В день, когда проходило следствие, деревня затаилась в ожидании. Как поведут себя Макграты? Неужели они стерпят эту ложь? Решится ли старик Макграт отправиться в особняк, чтобы призвать эту Троттер к ответу. Если не она сама сотворила это дело, то уж точно прокляла Хала. В последний свой вечер он на чем свет стоит ругал ее на всю деревню, и все это слышали.

Но старик Макграт не пошевелил и пальцем, потому что жена сказала ему: «Хватит!» — и объяснила, что он потеряет еще одного сына, если раскроет рот.

Макграт, как на сумасшедшую, посмотрел на жену, когда она оказала:

— Это Стив. Но Халу все равно бы не открутиться от виселицы, если бы он сделал с этой проклятой сучкой то, что хотел.

— Не верно, — засомневался Макграт. — У Стива кишка для этого тонка.

— Тонка не тонка, но он все кишки чуть не оставил в той лощине. Там я его и нашла в ту ночь.

— Но как он мог… родного брата? — удивился Макграт, как будто не знал их вражду.

— По двум причинам, — ответила жена. — Хал бил Стива, с тех пор как тот был еще мальчишкой. А вторая причина в том, что Стива, как и Хала, околдовала эта проклятущая колдунья. И это главная причина, как я думаю.

— Боже праведный! Неужели мы так и будем сидеть сложа руки?

— Да, — ответила она. — Но у Бога и дьявола свои счеты. Надо ждать и молиться вместе со всеми, кто пострадал от ее рук, и наступит для нее Судный день. Вот увидишь, она за все заплатит. Свершится Божья воля. Только бы мне дождаться этого дня.

Глава 4

Наступило лето. Дети гостили в особняке целую неделю. Дом снова наполнился смехом и шумом. Хозяин купил инвалидное кресло на колесах и, к общей радости, мог разъезжать в нем по широким дорожкам парка. Единственной ложкой дегтя в бочке меда было для Марка присутствие миссис Форфут-Медоуз, которая на этот раз прибыла в сопровождении своей горничной, мисс Филлипс, почти точной копией мисс Мейбл Прайс.

После отъезда детей в доме все снова пошло по-старому. Но хозяин стал еще мрачнее и угрюмее, а с течением времени еще и требовательнее. Выпадали дни, когда все ему было не так. Обычно настроение его особенно портилось после очередной неудачной попытки встать на протезы. Оба они были обтянуты кожей. Лучше подходил ему протез на левую ногу, а к искусственной ступне, крепившейся к лодыжке, привыкнуть оказалось сложнее. Кости в этом месте были слишком чувствительными и даже от незначительного нажима на глаза его наворачивались слезы и ногти вонзались во все, за что он в это время держался, как правило, это была рука Тилли.

Он каждый раз в таких случаях извинялся, а однажды расстегнул манжет и увидел синяки, оставленные его ногтями. В какой-то момент Тилли показалось, что он готов приложиться к ним губами.

— Ничего страшного, сэр, ничего страшного, — убирая руку, проговорила она.

Из ее жизни ушел страх. Деревня, как ей казалось, находилась так далеко, как будто в другом мире. Она так давно не бывала там, что даже забыла, как эта деревня выглядит. Она жила среди людей, которые не испытывали к ней враждебных чувств, напротив, к ней относились с уважением и все ее распоряжения с готовностью выполнялись. И несмотря на все это, Тилли не чувствовала себя счастливой, потому что в глубине ее души жила уверенность, что наступит день, когда ей будет задан вопрос. И что будет, если она ответит отказом? А если согласится, что тогда? Но она знала, что не может сказать «да», потому что не могла отдать себя тому, кого не любила. Она признавала, что хозяин не был ей совершенно безразличен, и все же это чувство не походило на то, которое она испытывала к Саймону и которое продолжало жить в ее сердце.

Временами, когда ей не представлялось другой жизни, чем та, которую она теперь вела, Тилли спрашивала себя, почему бы ей и не согласиться, потому что существовавшее положение вещей не могло сохраняться бесконечно. Она знала, что случалось со служанками, которые поддавались хозяевам. Она очень хорошо это знала. Но, как ни странно, Тилли не чувствовала себя прислугой. Она говорила себе, что ничего особенно странного в этом не было, потому что редкая служанка могла вести разговор о книгах. Кроме того, он не был обычным хозяином. Иногда ей казалось, что она знает его лучше, чем жена знает мужа. И уж конечно, она больше знала о нем, чем его собственная жена, которая за годы не провела с ним столько времени, сколько Тилли за один только месяц, но крайней мере за те годы, когда его жена оставалась на своей кушетке. И к чему же все это могло привести? Ответа она не находила. Но как-то раз ночью у нее появилась возможность прояснить для себя картину.

До Рождества 1840 года оставалось два дня. Даже в отсутствие детей в доме царило веселое оживление и чувствовалось приближение праздника. Повсюду висели венки из остролиста. В холле в железном ящике в открытом очаге ярко горел огонь, в специальной вазе была подвешена белая омела. В море света тонула гостиная. Хозяин в этот вечер ждал гостей, и в доме по этому случаю были зажжены все лампы. К ужину должны были приехать: мистер Джон Толман с супругой, мистер Стенли Филдман с супругой, а также мистер Алберт Крэгг также со своей половиной.

