— Прекрасно! — лишенным эмоций голосом отозвался Альбан.

— И я постараюсь не слишком тебя разорить, мой пожелавший остаться неизвестным благодетель!

— Но…

— Мне очень приятно, что ты об этом подумал, Альбан! И все-таки я бы хотела, чтобы ты ничего от меня не скрывал, даже желая сделать мне приятный сюрприз. У нас уже были проблемы из-за… недопонимания. Поэтому давай не будем друг от друга ничего скрывать, хорошо?

Было очевидно, что она коснулась больного места — Альбан помрачнел и отвел взгляд.

— У тебя есть какие-то секреты? — напрямик спросила Валентина.

— Нет.

Он соврал, она была в этом уверена, но расспросы ни к чему хорошему не приведут.

— Идем обедать, — предложил он, беря ее за руку. — Я привез мидии, они будут готовы через минуту. Твоя работа в этом хаосе хоть немного продвигается?

—Я бы не сказала.

— Когда ты ее сдаешь?

— Последний срок — конец января.

В кухне Альбан положил мидии в раковину и стал их мыть.

— Тебе не обязательно работать. Когда родится ребенок…

— Альбан! Мне нравится моя работа, и я могу делать ее дома. Зачем мне ее бросать?

— Я хотел сказать, поступай, как тебе лучше. Выбирай сама.

— Зарабатывать хоть немного для меня важно. И жить активной жизнью тоже. Я не хочу…

— Себя хоронить?

— Нет! Ты прекрасно знаешь, что я не это хочу сказать. Жить здесь с тобой — для меня счастье. Я никогда не думала, что встречу такого, как ты. И даже в самых смелых мечтах не представляла такого замечательного дома, как «Пароход»! Каждое утро, когда я просыпаюсь, мое сердце замирает от радости, что все это случилось со мной. Похоронить! Я бы сказала — «родиться заново». Но работать я буду. Может, время от времени буду ездить в Нью-Йорк, чтобы освежить знание языка, поднабрать неологизмов и арготической лексики.

Альбан обернулся, и на лице его ясно читалось удивление.

— Тебя это огорчает? — пожалуй, слишком быстро спросила Валентина.

— Вовсе нет.

— Раньше мы об этом не говорили, не было повода. Мне кажется, нам нужно больше разговаривать друг с другом, Альбан.

Он молча положил в кипящее в неглубокой кастрюле масло репчатый лук, лук-шалот, букет зелени и мидии, налил немного белого вина.

— Сколько детей ты хотел бы иметь? — спросила Валентина, подходя к нему. — Я даже этого не знаю!

Помешивая большой ложкой в кастрюле мидии, Альбан свободной рукой обнял Валентину за талию.

— Я всегда радовался, что у меня есть братья. Наверное, быть единственным ребенком в семье скучно. Но решение все равно за тобой.

Валентина прижалась лбом к его плечу и прошептала:

— Если бы ты знал, как мне страшно!

— И чего ты боишься?

— Что случится что-нибудь плохое. За эти несколько месяцев многое может произойти — краснуха, эклампсия, плохие новости после пренатальной эхографии и много чего еще! И потом, как я могу быть уверена, что ребенок правильно развивается, что он не перестал дышать?

— Думаю, все будущие матери этого боятся, — ответил Альбан успокаивающим тоном. — Поговори с кем-нибудь, кто…

— С Софи?

Смеясь, она поцеловала его в шею.

— Идея не так уж абсурдна, я уверена — Софи с удовольствием будет изображать из себя коуча. Я уже вижу, как она выходит на площадь и всем и вся рассказывает, как она заботится о своей маленькой младшей невесточке. Хотя для нее назвать меня «невесткой» — острый нож в сердце! Софи мне не нравится, но должна признать, дети у нее прекрасные — хорошо воспитанные и выглядят абсолютно здоровыми.

Альбан без особой уверенности кивнул, подхватил кастрюлю и поставил ее на стол.

— Сядь, дорогая.

Вид у него был серьезный, почти торжественный.

— Валентина, мне нужно кое-что тебе сказать.

Он говорил так, словно собирался сообщить ей о неминуемой катастрофе. Садиться Валентина не стала. Она стояла и смотрела на него с любопытством, которое граничило с испугом.

— Насколько я знаю, — начал Альбан, — моя мать была женщиной неуравновешенной. Старшие об этом никогда при нас не говорили, подробностей я не знаю, но мне кажется, она была слегка… сумасшедшей.

— Моя тоже, поверь! — с горечью отозвалась Валентина. — Твоя хотя бы любила своих детей.

— Дело не в этом. Я пытаюсь тебе сказать, что некоторые душевные болезни…

— О какой болезни ты говоришь? В те времена сумасшедшим считали любого, кто вел себя не так, как все. Твоя мать была чудаковатой, и что с того? Я буду рада, если наш ребенок станет мыслить оригинально. Дорогой, давай не будем создавать проблему на пустом месте. Мы скоро увидим, на кого похож наш малыш. И если это мальчик, я бы хотела, чтобы он был вылитый ты, разве что не такой серьезный!

Валентина села и стала раскладывать мидии по тарелкам. Когда она подняла глаза на Альбана, чтобы пожелать ему приятного аппетита, то увидела на его лице недовольную гримасу.

— Ты расстроился?

— Если честно…

Было очевидно, что он колеблется, хочет сказать что-то еще, но, в конце концов, он просто улыбнулся.

— Я люблю тебя, моя Валентина, — нежно сказал Альбан.

Именно эти слова ей хотелось услышать, остальное неважно. Сейчас Валентина проживала самые радостные моменты в своей жизни, и ни одно облачко не должно было их омрачить. Пять минут назад она испугалась, подумав, что Альбан вот-вот скажет, что на их пути появилось какое-то препятствие, которое помешает им быть счастливыми. И если все дело в странностях его матери, бояться нечего. Склонность к самоубийству на почве депрессии по наследству не передается. Судя по старым фотографиям, Маргарита Эсперандье была очень красивой, и Валентина не против, если ребенок, которого она носит под сердцем, будет на нее похож…


* * *

После обеда Альбан в третий раз отправился в Сен-Гатьен-де-Буа. Каждый раз ему приходилось долго себя уговаривать. Этот аэропорт казался ему игрушечным. Встреча с Жан-Полем и представителем Торгово-промышленной палаты Англькевиля-ан-Ож была назначена на четыре часа пополудни, но Альбан решил приехать пораньше. Издалека он внимательно осмотрел взлетно-посадочную полосу номер один, оснащенную мощным светотехническим оборудованием, и предангарную бетонированную площадку длиной примерно в две тысячи пятьсот и шириной в сорок пять метров. Полоса номер два была поскромнее, с травяным покрытием, и длина ее составляла порядка семисот метров. Общая площадь обнесенной оградой территории аэропорта составляла двести гектаров.

«Красивая игрушка…»

Эти цифры он знал наизусть. В прошлом году сто пятьдесят тысяч пассажиров проследовали через аэропорт Сен-Гатьен-де-Буа транзитом. Треть от этого количества — туристические рейсы из Марокко, Туниса и Египта, остальные две трети — чартерные рейсы. Одна английская компания организовала регулярный авиарейс между Довилем и Бристолем: самолеты будут летать туда и обратно четыре раза в неделю. А еще — этот факт казался Альбану особенно забавным — среди всех европейских аэропортов именно Сен-Гатьен-де-Буа держал пальму первенства по перевозке предназначенных для разведения чистокровных лошадей. Несколько сотен этих животных курсировали между Нормандией, Америкой, Ирландией, Великобританией и Объединенными Арабскими Эмиратами. Для этого было предусмотрено около двадцати специальных боксов и пандус.

«Рентабельная современная игрушка…»

Хотелось ли ему здесь работать? Смотреть, как взлетают и садятся самолеты, которые он отныне не сможет пилотировать? Стать пленником рутинной управленческой работы? Стать аэродромной крысой, которая смотрит в небо, но не может в него подняться? Он должен преуспеть в новой профессии, тем более что время поджимает — скоро у него будет полноценная семья.

«Нужно решить: если проблема только в самолюбии, я справлюсь, но если эта работа покажется мне отвратительной, мне тут делать нечего».

До встречи оставалось несколько минут, и Альбан уже шел к административному зданию, когда зазвонил мобильный. Увидев номер Жиля, он ответил на звонок.

— Привет, братишка. Я звоню тебе по срочному делу: страховая компания хочет провести дополнительную экспертизу. Волноваться нечего, они пытаются тянуть время, как обычно, но я дал им знать, что нам это надоело и мы передаем дело в суд! Мне очень жаль, но тебе придется еще раз обойти врачей.

— Как думаешь, это когда-нибудь закончится? — вздохнул внезапно павший духом Альбан.

— Со страховиками? Конечно! Крепись, старик! Я пообещал тебе огромную сумму денег, и ты ее получишь! Вся загвоздка в том, что надо еще немного потерпеть.

Попрощавшись с братом, Альбан минуту вертел в руке свой мобильный. Новая задержка… Может, судьба посылает ему знак, что нужно взяться за эту работу? На ремонт «Парохода» уходят крупные суммы, и очень скоро денег перестанет хватать.

«Знак судьбы! Ей-богу, я, как Давид, начинаю верить во все эти Жозефинины штучки!»

На посадку как раз заходил самолет производства компании Piper. Альбан замер, наблюдая за приземлением, и сердце его сжалось от тоски. Когда самолет сел, Альбан твердым шагом отправился дальше.

* * *

Давид проводил клиентов до входной двери, поздравляя с удачным приобретением. С датой подписания документов они уже определились, так что сделка у него в кармане. Удивительно, но с приближением новогодних праздников работы в агентстве прибавилось. А действительно, почему бы не положить себе под елку новый дом?

— Клодин, вы можете идти. Сегодня ничего важного уже не случится, — сказал он своему секретарю.

У всех полно забот — обежать магазины, выбрать подарки, приготовить праздничный ужин… Давид относился к числу «понимающих» начальников, но взамен требовал максимальной отдачи. Сам он все силы отдавал работе, которая с каждым годом нравилась ему все больше. Продавать дома, участки, квартиры и коммерческие помещения оказалось намного интереснее, чем он думал, когда брался за отцовское дело. Тогда Давид руководствовался только чувством долга и был уверен, что очень скоро найдет себе другую работу, по душе. Но быстро вошел во вкус…