Бертрис Смолл - Околдованная

Оран вопросительно склонила голову.

— Чулки и туфли, мадам?

— Особенно чулки и туфли, — засмеялась Отем. Возможно, в один прекрасный день она позабавит Габриела, продефилировав по комнате в столь нескромном наряде, но, разумеется, не сегодня. Кроме того, она далеко не была уверена в том, что король не расписал своим клевретам все тонкости их любовных игр. Не стоит лишний раз напоминать жениху о ее постыдном прошлом, если он, не дай Бог, прослышал о трюке с чулками и подвязками.

Она вытянула ноги, чтобы Оран легче было снять туфли и чулки, потом почистила зубы и прополоскала рот мятной водой.

Лили принесла ей шелковый пеньюар. Отем стянула сорочку, отдала Оран и накинула пеньюар.

— Что еще угодно, миледи? — спросила Лили, пока Оран подкладывала поленья в огонь.

— Можете идти, девушки. На сегодня вы свободны, — разрешила Отем. — Спокойной ночи.

— Вы уверены, миледи? — настаивала Лили, памятуя о том, что до вечера еще далеко.

— Я даю вам выходной. Велите Бекету на закате подать холодный ужин в спальню герцога.

— Да, миледи! — хором воскликнули девушки и поспешили прочь.

Отем оглядела спальню. Она всегда жила здесь во время приездов в Королевский Молверн. Когда-то ее делили сестры, а до них занимали мать и бабка. Отем нравился розовый бархатный полог над широкой дубовой кроватью и такие же шторы, свинцовые переплеты окон, выходивших на зеленый парк и холмы, тянувшиеся до горизонта. Комната была ее убежищем, и теперь Отем проведет в ней брачную ночь. Покажется ли спальня наутро такой же? Или разительно изменится?

Но тут смежная дверь в стене отворилась, и в комнату вошел герцог.

— Доброй ночи, Данвуд, — крикнул он лакею, закрывая за собой дверь.

Он уже успел переодеться в шелковый халат. Отем молча смотрела на него, нервно кусая губы, не зная, что сказать.

Если не считать одного-единственного поцелуя и мимолетных ласк, между ними ничего не было. Никакой близости.

Похоже, для этого никак не представлялось возможности, а потом он исчез на две недели!

— Это просто нелепо, Габриел! — воскликнула она наконец. — Мы оба не девственники и все же сконфужены, словно для нас обоих это впервые!

Габриел подошел ближе и, распахнув ее пеньюар, осторожно стянул с плеч.

— Думаю, можно начать именно с этого, — объявил он, отступая и задумчиво оглядывая ее. — Да, ты прекрасна. Ясно, почему и Людовик, и Карл желали тебя, — вздохнул он. — Неотразима.

— Никогда не смей упоминать этих имен в нашей спальне! — рассердилась она. — Вспомни, как ты клялся забыть мое прошлое! Я просто не вынесу постоянных намеков!

— Прости меня, — виновато пробормотал он, — но это так трудно. Я помню свое обещание и стараюсь как могу.

— Как мы можем любить друг друга, — заплакала Отем, — когда я чувствую, как ты боишься, что я все время сравниваю и сравнение не в твою пользу? Пойми же, я ненавидела ночи, проведенные со своими царственными любовниками! Ненавидела! И хотела, чтобы меня снова любили ради меня самой, а не из-за того, что я красива или искусна в постели! Неужели, кроме моей красоты, тебя ничто во мне не привлекает?

Она боялась, что нос и глаза покраснеют от рыданий, но всхлипывала все громче, не в силах остановиться.

Габриел поражение уставился на нее. До сих пор он не подозревал, как она беззащитна, как уязвима. Отем всегда казалась такой сильной!

— Прости меня, милая, — прошептал он, прижав ее к груди. — Я не обидел бы тебя за все сокровища мира! Прости своего глупого ревнивого мужа. Я не стою тебя!

Он принялся целовать ее до тех пор, пока она с тихим вздохом не припала к нему. Поняв, что она немного успокоилась, Габриел негромко попросил:

— Ты снимешь с меня халат?

— Ты этого хочешь? Я боюсь показаться чересчур развязной, — шмыгнула она носом.

