не знаю, правда. Что за сюрприз?

– Нас Стивен к себе пускает жить! Все равно, говорит, я там только ночую. Вот!

– Смотри-ка, и правда – сюрприз. А где ж он сам будет? Или что, нашел себе кого-нибудь? Он-то жениться не собирается?

– Мама, да что с тобой сегодня? То все насквозь видишь, а то… Тут он будет жить. В моей комнате. Тогда и расспросишь, собирается он жениться или нет. Мне кажется, что он вообще никогда не женится – зачем ему? Вольная птица. У него этих девушек столько, солить можно.

– Ой, вот это радость! – Марина вся расцвела: Стивен опять будет дома!

– Я так и знала, что ты обрадуешься. Коне-ечно, рада от меня избавиться, лишь бы обожаемый Стёпик с тобою был!

Муся расцеловала мать, а Марина только смущенно моргала.

– Я же шучу, что ты! Мамочка, ты такая смешная!

– Ну вот, дожила. Уже дети надо мной смеются.

Но и сама засмеялась, а потом озабоченно спросила:

– А как же он тогда с девушками будет встречаться? Мне-то все равно, а вот отцу, боюсь, не понравится, если сюда девушки ломиться начнут…

– Мама, ну тебя! Иди уже. А то я сейчас умру от умиления.

– Вот заведешь своих детей и будешь умиляться. А над матерью нечего. Умиляется она, ты подумай…

– Ой, да мы не скоро заведем.

– Как это – не скоро?

– Ну, мам, мне же выучиться надо сначала.

– Так это же долго. Сколько учиться – лет шесть? Да еще – как это называется, ординатура, интернатура?!

– Ну да, еще два года.

– Восемь лет!

– Мам, да мне ж всего двадцать шесть тогда будет, ничего страшного.

– Муся, ты подумай! Ты выучишься, и сразу рожать? И на три года засесть с ребенком? Да ты забудешь все, что учила! Какой из тебя врач будет?

– Думаешь? Вообще-то верно. А что ты предлагаешь?

– Я предлагаю! Вы подумайте с Митей как следует, может, наоборот, сразу и рожать? Возьмешь академку, потом вернешься опять на второй курс, не страшно, нагонишь, пока специализации еще нет. А то и без академки обойдемся, мы с Юлей поможем.

– Господи, мама! Я так чувствую, тебе внуков хочется!

– И хочется.

– Тебе детей мало? Совята только в школу пошли, Лёсик совсем маленький.

В один из выходных дней прибыло семейство Лемеховых, которых привезла трепещущая Ирочка – знакомиться. Папа, Владислав Николаевич, был невысокого роста, но смотрел орлом, шевеля могучими бровями. Увидев Татьяну Аргамовну, которую муж ласково звал на армянский лад Туши€к, Марина поняла, на кого похожа Ирочка: глаза у мамы и дочки были одинаковые, только у мамы просто карие. Глядя на очень красивую, но полненькую Тушик, Марина думала: «Ой, растолстеет наша Фейри, будет колобочек с глазками!»

Владислав Николаевич был совершенно покорен Мариной, Алексей галантно поцеловал ручку Татьяне Аргамовне, заставив ее покраснеть, Ванька пленил обоих так, что, узнав, сколько ему лет, Лемеховы только переглянулись, но ничего не сказали. Они вообще несколько притихли, пораженные и размерами квартиры, и висящими повсюду картинами, и количеством домочадцев, и обхождением с ними Злотниковых, и маленьким Лёсиком, который сразу залез на колени к Тушик и сказал:

– Я знаю, ты мама феи!

Но кроткая Тушик оказалась совсем не так проста. После торжественного обеда, пока мужчины беседовали о своем, потягивая коньячок, а дети шушукались в Ванькиной комнате, Марина развлекала Татьяну Аргамовну, показывая ей Лёшкины картины. Она чувствовала, что Тушик ее внимательно разглядывает, да та и не скрывала, а потом спросила (Татьяна выросла в Москве, но в ее речи был небольшой намек на акцент):

– Марина, я правильно поняла, вы – как это сказать? Экстрасенс?

– Правильно, только я это слово не люблю.

– Ясновидящая?

– Вроде того. А как вы поняли?

– Почувствовала. У нас прабабушка Татевик такая была – кахард, ведьма! Я немного ее помню, она сто семь лет прожила. Я боялась ее в детстве. Мы все в нее пошли, женщины. Мама говорила, что Ирочка больше всех на Татевик похожа: глаза необычные, волосы рыжие. И маленькая. Это я как раз помню – маленькая сгорбленная старушка, слепенькая. Руку мне на голову положила, послушала и говорит: «Тебя Бог отметил, к тебе Хумаюн прилетит!» На всю жизнь запомнила. Никто объяснить не мог, что за Хумаюн…

– Хумаюн? Птица Гамаюн. Надо же, как интересно.

Марина сразу вспомнила то странное видение, которое явилось им с Лёшкой на реке Кенже – в тот день, когда они последний раз приезжали в Афанасьево, чтобы проститься с деревней и с омутом, отпустившим их навсегда. Именно в тот день душа Марины наполнилась любовью и светом. А когда плыли на катере, обоим примерещилось, что высоко в небе летят три огромные птицы, три сестры: Сирин, Алконост, Гамаюн – Радость, Печаль и Мудрость. С тех пор Марина много думала об этом и невольно отождествляла себя с птицей Сирин, а Валерию – с Алконостом. Неужели Гамаюн – это Ирочка? Маленькая, кроткая Ирочка? Марина не увидела в ней ничего необычного – может, пока не проявилось? Наследственность-то подходящая.