Галина Чередий

 Окончательно? — Бесповоротно!

Бонус 1

Арсений.

Как все-таки по-дурацки устроена моя голова! Вот жил ведь спокойно, уверенный в своих знаниях и опыте во всем, что касается женщин и секса. Да настолько, что, казалось бы, впору курсы и семинары для робких неудачников открывать.

И тут — о-пачки, приехали! Откуда ни возьмись, на свет божий вылез целый клубок комплексов и сомнений, намертво завязанный вокруг одной конкретной личности! И не просто небольшой такой клубочек, который, на крайняк, если не размотать, так игнорировать можно. Не-е-ет! А невдолбенный такой шар внутренних страхов и противоречий, имеющий все шансы задавить меня, если моргну невпопад. А главное — обозначился он так своевременно, ничего не скажешь! Решил проявить себя именно в тот момент, когда вроде бы мне следовало пребывать в перманентном состоянии эйфории от того, что вот оно — все, чего так давно и невыносимо хотелось: Васька — моя заноза в сердце, мое мучительное и сладкое наваждение, причина моей боли и источник радости — мирно сопит рядом. Ну, казалось бы, давай, мужик, расслабься уже и кайфуй, потому как главная победа в жизни одержана. Ты долбаный король счастливых засранцев и император везунчиков. Можно начинать принимать поздравления, кивая всем с ухмылкой, полной осознания собственного превосходства.

Однако же, несмотря на усталость и вчерашний секс-марафон, я проснулся ни свет ни заря и лежал, уставившись на медленно светлеющий квадрат окна и прислушиваясь к дыханию женщины рядом. Привыкал к мысли, что она моя. Ни в моих фантазиях или мечтах, ни даже в планах на будущее, которые я был намерен претворить в жизнь, чего бы это ни стоило. Ни как очередная партнерша в постели, ни как соседка через стенку, от извечного стояка на которую не мог избавиться годами. Василиса — моя. Нет, не так. МОЯ!! Вся эта драгоценная тяжесть ее прядей, которую безостановочно перебираю не в силах остановиться; зелень глаз невыносимая, что душу мне столько лет вынимала; ощущение ее кожи под губами; знание, каков на вкус каждый изгиб и тайный уголок ее тела. Мое, все мое! Хриплое сонное бормотание, страстный шепот, отчаянные стоны и вскрики. Все дни и ночи, все сезоны предстоящих лет — все это теперь тоже мое. Ее рассеянные улыбки, когда задумается; крошечная складка между бровей, если сердится или в замешательстве; веселье, печаль, гнев, оргазмы, слезы — все это отныне я присвоил себе, как и единоличное право делать ее счастливой.

И вот тут на тебе! Сюрпри-и-из! Вдруг, откуда ни возьмись, в голову — ба-ба-а-ах — прилетел снаряд мощнейших сомнений, да так метко, что на короткий момент я забыл, как дышать. Нет, не из разряда «Может, ты поспешил?», «Ну его на фиг, все так быстро» и «Может, и вообще не стоит…». Нет, такого и близко не было. Это оказались громадные тараканы совсем другой, элитной, так сказать, породы. А что, если я, несмотря на все усилия, не справлюсь? Если буду делать не совсем то и так и не сумею понять, уловить единственно правильную тональность? Что, если однажды увижу в глазах Василисы не раздражение из-за очередного косяка, а разочарование? Или даже усталое безразличие, когда она просто станет смотреть сквозь меня. Мало разве видел такого вокруг? Когда люди вроде и вместе, и хорошо у них все снаружи, а вот нет ни малейшей искры. Ни раздражения, ни трепета, ни ревности, ни этих моментов, когда по-прежнему любящие люди могут вдруг сцепиться взглядами в любой паузе, посреди шумной компании, и выпасть из реальности, даже не замечая, как при этом выглядят. Млять, да что это такое-то? Кто бы знал, что, получив ту, о ком тосковал столько времени, я стану просыпаться не с улыбкой счастливого идиота, только и думающего, как притереться утренним стояком к желанному телу, а в холодном поту от гребаных кошмарных видений. А еще говорят, что только женщины обладают способностью виртуозно себя накручивать на пустом месте… Угу…

Василиса пошевелилась во сне, и мой неугомонный член тут же приветствовал это движение, радостно подпрыгнув. Эй, уймись, дружок! Моя Васюня всегда любила поспать подольше, так что в ближайшее время нам с тобой ничего не светит. Да и вообще, было бы неплохо сохранить ей способность ходить, а то с моими аппетитами и заездить недолго. А все почему? Да потому, что где-то на задворках сознания все еще ворочается червячок страха, нашептывающий, что однажды утром, открыв глаза, я рискую обнаружить рядом пустую постель. Глубоко вздохнув, я уставился в потолок, стараясь отвлечься от близости и потребности безостановочно касаться женщины рядом.

— Кринников, да расслабься ты! — хрипло пробормотала Василиса, слегка испугав меня. — Если утром ты вдруг осознал, что жениться не хочешь и вчера был немного не в себе, сделав мне предложение, я пойму.

Чего-о-о? Это что еще за новое кино?

— Сделаем вид, что ты ничего не говорил, а я ничего не слышала, и этого разговора вообще не было. — Василиса с наслаждением потянулась, но меня черта с два уже обманешь. Я — как гончая кровь — учуял напряжение в ее нарочитой расслабленности.

— Васюнь, я вот сейчас очень вежливо прошу тебя: заткнись, пожалуйста! — Я слегка натянул одну из прядей ее волос. — И чтобы я такого больше не слышал! Мы вроде как все выяснили вчера, приняли решения и достигли согласия.

— Это так. — Она выдернула захваченное из моих пальцев. — Но почему тогда ты уже столько времени лежишь, смотришь на меня печально и обреченно и тяжко вздыхаешь, как приговоренный?

— Ни черта подобного! — возмутился я. — Это наглый поклеп!

— А я говорю, что это именно так! — заупрямилась моя лягушонка.

— Ты дрыхла без задних ног еще секунду назад, так что все это тебе приснилось.

— Ну да, конечно! — Василиса перестала улыбаться. — Но я серьезно, Сеня! Тебе не обязательно на мне жениться, если ты не уверен. Мы могли бы пожить и так. Ну, то есть повстречаться и посмотреть, сможем ли вообще…

Ее тон стал мягким и даже увещевающим, и она старательно делала вид, что сама верила в то, что пыталась донести до меня. Но ее глаза для меня — открытая книга, и я увидел там уязвимость.

— Васька! — оборвал ее и угрожающе прищурился. — Я сейчас начну придумывать наказание за глупые мысли и дурацкую болтовню, и оно будет жестоким!

— О, да ладно? — ехидно фыркнула она. — Что, начнешь, как в этих наиглупейших, модных сейчас романах шлепать меня по заднице и заставлять просить прощения?

— А это мысль! — я резко перевернул ее на живот и вытянулся сверху, вжимая в матрас. Господи, какой же это все-таки кайф. Привыкну я к этому или так и буду каждый раз дуреть от счастья, ощутив ее под собой и просто уткнувшись в волосы?

— Только попробуй провернуть что-то такое, и я придушу тебя во сне, Кринников! — приглушенно возмутилась Василиса и сильно ущипнула меня за бедро.

Я изловил ее руки и, подняв над головой, зафиксировал одной своей.

— Успокойся, Васюня! — прижавшись плотнее бедрами, потерся стояком между ее ягодиц, сдерживая стон наслаждения, когда она нахально толкнулась навстречу. — Вот зачем нам вся эта БДСМ-мная банальщина? Мы с тобой что-то свое придумаем. Например, игру в «расскажи всю грязную правду о себе».

— Очень интересно, — попыталась она оглянуться и поерзала подо мной, испытывая на прочность выдержку. — И как же это будет выглядеть?

— Я тебе честно говорю, что чувствую или чувствовал в какой-то момент, не важно, сейчас или в прошлом, а ты в ответ так же честно рассказываешь о своих эмоциях. — Провел носом по ее скуле.

— И это, по-твоему, наказание? — Опять это подначивающее фырканье. Ну-ну, родная.

— Учитывая, насколько ты, малыш, склонна к откровенности и честному проявлению своих настоящих чувств, да, считаю, что поначалу это для тебя будет наказание в чистом виде. А потом, глядишь, и станет нашей доброй семейной традицией.

Василиса возмущенно дернулась, еще сильнее вывернув голову и преувеличенно гневно покосившись на меня.

— Это только что ты назвал меня зажатой ханжой, не способной на открытое выражение эмоций?

— Это ты сказала, не я, — подначил ее, получив истинное удовольствие от процесса.

— Я тебя сейчас покусаю, Кринников! Слезь с меня! — приказала грозным тоном моя Васюня. Ага, я весь боюсь.

— Щипайся, кусайся, царапайся, делай, что хочешь, малыш, — продолжил дразнить ее я, перейдя на интимный шепот. — Я буду с гордостью носить на себе все следы твоего обладания и потери контроля. Я слишком долго мечтал о тебе. Так долго, что в моих фантазиях ты успела побывать во всех возможных ипостасях. И нежной, робкой, и яростной, как дикая кошка. Представлял тебя и ласковую, и даже требовательную до грубости.

— Это правда, или это уже начало твоего странного наказания? — затаилась моя заноза.

Я хмыкнул, предоставляя ей догадываться самой, исцеловывая шею и плечи и потираясь уже совершенно мокрым членом о ее горячую кожу. Она прерывисто вздохнула и прикрыла глаза, прикусив губу.

— И что же, ты расскажешь мне все, что я захочу знать? — так же шепотом спросила она.

— Все, все что угодно, но и в ответ потребую того же.

— Я… — она напряглась подо мной, и я понял, что она может попробовать сбежать в себя и опять начать копаться, но решил не давать ей на это шанса.

— Хочешь знать, как мучился стояком каждое утро, когда ты завтракала напротив, не замечая, что я вообще существую? — дыхание Василисы замерло.

— Я замечала тебя… всегда, — ответила еле слышно, и я продолжил, разжигая нас обоих.

— Как специально старался принять душ, услышав, что ты моешься, и взрывался фонтаном, только представив, что это ты снизошла до того, чтобы сжать мой член? — Резкий вдох, больше похожий на всхлип, и я как наяву увидел картинку в ее голове. Да, я очень надеялся, что Василису заводит мысль обо мне — мокром и содрогающемся в оргазме с ее именем на губах.