С места, указанного Верховным друидом, Квинт мог хорошо видеть ее. На ней был новый лилово-желтый тартан; прекрасные волосы каштановыми волнами опускались до талии.. Оплечье битого золота, прекрасной работы, отбрасывало искры на склоненное прелестное лицо.

Регана больше не поднимала на него глаза, но сам он смотрел на нее не отрываясь, вновь и вновь узнавая каштановые пряди, падающие на ее чистый лоб, родинку, подчеркивающую форму полных алых губ, длинные ресницы, затеняющие ее щеки.

Он не обращал внимания на Верховного друида и Петиллия, которые беседовали в другой половице комнаты, пока внезапно возвысившийся голос Конна Лира не оторвал его от созерцания Реганы.

— Тебя удивляет, легат, что я хочу заключить мир с завоевателями? Так было не всегда. Прежде я ненавидел римлян так же яростно, как Боадицея, как все мои предшественники — Верховные друиды, со времен вторжения Юлия Цезаря. Но теперь я стар, и что пользы ненавидеть то, что есть — и будет!

— Кто может сказать, что будет? — задумчиво произнес Петиллий.

— Я могу, — ответил Конн Лир. — Потому что Луг даровал мне видение. Я принес в жертву быка. Я возжег в полночь священный огонь в Великом Храме Камней. И я видел.

— Что ты видел, Конн Лир? — тихо спросил легат. Старик встал, повернулся к восточному окну, и взглянул на Стоунхендж. Затем поднял золотой серп и заговорил напевным голосом, полным воодушевления.

— Я видел кровь и разрушения. Я видел нисхождение тьмы на британских кельтов — мой народ. Я видел римские легионы, шагающие по всей стране. Но я видел больше этого… — Он сделал паузу. — Гораздо больше. Я видел, как смешивается кровь британцев и римлян, как они становятся одним народом, и через сотни лет будут неразделимы.

— Ты мудр, Конн Лир, — очень тихо сказал Петиллий. — Я верю, что тебе было даровано правдивое видение будущего.

— Боги тоже смешаются, — продолжал этот звучный, властный голос. — Наши боги, кельтские боги, будут приняты в семью римских, и назовутся латинскими именами, так же, как вы со временем ослабите и переплавите на свой лад наши друидические обычаи — если мы это дозволим.

— Дозволите? — воскликнул Петиллий. — Ты заговорил так, словно вы собираетесь сопротивляться!

— Мы не будем сопротивляться. Если бы мы сделали это, то были бы перебиты, как друиды острова Энглси. Я знаю натуру вашего губернатора Светония. Нет… вы должны дать нам немного времени, может быть, месяц… и тогда мы предоставим эту страну ее судьбе.

— Куда уйдут друиды? — Петиллий подался вперед.

— На острова Запада за Ирландским морем. Там нет римлян, чтобы преследовать нас.

Итак, друиды собираются покинуть Британию, поник Квинт с неожиданной паникой, — а Регана… Он видел, что девушка тоже прислушивается, стиснув зубы. Внезапно она выпрямилась и встала.

— Дедушка, — сказала она, подойдя к старику. Ее голос дрожал. — Я боюсь твоего гнева, но я должна говорить.

— Тогда говори. — Верховный друид уселся и внимательно посмотрел на нее.

— Ты знаешь, что у меня на сердце, Конн Лир, а я знаю твои условия. Проведи же испытание, умоляю тебя. Спроси Квинта Туллия.

— Ты нетерпелива, дитя, ты перебила меня, — сурово произнес Конн Лир, но в глазах его не было гнева. — Но, поскольку я люблю тебя, дочь моей дочери, будет так, как ты хочешь. Подойди, центурион.

Квинт поднялся и встал перед Верховным друидом, озадаченный и озабоченный, ибо догадывался, что произойдет нечто значительное.

— Друиды уйдут на острова Запада без меня, — сказал Конн Лир, — ибо я стар, болен и очень скоро умру. Когда я скончаюсь, меня положат в этой комнате с деревом и сожгут. Мой дух соединится в пламени с духом дуба, как велят древние обычаи. Я хочу, чтоб ничто здесь не было потревожено, пока пепел моего тела, и дуба, и дома не истлеет и не смешается с мирной землей… не потревожено, — торжественно повторил он, — никакими смертными руками.

Но какое отношение это имеет ко мне? — думал Квинт. Ему было не по себе, горящий взгляд, казалось, проникал в его душу. Петиллий тоже выглядел озадаченным. Регана стиснула руки, дыхание ее участилось, взгляд перебегал с деда на Квинта.

— Что ты хотел найти, Квинт Туллий, когда прибыл в Британию? — спокойно спросил Верховный друид.

— Останки моего прадеда Гая, — после паузы пробормотал Квинт.

Верховный друид встал и взмахнул золотым серпом.

— Останки твоего предка лежат здесь, среди корней дуба.

Квинт схватил ртом воздух. Он глядел на мощный ствол посреди комнаты. Петиллий сделал резкое движение, но Регана оставалась неподвижной — выжидая.

— Этот римлянин, Гай Туллий, осквернил наши святыни. Поэтому тогдашний Верховный друид и возвел здесь твердыню нашей веры, чтобы отвести зло. Что ты сделаешь, центурион, теперь, когда ты это знаешь?

Квинт глубоко вздохнул и взглянул в глаза Конна

Лира.

— Я не вполне понимаю, Верховный друид, но… я изменился, с тех пор, как прибыл в эту страну. Я не оскверню вашу святыню, как по неведению сделал Гай, не потревожу то, что должно покоиться с миром.

Лицо старика смягчилось, обжигающий холод исчез из его взгляда, но он упорно продолжал:

— С твоим предком, центурион, погребено золото друидов — много золота. Ты ведь хотел его, не правда ли?

— Да, — медленно ответил Квинт. — Хотел. Но теперь есть нечто, его я хочу больше.

Он взглянул на Регану и заметил, как радость блеснула в ее глазах.

— Ты хорошо выбрал, — сказал Конн Лир. — И вот что я скажу тебе. Если дух твоего предка блуждал неупокоенным, то больше так не будет. На костре, который поглотит нас обоих, все различия будут стерты — римский захватчик и кельтский верховный жрец вместе войдут в рай, где всегда царит мир.

Замолчав, старик прошел к своему креслу и устало опустился в него. В комнате установилась трепетная тишина. Слезы струились по щекам Реганы. Она встала перед дедом на колени и поцеловала ему руку. Петиллий наконец стряхнул с себя оцепенение и заговорил. По хрипоте, звучавшей в его голосе, Квинт понял, что того обуревают сильные чувства.

— Так и будет, Конн Лир, все, как ты захочешь. Квинт сказал, и я сказал.

Верховный друид медленно кивнул.

— Вы оба — хорошие люди. Вы — та опора, на которой будет построена новая Британия. — Он вздохнул, затем губы его тронула легкая улыбка. Он положил голову на склоненную голову девушки. — Эй, Регана, — ласково сказал он, — теперь ты можешь говорить со своим римлянином. Уведи его отсюда, потому что нам с легатом надо еще многое обсудить.

Квинт сдержал дыхание, когда девушка поднялась с колен и направилась к нему, но он обернулся к Петиллию.

Легат взглянул на него с мягкостью, которой Квинт никогда в нем не замечал, также улыбнулся и произнес:

— Да, ступай с ней, Квинт. И говори с ней, о чем хочешь, потому что Верховный друид прав. От таких, как вы с Реганой, может произойти новый народ Британии. Ты должен подождать, пока не изменится закон, но я уверен, что до этого осталось немного времени.

— Благодарю, мой легат, — очень тихо сказал Квинт. Он взял Регану за руку, и они молча вышли в рощу. Их счастье было столь глубоко, что они не могли говорить.

Они остановились рядом, словно по согласию, под ясенем и взглянули друг другу в глаза.

— Регана, — прошептал Квинт, — ты поняла, о чем говорил легат?

— Не совсем, — также шепотом ответила она. — Ах, Квинт, я молилась об этом… не знаю, сколько раз… чтобы ты вернулся… но ты ранен? Что случилось с твоей ногой?

Он положил руки ей на плечи и сжал их, вглядываясь в невинные, прекрасные глаза.

— Я был ранен копьем, брошенным одним из твоих соплеменников, Регана, и многих из них убил в битве, что опустошила половину Британии. В битве, в которой погибла королева Боадицея. Ты должна знать и принять это.

Ее ресницы на миг дрогнули, затем поднялись. Зрачки были темными и неподвижными, взгляд спокоен.

— Я знаю. Я горько плакала по своим убитым соплеменникам и по названой матери, которая всегда была добра ко мне. Это навсегда останется с нами, но оно не должно разделять нас с тобой. Вскоре выпадет снег, затем придет весна, и снова прорастет трава — даже на поле битвы.

— Да, моя Регана. Поэтому я хочу объяснить тебе слова легата. Существует закон, разлучающий нас, но когда трава снова прорастет на поле битвы, я смогу попросить тебя стать женой римского солдата. И что ты ответишь, Регана?

Она не произнесла ни слова, но медленно вскинула руки и обвила ими его шею. Он прижал ее к себе, и так они стояли обнявшись под деревом. Закатные лучи, проникая сквозь листья, играли в светлых, струящихся волосах девушки, отражались в кирасе молодого римского центуриона, который нашел в Британии не то, что искал когда-то, но новый дом, и любовь и судьбу.