На Марке был новый смокинг из голубого вельвета, кремовая шелковая рубашка и шейный платок. Мистер Бургесс подстриг ему волосы, и они теперь доходили до верха воротника.

— Ну, как я выгляжу, на твой взгляд? — спросил он у Тилли перед тем, как Фред Лейбурн с Джоном Хиллманом должны были спустить кресло с ним вниз в гостиную. — Наверное, похож на гусеницу, выбирающуюся из своего кокона. Но выход очень задержался, и бабочка успела состариться.

— Вид у вас очень привлекательный, сэр, — широко улыбнулась ему Тилли.

— Спасибо, Троттер. И ты тоже выглядишь… очень мило. Серый цвет тебе к лицу. Вот только фартук я бы убрал.

Она оглядела свой изящный батистовый фартучек, окантованный узенькой оборкой. Чтобы его сшить, она потратила не один час.

— Вам не нравится, сэр?

— Напротив, но сегодня он не на своем месте. Ты же сегодня выступаешь в роли экономки, верно?

— Да, сэр.

— Ты знаешь, что тебе нужно делать?

— Да, сэр. Я должна проводить их в комнату… мадам, — она запнулась перед словом «мадам» и продолжала перечислять, — и помочь им снять пальто, а потом мне следует подождать в гардеробной, на случай если они меня позовут. И в течение вечера я должна быть готова проводить их наверх… если им это понадобится.

— Ты очень хорошо знаешь всю процедуру. Но кто тебе о ней рассказал? Я всего лишь имел в виду, что ты поможешь им раздеться.

— Я видела, как поступает в таких случаях миссис Лукас, сэр.

— Теперь ясно. Хорошо, значит, эти обязанности я могу возложить на тебя. А теперь передай Лейбурну, что я готов.

Десять минут спустя Марк уже сидел в гостиной в своем кресле на колесах.

— Все в порядке, Пайк? — поинтересовался он у дворецкого, пришедшего посмотреть на огонь в камине.

— Да, сэр, полагаю, все приготовлено, как вы хотели. Кухарка выполнила ваши распоряжения относительно основного блюда. Индейка, сэр, замечательная и тушеный язык тоже.

— Хорошо, очень хорошо.

— Мисс Троттер составила остальное меню: суп, затем треска под белым соусом с устрицами, вслед за этим идут свиные отбивные с томатным соусом, после чего следует основное блюдо: индейка с тушеным языком. Вслед за этим будут поданы творожный пудинг и замороженный десерт с фруктами и, конечно, сыр. У нас есть очень свежий зрелый стилтон, сэр.

— Очень впечатляет, Пайк, очень. — Марк развернул кресло к огню, чтобы скрыть улыбку от старика-дворецкого. Не приходилось сомневаться, что Тилли теперь была в почете. Пайк никогда не упускал возможности, чтобы пропеть ей дифирамбы, однако старался делать это ненавязчиво. И уже достаточно давно Пайк по собственному почину стал говорить Троттер — мисс. В свое время Троттер назвала эту черту лизоблюдством. Но очень часто Марку становилось жаль старика, который заметно постарел после того, как основная часть прежней прислуги покинула дом. Он предпочел остаться. И было заметно, что с каждым днем ему все труднее и труднее двигаться. Марк не представлял, что станет со стариком, если он уволит его. Пайк еще мальчишкой пришел в этот дом и прослужил в нем всю жизнь. Но зачем в такой день забивать себе голову подобными мыслями. Этим вечером Марк впервые за два года принимал у себя гостей, и не только мужчин, но и женщин.

Идея устроить прием принадлежала не ему, ее предложил Крэгг в свой последний приезд.

— Ты не считаешь, что пора тебе собрать гостей, хватит скучать в одиночестве.

И Марк с радостью ухватился за это предложение.

Услышав шум подъезжавших экипажей, он покатил свое кресло в холл, чтобы приветствовать гостей.

— Рад вас видеть. Привет, Джоан, ах, моя дорогая, Оливия, Бернис, сколько лет, сколько зим!

— Замечательно, что мы снова встретились.

— Ты чудесно выглядишь, Марк.

— Мой дорогой Марк, как приятно опять оказаться в этом доме.

— Прошу вас сюда, мадам.

Дамы дружно последовали за высокой стройной, одетой в серое фигурой. Шуршание их шелковых юбок напоминало шелест волн у берега. Они величаво поднялись по лестнице, проплыли по галерее и оказались в коридоре. Тилли распахнула перед ними дверь комнаты, служившей когда-то Эйлин гостиной, и отошла в сторону.

Две масляные лампы с розовыми абажурами и ровное пламя камина своим мягким светом золотили вышивки на кушетке и делали более глубокими розовые тона обшивки. Дополнительное освещение давали свечи двух канделябров, установленных по обеим сторонам длинного туалетного столика, на котором были расставлены пудреницы и флаконы с туалетной водой.

Тилли помогла женщинам раздеться и по очереди повесила в шкаф отороченные мехом бархатные накидки, и все это время она чувствовала на себе пристальные взгляды. Но если две дамы следили за ней украдкой, одна в большое зеркало, другая — со своего места у туалетного столика, то третья, самая тучная, без всякого стеснения разглядывала Тилли в упор.