— Целиком и полностью, — ответил брат Жерар, к которому тут же присоединился брат Клеман.

Оставался Великий магистр. Жак де Моле, казалось, погрузился в глубокие размышления — настолько глубокие, что, казалось, он ничего не слышит. Настоятель Франции нахмурился и едва удержался от досадливого жеста.

— Достопочтенный брат, — произнес он, и в голосе его прозвучали металлические нотки, — мы ждем от вас окончательного решения... смею напомнить вам, что у нас мало времени.

Жак де Моле встал, смерил трех своих соратников тяжелым взглядом и, в конце концов, пожал плечами.

— Вы так хорошо все предусмотрели, что мне неловко вам противоречить. Вы получите мое одобрение. Отправляйте повозки, брат Жан! Мои молитвы будут сопровождать вас... но я искренне надеюсь, что это напрасный труд, и очень скоро вам придется возвратить назад то, что вы решили столь заботливо спрятать...

Тем не менее он отправился с ними во двор, где ожидали три повозки, запряженные каждая парой нормандских лошадей. Казалось, что все они были нагружены сеном, а сверху накрыты плотной тканью, чтобы защитить содержимое как от дождей и непогоды, так и от любопытных взглядов, которых невозможно было избежать во время столь долгого пути. Рядом с ними стоял брат-казначей, пожелавший лично убедиться в том, что груз скрыт надежно. Это был тот самый Жан де Тур, с которым Жак де Моле повздорил из-за займа, предоставленного королю в прошлом году. Он был даже изгнан из Храма, но король — чьим казначеем он также по необходимости оказался! — вмешался, сначала без особого успеха, и понадобился приказ Папы, чтобы упрямый уроженец Франш-Конте отменил свое первоначальное распоряжение. Одного этого было достаточно, чтобы два тамплиера не любили друг друга, хотя открыто своих чувств не проявляли. Великий магистр обращался к казначею только в тех случаях, когда не мог без этого обойтись, а казначей, убежденный в верности своих счетов и своего управления, занимался делами, демонстрируя главе Ордена лишь утонченную вежливость, которой требовали правила. Не больше и не меньше. Увидев четырех высших сановников, он подошел к ним и приветствовал их сообразно уставу.

— Повозки и эскорт готовы, как вы можете убедиться, братья! На двух первых уложены ценные вещи и большая часть золота и серебра, которые здесь хранились.

— Вы позаботились изъять из общего счета казну короля Филиппа? — недовольным тоном спросил Жак де Моле.

— Я взял только то, что принадлежит Ордену, достопочтенный Великий магистр. Королевское золото по-прежнему хранится в отведенных для него сундуках, равно как и деньги, необходимые для содержания нашего дома. Опасно увозить все — вдруг случится какая-нибудь проверка. Кроме того, я сохранил на месте книги наших счетов. Полагаю, проверка нашего казначейства ничего предосудительного не покажет...

— Это мудро! — согласился Великий магистр. — Но что же вы разместили на третьей повозке?

— Самые важные документы из собрания хартий, книги... в высшей степени ценные, права на обладание собственностью... наконец, наши архивы!

— Что же вы скажете, если их отсутствие будет обнаружено?

В вопросе явственно звучала ирония, но брат Жан все предусмотрел. Он поклонился, не вынимая запястий из рукавов рясы:

— Я скажу, что все документы отправлены в нашу командерию в Лимасол, поскольку Великий магистр пожелал, вернувшись на остров, иметь под рукой бумаги, свидетельствующие о мощи Ордена. Точно такие же распоряжения были отправлены в другие королевства с целью подготовки нового крестового похода.

— Это ложь, и вы это знаете?

— Не совсем, — ответил брат Жан, поклонившись еще ниже. — Я направил соответствующие распоряжения в Храмы иностранных государств... но в зашифрованном виде. Они свидетельствуют о реальности наших опасений.

— Что ж, возразить мне нечего. Брат Жерар, повозки отправятся, как только вы распорядитесь...

С этими словами он повернулся и направился в монастырь, а в это время настоятель Франции, приор Прованса и Жан де Лонгви подошли к небольшой группе рыцарей, которые ожидали возле своих лошадей.

— Час настал, — важно сказал Жерар де Вилье. — Поезжайте, братья, пусть хранят вас Господь, Богоматерь и все святые! Вам предстоит перевозить величайшее богатство Храма, так же как и самые важные его документы! Не забывайте об этом! Но если вдруг на пути вашем возникнут препятствия — оборони от этого Господь! — без колебаний спрячьте самым надежным образом то, что может попасть в дурные руки. Располагайте, как должно, всеми знаками нашей признательности и ожидайте вознаграждения в будущем. Мы будем неустанно молиться за успех вашего путешествия!

Через мгновение все посланцы уже сидели верхом на лошадях или на облучке повозки. Никто из них не надел белого плаща с крестом — на всех были просторные черные плащи с капюшонами. Как только открылись укрепленные ворота[36], защищенные, подобно ограде Парижа, двумя башнями высотой в пятнадцать метров, решеткой, подъемным мостом и рвом, они растворились в темноте. Обоз бесшумно удалился от городского шума, поскольку колеса повозок были заранее смазаны жиром. Рыцари взяли направление на север...

Небо было безлунным, но Жан де Лонгви, возглавивший маленький отряд, вел своих людей вперед уверенно и спокойно. Оливье и Эрве ехали бок о бок, четверо других рыцарей взяли на себя охрану арьергарда.

Было довольно тепло, однако Оливье почувствовал, что дрожит. Отряд в это время поднимался по дороге в Куртиль, и он, подчиняясь какому-то внутреннему побуждению, обернулся в седле. Возможно, виной тому были горевшие на укреплениях огни, но ему показалось, что над спящим городом поднимается красный туман, и тело его вновь пронзила дрожь. Охваченный внезапной тревогой, он попытался освободиться от нее молитвой, но впервые в его жизни молитва словно бы наткнулась на какое-то невидимое препятствие. Ему почудилось, будто ночь стала еще темнее...

Глава V

День гнева

Когда занялась заря памятной пятницы 13 октября, серая и туманная заря, повозки и их эскорт проехали около девяти лье. Они миновали густой, почти непролазный лес и заметили вдали крыши деревни, две башенки и колокольню командерии.

— Вот и Иври, — сказал Жан де Лонгви, жестом останавливая обоз. — Это первая остановка на дороге, которая связывает парижский Храм с Дьеппом. Мы здесь немного передохнем, примем участие в дневных богослужениях, а на закате вновь двинемся в путь...

Племянник Великого магистра превосходно знал этот маршрут, который проделывал уже не раз. Его удобство состояло в том, чтобы не заезжать в Понтуаз, королевский город, рядом с которым находилось аббатство Мобюиссон, куда Филипп Красивый часто удалялся, чтобы поразмышлять в спокойной обстановке.[37] Аббатство было построено по приказу его прабабки Бланки Кастильской.

Реку рыцари пересекли беспрепятственно и, естественно, не стали платить пеаж[38], хотя за старым мостом наблюдал из своего замка, стоящего на острове посреди воды, сеньор здешних мест Никола де Вилье, родной брат Жерара, настоятеля Франции. Неудивительно, что в Иль-Адане тамплиеры пользовались особой симпатией... А за Иври дорога на Дьепп проходила через Шомон, Жизор, Гурне и Форж за исключением Жизора, везде можно было рассчитывать на помощь, которая непременно понадобится.

— Если я вас хорошо понял, брат Жан, — сказал Эрве, — нас ждет очевидный успех: раз мы миновали Уазу, самое трудное позади! Сейчас мы уже в знакомой стороне и, следовательно, дружеской?

— Можно и так взглянуть на это, брат. Здешние люди называют путь на Дьепп дорогой Храма. Это значит...

Внезапно он умолк, жестом остановил обоз, который уже двинулся в путь, приподнялся на стременах и вытянул вперед руку:

— Смотрите! Уж не пожар ли там?

Из-за крепостных стен замка поднялся столб черного дыма, затем послышались крики, удары, стоны, какие-то звуки. Было очевидно, что в командерии Иври что-то происходит. Причем что-то очень серьезное. В свете припозднившегося дня острые глаза Оливье различили у ворот группу вооруженных людей, пики, железные шлемы.

— Брат Жан! Похоже, какие-то вооруженные люди атакуют нашу командерию! Мы должны помочь...

— Нет! Нас слишком мало... и нам следует выполнить нашу миссию! Боже мой! Неужели мы все же опоздали?

Он повернулся в седле, отдал приказ отступать к лесу, к убежищу, из которого обоз только что вышел...

— Но, послушайте, — протестующе воскликнул Эвре д'Ольнэ, — надо все-таки убедиться в том, что происходит!

Суровый взгляд, брошенный на него Жаном де Лонгви, заставил его покраснеть.

— Если бы мы были обычным отрядом, свободным в своих передвижениях, сомнений бы не возникало, потому что устав предписывает нам нападать лишь тогда, когда против одного из нас сражаются трое. Но сейчас мы должны охранять повозки.

Все подчинились, не оспаривая больше его распоряжений. Рыцари спешились и повели лошадей на поводу. Обоз сошел с дороги, и повозки были спрятаны за густым колючим кустарником. Глава отряда тем временем оставался на опушке, следя за развитием событий. Дыма стало меньше, пожар, казалось, был потушен, но внезапно наступившая тишина не предвещала ничего хорошего. Брат Жан, раздираемый тревогой, спрятался за деревом, пытаясь извлечь из памяти слова, которые произнес брат Клеман, доверивший ему эту миссию. Он тогда был настолько удивлен, что осмелился переспросить столь высокопоставленного сановника Ордена, как приор Прованса, на что тот совершенно не обиделся. Жан де Лонгви, уроженец Бургундии, недоверчивый, честный и прямой, храбрый, как его меч, не боялся в этом дольнем мире ничего, кроме гнева Господня. Умный, но упрямый, он готов был проломить врата ада, лишь бы выполнить то, что ему было поручено. И он обладал несомненными качествами лидера. Именно поэтому брат Клеман выбрал его в качестве командира эскорта, призванного оберегать сокровища Ордена. На вопрос одного из рыцарей он ответил: