Евгения Перова - Омуты и отмели

– Двадцать лет, а как молодожены. Ты посмотри!

Романс закончился, но Леший с Мариной еще смотрели друг на друга, потом Марина взяла его руку и поднесла к губам, а Леший обнял ее и поцеловал.

– Руку ему целует! – Ира была потрясена: впервые в жизни она ощущала чужую любовь как какое-то физическое явление, как жар от костра или солнца.

– Ой, слушай! Папа все-таки будет это петь!

Леший закрыл глаза, а Марина села так, чтобы никто не видел ее лица:

«Ландыш, ландыш белоснежный, розан аленький… Каждый говорил ей нежно: «Моя маленькая!»

Марина замерла, улыбаясь сквозь слезы: это была их с Лешкой песня – именно так он признался ей в любви! Первую Лёшкину выставку праздновали… Когда ж это было? Двадцать три года назад! Марина вспомнила, как сидела за столом рядом со своим тогдашним любовником, Вадимом Дымариком, а Леший пел, глядя ей в глаза: «Каждый говорил ей нежно: «Моя маленькая! Ликом – чистая иконка, пеньем – пеночка… И качал ее тихонько на коленочках…» Алексей пел, а Марина обмирала от любви, так неожиданно обрушившейся на них. Пять лет! Пять долгих лет пришлось им идти к общему счастью! И сколько всего уместилось в эти страшные пять лет: смерть матери Марины и смерть Вадима, в которой она считала себя виноватой. Развод Лешего и добровольный отказ от ребенка, который оказался чужим, а ведь Лёшка безумно любил Риту… Лешкино пьянство и ее попытка самоубийства. Они спасли друг друга, вытащили из черного омута, построили свой дом, такой надежный и уютный! Дом, который чуть было не рухнул из-за измены Лешего. Пока Алексей пел, вся жизнь пробежала перед глазами Марины. Наконец затих последний звук гитары. Все молчали. Леший тихо сказал:

– Концерт окончен, артисты устали! – И притянул к себе Марину, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Ксения Викентьевна засуетилась, руководя Совятами, собирающими остатки «пикника», Муся с Митей помогали. Юля подошла к Злотниковым и обняла сразу обоих, прощаясь. Ванька увел Иру к себе. Она задумчиво на него смотрела, потом вдруг сказала:

– Вань, я подумала: давай расскажем все твоей маме. А то как-то… нечестно.

Ванька вздохнул:

– Фейри, ты только не сердись, но она уже знает.

– Знает? – ахнула Ирочка и прижала ладони к щекам. – Знает! Ты все растрепал. Какой ужас!

– Ну подожди, подожди! Нет никакого ужаса! Ты же видишь, как они тебя приняли, и мама, и папа. Ты им нравишься.

– И папа знает? Боже, что они обо мне думают! Какой позор… Зачем ты?..

Глаза ее налились слезами, и Ванька не выдержал – обнял и посадил на колени:

– Ну не надо, не плачь. Послушай. Мама сама узнала, она умеет. Я же говорил, она особенная. Она мысли читает. Не все время, но может. А папе я сказал, потому что мама все равно бы ему рассказала, а так я сам. Ну, что я бы за маму прятался, это не по-мужски.

– Мысли читает? – с ужасом переспросила Ирочка. – Все мысли? И мои?

– Да нет, не все. Ну, в общем, я переживал слишком сильно, она и услышала. Нечаянно получилось. Ир, оно и к лучшему! А то я так замучился! Ты не бойся, мама все понимает.

Незамеченная ими мама, которая все понимала, стояла в дверях и смотрела с улыбкой на то, как Ванька утешает Ирочку:

– Ну что, дети? Поговорим?

Ирочка ойкнула и быстро слезла с Ванькиных колен.

– Ирочка, не ругайте Ваню, я и правда сама все узнала. Давайте-ка мы с вами немножко побеседуем – по-своему, по-девичьи, а Ваня пока погуляет, ладно? Иди, Вань, не волнуйся, все будет хорошо.

Ваня ушел. Ирочка испуганно моргала, глядя на Марину, а та внимательно ее разглядывала, потом протянула руку и положила ладонь ей на лоб:

– Не бойся! Можно на «ты»? Я посмотрю немного, хорошо? Ты разрешишь? Я не пойду глубоко.

Ира не очень поняла, что собирается делать Марина, но кивнула. От лежащей на голове ладони шло ровное тепло, обволакивая мягким облаком измученную душу Ирочки – девочка успокоилась и расслабилась, а когда Марина отняла ладонь, невольно потянулась следом. Они смотрели друг на друга – Марина задумчиво, а Ира с ожиданием. Марина зашла гораздо дальше, чем обещала, и увидела очень много. И там, в самой глубине Ирочкиной души, где пряталась ее любовь к Ване, Марина спросила:

– Ты сильно его любишь?

– Да!

– Так сильно, что готова умереть за него?

– Да.

– Так сильно, что готова отказаться от него – ради него?

– Да.

И Ира тут же забыла об этих страшных вопросах. Марина отдавала себе отчет, что действует в духе Валерии, что сейчас собирается принять решение за Ваню и определить его будущее, но ничего не могла с этим поделать – она была матерью и, как всякая мать, считала: «Я лучше знаю, что нужно моему сыну». Эта девочка Ване подходит. Она окружит его такой же любовью, в какой он вырос. Она будет ему всем: любовницей, женой, другом и матерью его детям – да и ему самому, потому что Ванька из тех мужчин, которым всегда нужна мать.

– Ну что ж, я вижу, ты все правильно понимаешь про себя и Ваню. Не ожидала.

– Я знаю, Ваня меня не любит. То есть, любит, конечно, но…

– По-своему, – усмехнулась Марина. – Да, ты права. Но это сейчас. Он просто очень молод, понимаешь? Физически развит, а душа совсем мальчишеская, глупая. Инфантильный очень. Не знаю, почему. Может, я слишком опекала их с Мусей…

– Но Муся такая взрослая!

– Мусе эта взрослость очень тяжело далась, не дай бог тебе такое испытать. Ты не переживай – у вас с Ваней все еще может получиться.

– Правда?

– Но много труда. Для тебя. Да и для Ваньки, конечно. Я помогу: ты мне нравишься, у вас с ним хорошее сочетание. Давай прямо сейчас я немного с тобой поработаю? Ничего особенного: надо тебя как-то поддержать, укрепить. А то ты очень слабенькая. Болеешь часто, да? И приходи к нам почаще, мы с тобой будем заниматься потихоньку. До Лондона время есть. Ну ладно, ладно! К тому времени ты уже не так болезненно будешь это переживать. А летом мы тебя в деревню заберем, там хорошо, поправишься немного. Ты родителям не рассказывала? Надо рассказать. Мы встретимся с ними, поговорим. Я вижу, ты папу больше боишься? Ничего, обойдется. Ты пока не говори, сколько Ване лет. Скажи, мы их в гости приглашаем. Устроим вам с Ванькой помолвку.

Марина с улыбкой смотрела на Ирочку, которая просто расцветала на глазах, а потом кинулась Марине на шею.

В середине марта неожиданно приехала Рита. Марина привела Совят с занятий и услышала Ритин голос, доносящийся с кухни, – вошла, села рядом с мрачной Скороговоркой и насупившимся Лёсиком. Рита трещала без умолку, перепрыгивая по своей всегдашней привычке с одного на другое – хорошенькая, длинноногая, шикарно одетая, возбужденная. Марина никак не могла понять, что Рита пытается им сказать, а Лёсик сразу догадался.

– Я никуда с тобой не поеду! – произнес он звонким голоском, прервав мать на полуслове.

Тут и Марина наконец сообразила: Рита собирается забрать Лёсика и уехать с этим своим голландцем в Германию на целый год. Рита махнула на Лёсика рукой:

– Да кто тебя будет спрашивать.

– А не мешало бы спросить, – сурово сказал Леший, уже некоторое время стоявший в дверях и слушавший разговор.

– Папочка! – Рита сунулась было к отцу с поцелуями, но Алексей отстранил ее и сел к столу, по пути погладив Лёсика по голове:

– Я говорю, не мешало бы спросить у сына, хочет ли он ехать с тобой.

– Папа, да он маленький. Что он понимает?

– Он прекрасно все понимает. Алёша, мальчик, скажи: ты хочешь поехать с ней?

– Нет, папа, – твердо выговорил Лёсик и взял его за руку. – Я не хочу никуда ехать с Ритой. Я хочу остаться с тобой и мамой Мариной. Я тут живу.

В наступившей после этих слов страшной тишине было слышно только, как шумно дышит, хватая ртом воздух, потрясенная Рита. Она вскочила и завизжала:

– Это ты! Это ты, ведьма проклятая, настроила сына против меня! Ты отняла у меня папу, а теперь хочешь и ребенка отнять! Я этого так не оставлю!

Тут одновременно произошло сразу несколько событий: Марина сунула Лёсика Скороговорке: «Уведите его, быстрей». И Скороговорка, зажав мальчику уши, побежала с ним к выходу, а Марина кинулась к мужу. Но не успела – Леший вскочил, развернул к себе Риту и отвесил ей такую мощную пощечину, что у той носом пошла кровь.

– Вон! Вон из моего дома! – произнес он таким страшным голосом, что даже у Марины побежали по спине мурашки, а потом заорал: – Как ты смеешь, дрянь, своим грязным языком святое поганить! Да ты Марине ноги целовать не достойна! Шлюха! Сначала мать твоя из меня кровь пила, теперь ты.

В дверях толкались Муся, Ванька и Юля, прибежавшие на Ритин визг. Ванька с Мусей изумленно переглянулись: Леший ужасно матерился, а они за всю свою сознательную жизнь ни разу не слышали от отца ни одного «черного» слова, и самым страшным его ругательством было загадочное: «Ёж твою медь!» Сейчас же он так ругался, что Ванька, слегка все-таки продвинутый в этом вопросе, замер с открытым ртом. Юля, которая привезла Лешего из галереи и зашла поговорить с Мариной и Мусей, быстрей всех сообразила, что надо делать: она подхватила Совят, тоже примчавшихся на крик, и увела их в детскую, где уже сидела полуобморочная Ксения с бледным, но на удивление спокойным Лёсиком. Марина силой повела Лешего к выходу:

– Муся, быстро – отцовское лекарство. И влажные полотенца, холодные, давай! Вань, держи Риту! Только не выпускай ее из квартиры! Сможешь?

– Да легко! – сказал Ванька, толкнул рыдающую в голос Риту на стул и придвинул стул вплотную к столу, а руки свои положил Рите на плечи. Рита, плотно прижатая к столу, дернулась, но Ванька держал крепко. Марина притащила рычащего и упирающегося Лешего в спальню, усадила на кровать. Муся подала чашку с лекарством, Лёшка оттолкнул Маринину руку, и чашка покатилась по полу.

– Муся, накапай еще! – Марина схватила с прикроватной тумбочки лампу-ночник, выдернув ее из розетки, и сунула Лешему в руки: