Франсуаза Бурден - Оковы прошлого

Первым, что увидел Альбан, открыв глаза, были картонные коробки. Их осталось всего три, и как только они опустеют, все будет так, словно он никогда никуда не уезжал.

Он подождал, пока глаза привыкнут к свету. По стене, прямо над коробками, направляясь к окну, зигзагами змеилась трещина. Она была здесь, сколько он себя помнил, но с годами понемногу увеличивалась. Под порывами соленого морского ветра дом старел и разрушался.

Альбан потянулся и, готовый снова провалиться в сон, набросил было на голову теплое одеяло, как вдруг вспомнил, что вчера поздно вечером приехали братья. Жо, должно быть, уже возится в кухне, а ведь он пообещал, что все сделает сам… Альбан спрыгнул с кровати, взял с ночного столика очки и пошел в ванную. Через десять минут, одетый в свитер с высоким воротом, он, касаясь рукой перил, быстро спустился по лестнице, на предпоследней ступеньке споткнулся о медную планку, что случалось почти каждое утро, и наконец, оказался в холле. В противоположном конце коридора горел свет, и Альбан понял, что опоздал.

— Вот ранняя пташка! — проворчал он.

Теперь торопиться было незачем, и он остановился у окна. Только-только начало светать, небо на западе расчертили молочно-белые полосы. Через час вдалеке уже можно будет разглядеть море, а может, и какую-нибудь лодку — крохотную точку на горизонте.

Альбан на цыпочках вошел в кухню и обнял Жо за талию, отчего та вздрогнула.

— Ты меня напутал! — недовольно воскликнула она. — Посмотри, что ты наделал!

Жидкое тесто, которое она как раз намеревалась вылить на сковородку, расплескалось, но по радостному выражению ее лица Альбан понял, что она совсем не сердится. С помощью бумажной салфетки он вытер капли теста. Запах блинчиков и горячего масла пробудил его аппетит. На тяжелом, исчерченном бесчисленными царапинами столе чашки в горошек соседствовали с горшочками с вареньем, секрет приготовления которого был известен только Жо. Сливы ренклод, тутовые ягоды и мирабель — в сезон ягод и фруктов она целыми днями возилась с медными котелками, ни на унцию не отступая от рецептуры.

—Жозефина, — торжественно начал Альбан, — ты просто золотая бабушка!

Он снова обнял ее, на этот раз куда более нежно, и прижал к себе.

— Но ты слишком много работаешь. В котором часу ты встала?

— В моем возрасте сон не так уж и нужен.

Она повернулась, пристально на него посмотрела и улыбнулась.

— Никак не могу привыкнуть, что ты носишь очки, Альбан. Заметь, они тебе очень идут, я не хочу сказать, что…

Расстроившись при мысли о том, что сказала бестактность, она прикрыла рот рукой, словно запрещая себе говорить.

— Не волнуйся, Жо. Я привык, меня это не задевает.

Это была неправда, но ему хотелось ее успокоить. Как бы то ни было, проблемы со зрением стоили ему карьеры пилота гражданской авиации, коренным образом изменили его жизнь, чуть было не поссорили с любимой женщиной. Поэтому Альбан не мог с уверенностью сказать, что это совсем не казалось ему проблемой.

По грохоту шагов, донесшемуся из глубины коридора, Альбан и Жозефина поняли, что идут другие члены семьи. Коля вошел первым. Взъерошенные волосы, бесформенная одежда — в свои тридцать восемь он оставался верен образу задержавшегося в детстве подростка. Следом за ним вошел Жиль, старший из братьев, — с чисто выбритым подбородком и в безупречном, гранатового цвета домашнем халате.

— Кто-нибудь однажды упадет и сломает себе руку или ногу! Тебе давно пора прибить на место эту планку на лестнице! — бросил он Альбану.

— Почему этим должен заниматься я?

— Потому что сейчас ты здесь живешь.

Это решение было принято под давлением обстоятельств и всеми одобрено. Альбан каждое утро говорил себе, что это — наилучший выход из создавшегося положения, но убедить себя пока не удавалось. И все же он надеялся, что, опять поселившись в этом доме, он восстановит связь с прошлым и сможет построить новое будущее. А еще сможет присматривать за Жозефиной, которую, в ее восемьдесят четыре, не следовало надолго оставлять одну. Ну и, наконец, это был единственный способ сберечь огромную и ветхую старую виллу на берегу моря, с которой трое братьев никак не хотели расставаться. Собравшись на семейный совет, они пришли к выводу, что любят этот дом, который привыкли в шутку именовать «Пароходом», как старого друга. Но поддерживать в жилом состоянии здание, построенное в те дни, когда никто и не думал экономить электроэнергию, было трудно, особенно на расстоянии. В течение многих лет они все вместе или по очереди приезжали сюда в отпуск, собирались здесь зимой, на Рождество, и весной, когда выходные выдавались особенно погожими. Однако часто братья наведывались на «Пароход» просто для того, чтобы обнять Жозефину и насладиться обедом, который она готовила на скорую руку. Семейное гнездо, дом детства, с которым связано столько воспоминаний… Сначала Жиль, а потом и Коля обзавелись семьями, и их жены тоже полюбили «Пароход». Вилла была расположена в двух часах езды от Парижа, достаточно далеко от побережья с толпами туристов, достаточно высоко, чтобы из окон было видно море. Здание было просторным и вмещало всех детей и всех друзей. Его окружал великолепный парк, где росли дубы, буки и яблони. Что ж, у этого дома было множество достоинств, заставлявших забыть о накапливающемся за год ворохе счетов и квитанций.

— Блинчики! — воскликнула, входя в кухню, Софи. — О Жозефина, что будет с моей фигурой?!

— Ты такая же толстая, как травинка на лугу! Тебе нечего бояться, — возразила пожилая дама.

Но Софи ее не слушала. Смерив Жиля пронзительным взглядом, она спросила:

— Почему ты меня не подождал? Мы могли бы спуститься вместе!

Несмотря на уверенность в себе, присущую успешному адвокату — специалисту по хозяйственному праву, Жиль всегда и во всем соглашался с женой, — по крайней мере, так казалось со стороны. Вот и сейчас в ответ на ее вопрос он пробормотал что-то в свое оправдание. Коля между тем взял кофейник и стал наливать кофе в чашки.

— Командир Альбан Эсперандье и его экипаж желает вам приятного полета! — пропел он с шаловливой улыбкой.

Шутка была не новой, но с недавних пор Альбан перестал быть пилотом, и ему больше никогда не суждено было поднять в воздух авиалайнер компании «Air France».

— Мой бедный Коляʹ, твои шутки — просто шедевр дурного вкуса, — бросила ему Софи.

Удивленный, Коля смутился, потом посмотрел на брата.

— Эта тема под запретом, Альбан?

— Конечно, нет.

Они все летали на самолете, пилотируемом Альбаном, и были счастливы побывать в кабине пилотов и почувствовать себя привилегированными пассажирами. Жиль и Коля во время этих полетов испытывали гордость, к которой примешивалась толика зависти к брату. Они завидовали его униформе, его ответственной должности. Завидовали тому, что он побывал во всех уголках планеты и одержал бесчисленное количество любовных побед. До тех самых пор, пока год назад авария не положила всему этому конец.

— Оставь в покое сковородку и сядь, — сказал Жиль Жозефине. — Нас тут не полк, мы столько не съедим.

Он усадил бабушку в ротанговое кресло, которое братья принесли в кухню специально для нее. Сами они предпочитали сидеть на длинных деревянных скамейках, к которым привыкли с детства. Сидя на этих скамьях, им случалось и драться, и ночи напролет играть в карты…

—У меня тут смета, составленная мастером по отоплению, — объявил Альбан. — Глянешь — и дрожь берет.

Бойлер уже давно работал на честном слове, но его замену они каждый год откладывали.

— Никаких разговоров о деньгах за завтраком! — протестующе заявила Софи.

Она сердито тряхнула светлыми кудрями и потянулась к тарелке с блинчиками. Ее покрытые лаком ногти, прическа и шитый шелком пеньюар были одинаково безупречны.

— Наоборот, только за завтраком мы можем поговорить о делах, ведь дети еще спят, — наставительным тоном возразил Жиль.

Если речь заходила о делах, заставить его замолчать было невозможно — присущее всем адвокатам краснобайство брало верх.

— Определись с приоритетами, — посоветовал он Альбану. — Котел, крыша…

Страшный грохот в одной из труб прервал его на полуслове, и Коля, смеясь, продолжил за брата:

— Трубы, канализация! Наверное, труба гремит, потому что моя жена как раз отправилась в душ.

— Приоритеты? Ладно, — согласился Альбан. — Но ведь это не срочно.

— Ты в этом ничего не смыслишь. Вызови, по крайней мере, кровельщика. А еще лучше — архитектора, я заплачу за консультацию.

«Я заплачу» — одна из любимейших фраз Жиля. Он привык хорошо зарабатывать, поэтому с удовольствием тратил деньги на дорогие украшения для Софи и изысканные рестораны.

— Архитектора? Это смешно, — отрезал Альбан. — Скорее уж прораба, который смог бы организовать работу нескольких мастеров, если мы решим сразу починить и отопление, и трубы, и крышу.

По правде говоря, было бы просто замечательно нанять целую армию мастеров, которые вернули бы «Пароходу» блеск, каким он отличался в Прекрасную эпоху[1]. Прежде чем принять решение, Альбан долго об этом думал. За четырнадцать лет службы в «Air France» он сумел накопить некоторую сумму, но этих денег было недостаточно для того, чтобы купить квартиру в Париже, особенно сейчас, когда недвижимость так подорожала. Он еще не знал, чем теперь будет заниматься, поэтому на постоянный доход рассчитывать не приходилось. Посему решение судьбы «Парохода» было отложено до лучших времен. Но мысли Альбана постоянно возвращались к старому дому, и однажды он рассказал о своих планах Валентине, женщине, которую любил больше всех на свете. Теперь, оглядываясь в прошлое, он отдавал себе отчет в том, что скорее ожидал негативной реакции, чем боялся ее. Если бы Валентина отреагировала на его слова сдержанно, Альбан без малейшего сожаления отказался бы от идеи возродить дом детства, потому что не был уверен, что это ему по силам. Наверное, он слишком привык к жизни в городе и к постоянным разъездам, чтобы с легкостью согласиться променять все это на малоподвижное существование в просторной лачуге, затерянной в нормандской глуши. Однако, вопреки его ожиданиям, Валентине эта идея пришлась по душе. Они вместе провели на вилле всего три или четыре уик-энда, но женщина заявила, что обожает этот дом и прекрасно смогла бы жить там много-много лет. Она сказала, как ей надоел Париж, шум, стрессы, грязный воздух, мусор и сумасшедшие цены. Она переводчица и с одинаковым успехом может работать где угодно, поэтому готова хоть сегодня собрать чемоданы и уехать с ним. Такой энтузиазм ошеломил Альбана. Отношения у них были страстные и вместе с тем ни к чему не обязывающие, и о том, чтобы жить вместе, Альбан и Валентина никогда не говорили. Несколько месяцев назад, когда он завел речь о браке, она только беззаботно рассмеялась, не дав ему никакого ответа.