Ульяна отвернулась от магазина и пошла дальше по тротуару. Да что происходит наконец? Как будто подарок тетки, а не она сама руководит теперь ее поступками. Ну, пока еще не совсем руководит, она сопротивляется, и довольно успешно, но иногда промашка выходит.

Внезапно Ульяна остановилась посреди тротуара и захохотала. Подумать только, она, Ульяна Кузьмина, взяла и купила свадебное белье за бешеные деньги! Это сделала она, у которой нет жениха и которая вообще не думает о замужестве!

Та-ак, если себя не остановить, если дать волю мыслям, что еще она накупит? Ага, белое платье. А фату? Вот на ней она, пожалуй, споткнется. Невинность давно потеряна. Разве что веночек из цветов?

Никого на улице не было, поэтому внезапный хохот остался без внимания, только парочка индоуток — плод безумной или бездумной любви уток и индюков, которых стали разводить смышленые селяне, — с клекотом шарахнулись к забору. Обычно агрессивные, они испугались, значит, она их пробрала до самых печенок своим смехом.

Ульяна вытерла слезы, выступившие на глазах, и ее осенило. Цветы! Не-е-т, не для свадебного букета, иначе ей пришлось бы покупать его из бессмертников, фыркнула она, ей надо купить семена цветов. Как хорошо, что вспомнила.

Она любила сажать цветы. Здорово, встанешь утром, выглянешь в окно, а цветы смотрят на тебя, уже раскрывшиеся и жаждущие обожания. Сейчас середина апреля, но уже проклюнулись возле колодца гиацинты и нарциссы. Она усадила их по кругу, перемежая голубые, желтые и розовые, и все, кто видел, ахали. А еще в этом сезоне должны зацвести невероятные сетчатые ирисы, которые она посадила прошлой осенью.

К этим луковицам у нее было странное отношение, она, сама себе не признаваясь, загадала, что если они зацветут, то ее жизнь изменится. Наверное, и это связано с теткиным подарком, потому что она купила их, когда ехала с ее подарком из Питера и остановилась в Москве. Ульяна думала, покупая в лавочке пять луковиц из голландского пакета, что они станут символом новой жизни. Ее жизни, Ульяны Кузьминой.

Семена ночной фиалки уже куплены, теперь она купит махровых васильков и ромашек. Раскидает их, и получится замечательное поле возле бани. Она представила себе лицо Сомыча — всякий раз он изумлялся ее цветоводческой манере.

— Улей, ну почему ты сажаешь их не на грядки, не на клумбы, а всегда кучей?

— Чтобы им было теплее, — смеялась она.

На самом деле, она все цветы сажала кучей. Поэтому даже самые обыкновенные ноготки казались странными, нереальными, недеревенскими цветами. Это как толпа и человек-одиночка. Летняя толпа всегда ярче, как бы пестро ни оделся одиночка.

Она повернула к хозяйственному магазину, где всегда продавали семена.

Стрелка электрических часов дернулась и замерла, Ульяна увидела, что поезд с охотниками вот-вот придет. Редкие пассажиры, замученные ожиданием, слонялись по недавно построенной платформе, собаки, махая хвостами, цокали когтями, перебегая из тени на солнышко. Они, видимо, уже почувствовали далекий гул рельсов, по которым летел тепловоз с десятком вагонов в связке.

И точно — гудок, дым из трубы, такой же густой, как из пекарни за путями, только запах не тот. Ульяна поймала себя на том, что с радостью вдыхала аромат свежего хлеба, и, сама того не думая, оказывается, воображала шанежку, которую не прочь купить в магазине при пекарне. Рот наполнился слюной, но бежать в пекарню уже некогда.

К станции подкатил поезд.

Она подошла к середине состава, по ступенькам вагона уже спускались гуськом мужики с рюкзаками и ружьями в чехлах.

Все как обычно, как много лет подряд и много раз — весной, зимой, осенью. Ульяна немедленно собралась, крепче сжала пластиковый пакет с магазинным уловом и приготовила улыбку, которая должна понравиться этим мужикам. Ульяна Кузьмина чувствовала себя при исполнении служебных обязанностей.

— Здравствуйте, рада приветствовать вас, — вылетали дежурные слова прежде, чем она могла подумать. Но глаза ее всматривались в приезжих, а нет ли среди них?.. Дура, оборвала она себя и выругала за внезапно пришедшую мысль. Это обычные старые мужики. Судя по всему, из бывших, кто привык охотиться в заказнике еще в прежние времена. Но теперь без машин, без должностей, и похоже по их одежде, из прошлого у них сохранилась только одна страсть — охота. С такими просто. Она улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой.

— Привет, привет, дочка. — Самый толстый подошел к ней. — Ух, елки-моталки, теперь вот такие красотки с нашим братом работают, а? — Он покачал головой, оглядывая ее голубые джинсы, черный пуховик до талии, кепку, надетую задом наперед. Кажется, от ее желтых кожаных ковбойских сапог с заклепками он не мог отвести глаз и готовился высказаться, но потом передумал и решил снабдить девушку «визитной карточкой». — У меня даже секретарши такой красивой не было. — Мол, знай наших. Не лаптем щи хлебали в свое время.

Ульяна, привыкшая к подобным комплиментам, только улыбнулась и кивнула:

— Всему свое время, как говорила моя бабушка.

— Намек понял. — Мужик засмеялся. Она подняла бровь:

— Но я ни на что не намекала.

— А я его принял, твой намек. — Он подмигнул ей. — Что я гожусь тебе в дедушки.

Она засмеялась, ничего не сказала, потому что к ним подошли еще двое.

— Ну, как, уже тянет? — не здороваясь, спросил охотник с длинным острым носом и иссиня-черными, будто крашеными волосами, похожий на ворона.

— Тянет, — кивнула Ульяна. — Сама слышала и сама видела.

— Цви-цви-хор-хор… — попытался изобразить любовную песню вальдшнепа-самца третий. — Все засмеялись, но беззлобно. — Уверен, вы мастер спорта по стрельбе, — заметил он.

— Было дело, — уклончиво ответила Ульяна, поворачивая в сторону зеленоватого здания вокзала. — Машина перед входом.

Охотники шли за ней следом. Тяжелые рюкзаки с патронами и амуницией давили спины, а она несла свой пластиковый пакет, поддуваемый ветром, поскольку цветочные семена ничуть не прибавили веса пакету с тонким бельем.

Всю дорогу мужики галдели, опьяненные предвкушением удовольствия, хохотали, но к Ульяне относились с почтением. Она научилась одним взглядом, а то и просто подняв бровь осаживать кого угодно.

Она всегда была настороже, как на охоте, когда зверь может выйти на тебя в любую минуту. Но там может предупредить собака, а среди людей только собственное чутье.

Однажды накачанный красавец, приехавший с командой на тройке вишневых «лексусов» и посчитавший, что она здесь для «массажных» услуг, получил в лоб кастетом, который она не забывала прихватить с собой, сопровождая гостей-охотников в лес. Этот кастет ей подарил отец в тот день, когда она получила диплом.

— Знаешь, что я скажу тебе, дорогая… — Он окинул ее взглядом с головы до ног. — Я думаю, ты себя правильно видишь в зеркале. И с такими выходными данными тебя ждет успех. Он может быть очень быстрым, но кратким. Тебе такой вряд ли нужен.

Ульяна подняла пушистую бровь.

— Давай-ка я тебе объясню, как мужик. — Он вздохнул. — Только учти, это говорит тебе не отец. Что, перво-наперво, видит мужчина, взглянув на женщину? Ноги. Потом лицо. Потом всю фигуру. — Когда примерно то же самое ей сказал Сомыч, она поняла, что ни тот ни другой не шутят и не утрируют и хочет она соглашаться или нет, станет она спорить с этим или нет, но это так. — Стоит на тебя посмотреть — я думаю, ничего не надо объяснять дальше. Тебя сразу станут манить, тащить, обещать. Так вот, чтобы отбиться, когда твои слова и доводы уже тонут в их тестостероне, — он хмыкнул, — действуй вот этим. — Отец открыл широченную, как лопата, ладонь, и Ульяна увидела… кастет.

— Но я могу и пулю всадить, если что.

— Вот этого не надо. Сядешь. Кастетом не бей в промежность. Пожалей породу. Может, и такая идиотская кому-то в масть. Бей промеж глаз.

— А если из газового пистолета? — полюбопытствовала она.

— Пожалей себя, у самой слезы потекут, как у крокодила. Но если отчаянная ситуация — тут все средства хороши.

— Поняла, папа. — Ульяна улыбнулась и подумала, какие же у нее разные родители. Как вообще они могли быть вместе? Но были, она тому доказательство. И она любит их обоих. Они тоже любят ее. Но каждый, судя по всему, видит в ней свои собственные черты. И злится, когда их не находит. Впрочем, это чаще выпадает на долю матери.

— Знаешь, чем хорош кастет? Лоб обо что разбил? В лесу о валежину споткнулся. — Он захохотал. — В общем, поздравляю, дочка. Я давно хотел тебе сказать, что в лесу надо бояться не зверей, а людей. Но лучше вообще никого не бояться, Ульяна.

Отец всегда называл ее полным именем. Это его любимое имя, он настоял назвать ее почти тридцать лет назад этим старинным деревенским именем. Никогда он не признавался, почему это имя так ему дорого. Но дочь замечала, что, когда он называл ее этим именем, в его глазах что-то менялось. Исчезала бесшабашность, появлялась какая-то торжественность… Она пыталась узнать у матери, в чем дело, но та только качала головой:

— Мне было не до твоего имени. Ты была такая огромная, такая здоровенная, что я никак не могла в себя прийти после родов. А когда я пришла в себя, то у тебя уже было имя. Я стала звать тебя Лялькой. А потом и я перешла на твое настоящее.

— Мам, да какая из меня Лялька? Это что-то маленькое, пухленькое, кукольное. А я — Ульяна Кузьмина.

В институте ее никто не называл Ульяной, говорили, что это имя подходит сухонькой, косо повязанной старушке из умирающей деревни. А она — высокая, статная, с длинными пшеничными волосами и зеленовато-синими глазами — скорее Юлия. Но это имя ей не нравилось.

А сейчас она уже все чаще Ульяна Михайловна. Женщина с очень модным именем.

Выходит, отец догадался сделать ей еще один подарок? Он одарил ее невероятно красивым именем.

Ульяна отвезла охотников на базу, размещением их занималась Надюша, жена Сомыча. Она щебетала и подпрыгивала, ее ласковый голос и плавные движения завораживали, она действовала на всех гостей колдовски. Завтра утром егерь поведет их на тягу.