– Вань, а маленьким ты, наверное, совсем светлый был, да?

– Ага!

– Вань, а что ты будешь делать после школы? Тебе еще год остался?

– После школы? Дядя Толя меня в Лондон посылает учиться, я десятый экстерном окончу. Почему я занимаюсь-то столько! И еще английский.

– Так ты что, уже в этом году уедешь?

– Ну да, осенью, – совершенно спокойно ответил Иван.

На Иру обрушилась, как снег с крыши, такая чудовищная тоска, что она даже прикусила себе палец, чтобы не застонать. Осенью! Она опомнилась: «О чем я размечталась, о чем я вообще думаю – Ванька еще мальчик, Муся права! Ему надо учиться, у него своя распланированная жизнь, и я тут совершенно ни при чем…» Ира сидела, печально глядя на увлеченного Ваньку, и одновременно видела все это как бы со стороны – словно она сама, совсем взрослая, смотрела из далекого будущего на этих детей и говорила юной влюбленной Ирочке: «Беги! Спасайся! Ты осознала: он тебя вовсе не любит! Ваня влюблен, он хочет тебя, он сходит с ума от желания прикоснуться к твоим губам, он выпьет тебя до дна – и остынет. Займется своими делами, своим компьютером, своей фондовой биржей. А ты – любишь и будешь гореть всю жизнь. Ты – только маленькая глава в книге его жизни. Твоя книга – вся о нем. Беги, пока не поздно. Пока эта глава еще не дописана, а пару черновых листочков вполне можно скомкать и выбросить в корзину. Беги!»

«Все безнадежно…» – подумала Ира и попыталась вычесть Ваню из своей жизни: они встречались всего месяц, виделись только раз шесть или семь – правда, часами говорили по телефону. Без Ваньки ее жизнь сразу превращалась в ледяную пустыню. А если вычитать Ваню – тогда и Мусю, без которой Ирочка тоже не представляла своего существования: это будет уже просто полюс холода. Тогда надо переводиться в другой институт или вообще переехать в другой город и остаться совершенно одной на всю жизнь в этом царстве стужи.

«Я не хочу бежать!» – решила она. Пусть! Что будет, то будет. Лучше так, чем потом всю жизнь жалеть. «Я постараюсь, – думала Ирочка. – Я не буду на нем виснуть, подстроюсь к нему, стану необходима, как воздух, и он полюбит меня по-настоящему, он просто не сможет не полюбить! Подумаешь, Лондон. Есть телефоны, скайпы и самолеты, в конце концов. Надо только продержаться. Не торопиться, подождать, хотя бы до его восемнадцати, поэтому – больше никаких поцелуев. Мы будем просто… просто дружить…»

Тут Ванька повернулся, увидел ее волшебные глаза, глядящие на него с тоской и любовью, хотел было что-то сказать, но не смог – нагнулся к Ирочке и поцеловал ее маленький рот, доверчиво приоткрывшийся ему навстречу. Ванька совсем не был сентиментален и романтичен – по крайней мере, так про себя думал, но после того поцелуя в кино он всю ночь вспоминал Иркины губы, такие нежные, что сравнить их можно было только с лепестками цветка. Утром он, сам себе поражаясь, прикоснулся губами к лепестку – большой букет желтых роз стоял в комнате родителей: ощущение было абсолютно одинаковое. Точно, она – Фейри!

Вот и сейчас – вся кровь бросилась ему в голову. «Короткое замыкание! – успел подумать Ванька. – Это как короткое замыкание!» Разряд тока, удар молнии – и они уже летели обнявшись вверх по вертикальной темной шахте, вроде лифтовой, в окружении разлетающейся от них одежды: упорхнуло Ирочкино платье, Ванькина рубашка унеслась, размахивая рукавами, как белая чайка, тяжело ухнули вниз джинсы – вместе с трусами; рассеялись колготки, трусики и лифчик…

Очнувшись, Ванька увидел прямо под собой обнаженную Ирочку: маленькая грудь с нежно-розовыми сосками, белое горло, запрокинутая голова в ореоле спутанных темно-рыжих волос – Ирочка дышала приоткрытым ртом и не отпускала Ваньку, вздрагивая от малейшего его движения. Опираясь на руки, Ванька опять задвигался внутри ее, и Фейри, выгнувшись, беззвучно закричала.

Они долго лежали, не говоря ни слова. Потом, когда раздался звук открываемой входной двери и гомон детских голосов – это вернулась Скороговорка с Совятами, – они вскочили и лихорадочно привели себя в порядок. Ванька разведал обстановку, и они сбежали из квартиры, так и не попавшись никому на глаза. Оба молчали всю дорогу, но, выйдя из метро, Ванька взял Ирочку за плечи и заглянул ей в глаза. «Если он сейчас скажет что-нибудь вроде: «Прости!» – я застрелюсь», – подумала Ирочка и опередила Ваньку:

– Не переживай! Оно того стоило!

А когда через две недели у нее-таки начались месячные, с Ирочкой случилась небольшая истерика: она вдруг осознала, что хотела ребенка! От Ваньки, который сам еще ребенок! Иван смотрел на рыдающую Ирочку и не знал, что делать. Рыдала она в пустой аудитории мединститута, куда он проник через никем не охраняемый черный ход. Сам он испытал огромное облегчение от того, что все обошлось – две недели ему мерещились всяческие ужасы и семейные разборки. Честно говоря, Ванька не ожидал, что Ирочка воспринимает его настолько всерьез, и даже слегка испугался.

Все вокруг Ваньки с младенчества причитали: «Ах, какой красивый мальчик!» Он это просто ненавидел, и, став подростком, чего только не делал, чтобы как-то спрятаться: его любимой одеждой были куртки с капюшонами; он чуть не налысо состригал свои густые волосы, оставляя какие-то дурацкие косые челки. Однажды Марина застала его в ванной с ножницами: он размышлял, не обрезать ли слишком длинные – девчачьи! – ресницы, и Марина с трудом его отговорила. Потом нашел старую отцовскую шляпу и не расставался с ней. Когда Марина видела сына в этой шляпе, в невероятных ботинках с заклепками и с «фенечками» на руках чуть не до локтя, она тихо страдала. Наконец она взяла с Ваньки страшную клятву, что тот не станет делать ни татуировок, ни пирсинга. Господи, когда ж он повзрослеет!

Ваня давно привык к тому, что девчонки не дают ему прохода, и научился обходиться с ними сдержанно и слегка иронично, ускользая и не даваясь в руки: ни одна ему до сих пор особенно не нравилась, хотя кое с кем он слегка пообжимался в полутьме школьной раздевалки. Марина даже одно время сильно волновалась по этому поводу: «Почему он совсем не встречается с девочками? Вот отец в его годы!» Но Муся развеяла материнские сомнения:

– Мам, перестань. Все с Ванькой в порядке. Ему просто еще никто не нравится. Эти девчонки так за ним гоняются, ты не представляешь! Что ему остается – только от них бегать! Ничего, вот встретит кого-нибудь…

И Марина впервые задумалась о том, что красивому мужчине, наверное, гораздо тяжелее жить, чем красивой женщине – если он не бабник, конечно, а Ванька бабником как раз и не был. Когда женщина отбивается от нежелательных поклонников, это в порядке вещей, а когда мужчина вынужден бегать от назойливо пристающих женщин, это выглядит странно и даже смешно. Она помнила, как иной раз ярился Лёшка, не в силах избавиться от какой-нибудь навязчивой дамочки, так что Марине приходилось ему помогать.

И вот Ваня наконец встретил свою Фейри. Ирочка была такая кроткая, нежная, беззащитная и хрупкая, что Ванька то и дело на нее умилялся, особенно на забавные ушки! Он готов был носить Фейри на руках и любить до умопомрачения. Но стать отцом он решительно не был готов и клял себя за то, что не подумал о возможных последствиях. Но честно же – и не собирался! Правда, выплакавшись, Ирочка просила прощения и умоляла забыть все, что успела наговорить:

– Я просто перенервничала.

Но Ванька задумался и решил поговорить со Стивеном. Митя пытался ему что-то такое внушить по поводу Иры, но Митю Ванька не воспринимал в качестве советчика – выросли вместе, почти ровесники, а Стивен был старше и опытнее по женской части – с его-то обаянием! Они встретились в кафе. Выслушав путаный Ванькин рассказ, Стёпик только покачал головой:

– Ну, Ванька! Господи, и когда ж ты вырос?

– Что нам делать, Стёп? Я не могу, я все время только о ней и думаю. И она…

– Да это ясно.

– Ты не сомневайся, я все понял. Про ответственность и всякое такое! Я не знаю, как так вышло – вроде и не хотели.

– Не хотели! – Стивен засмеялся. – Вань, да вы сейчас только об этом и можете думать. А ответственность – она разная бывает. Ответственность за ребенка – это одно. Обеспечить, воспитать, это все понятно. Ну, случайно получилось, всякое бывает, да? Но ты понимаешь, что ребенок связывает мужчину и женщину навсегда? И ты, допустим, эту женщину не любил по-настоящему, или уже не любишь, или даже ненавидишь, но ты с ней связан. Она – мать твоего ребенка. И ничего с этим не поделаешь. Ты посмотри на папу и Риту!

– Стёп, а что тогда у папы произошло? Почему так все?

– Это тебе только папа может рассказать, я не стану. И еще есть ответственность за человека, за женщину, которая тебя любит, понимаешь? Бывают отношения, которые лучше не начинать, если ты не можешь ответить таким же чувством. Полно женщин, которым ничего особенного не надо, просто развлечься, легко и без сильных чувств. Ирочка твоя, боюсь, не такая. Это серьезно, понимаешь? Слишком серьезно для твоего юного возраста. Взрослей, пора уже.

Ванька вздохнул.

– А ты что думал? Ладно, я дам тебе ключи от квартиры. Только звони сначала – я там все-таки иногда появляюсь, и чаще всего не один. И предохраняйтесь! Ты знаешь как? Еще я советовал бы рассказать маме. Она поможет, и тебе, и твоей – как ты ее называешь – Фейри?

Но Ванька решил начать с Муси, это было проще. Пока он придумывал, как преподнести это все маме, а Муся размышляла, где же встречаются Ваня с Ирой, Марина опять улеглась, как всегда, под бочок к мужу и, положив руку на его теплый живот, слушала, как Лёшка дышит. Она была счастлива. Леший действительно храпел, но Марина легко заснула и спала так сладко и крепко, как ей ни разу не удавалось за последние полтора года – так сладко, что утром ей не захотелось вставать:

– Леш… можно… я еще… а-аа! Посплю…

– Можно! Спи сколько влезет.

– Ты там… поруководи… хорошо?

– Хорофо! – передразнил он Марину и поцеловал в нос. – Спи, маленький. Приходи в себя.