Ловкие пальчики развязали пояс, и Отем нежно провела руками по его груди. Все же странно… Она не девственница, и Габриел это знает. Она опытная женщина и не станет притворяться другой… Если она примется за дело, он вскоре начнет мурлыкать, как довольный лев, под ее уверенными прикосновениями. В конце концов, еще до любовников у нее был муж.

Кто поклянется, будто это не Себастьян научил ее всему, что она умеет в постели?

Сбросив с него халат, Отем принялась целовать его грудь и торс.

Габриел застонал.

— Не останавливайся, — велел он. — Я строго запрещаю тебе останавливаться, моя колдунья.

Но Отем подняла голову.

— Простите, милорд, но я ужасно замерзла и хочу лечь, — твердо объявила она, беря его за руку и подводя к кровати.

— Согласен, мадам, — кивнул он. — В постель.

— Я никогда не ложилась так рано, разве что когда болела, — призналась Отем, укутываясь в одеяло.

— Я тоже, — отозвался он, ложась рядом и наклоняясь над ней, — О, Габриел! — тихо вскрикнула она, когда его губы сомкнулись на нежном соске. Чуть прикусив, обведя языком, Габриел втянул его в рот и принялся посасывать. Отем тяжело задышала. Руки заметались по его спине с удивительно гладкой кожей, обтягивающей твердые как сталь мышцы.

Его язык широким взмахом прошелся по ложбинке между ее грудями.

— Ты такая сладкая, что съесть хочется, — прохрипел он, кладя ей голову на грудь. — Поверить не могу, что ты теперь моя, Отем. Я так долго любил тебя!

Она осторожно погладила его волосы.

— Но ты меня почти не знаешь, — возразила Отем.

— Я узнал о тебе все в день нашей первой встречи. Преданная, любящая, отважная. Даже двух таких качеств более чем достаточно, но все три вместе… это просто чудо! А твоя красота лишила меня разума!

— А мне ты показался надменным и злым, — призналась Отем. — Пойми, у меня на глазах погибли Бесс и бедный Смайт! От руки твоего солдата! Я ненавидела тебя и всех приверженцев Кромвеля! Я могла пристрелить тебя!

— Зато сегодня ты можешь убить меня наслаждением, — прошептал он, поднимая голову и глядя в ее лицо. — Говорят, будто разноцветные глаза — верный признак ведьмы, но я не могу в них насмотреться.

Он снова стал целовать ее, и Отем вспомнила, как когда-то гадала, что это такое — поцелуй мужчины, вызывая насмешку Себастьяна. Он тогда потребовал, чтобы она перецеловала всех остальных поклонников и убедилась наверняка, кто из них ее суженый. Она так и поступила и поняла, что они с Себастьяном предназначены друг для друга. После его смерти ничьи поцелуи не были ей так милы. Она чувствовала в них не просто страсть, а подлинную любовь. Любовь к ней.

Давно забытые чувства переполнили душу, и Отем снова расплакалась.

Ощутив влагу на своих щеках, Габриел отстранился и ошеломленно спросил:

— Что с тобой, дорогая?

— Ты любишь меня, — в голос зарыдала Отем.

— Но я и не скрывал… — растерялся он.

— Вправду любишь? — всхлипнула она.

Габриел тихо засмеялся:

— Вправду, солнышко мое. О, милая, неужели ты навсегда разуверилась в любви? Неужели считаешь, что ты так непривлекательна, сварлива и зла? Что недостойна любви?

Пойми же, те два безымянных любовника, которые использовали тебя столь расчетливо, не имеют сердца, потому что у королей сердца не бывает, но, дорогая, я не король. Я всего лишь провинциальный дворянин, который обожает тебя и сделает все, чтобы ты была счастлива до конца дней, — шептал он, впивая ее слезы.

— О Боже, — воскликнула Отем, — я не заслужила такого мужа!

— Мадам, — поддразнил он, — если это коварный замысел с целью уклониться от супружеских обязанностей, я вас побью.

— Нет! Нет! — вскрикнула она и кокетливо ударила его по руке. — Ах, коварный развратник! — На сердце вдруг стало легко. Так легко, как бывало только с Себастьяном.

— Мадам, тут есть один коварный развратник, который горит желанием поближе познакомиться с вами, — дерзко намекнул он, показывая на свое любовное копье, уже давно стремившееся в бой.

— Можешь поцеловать меня еще раз, — потребовала она и вздохнула, когда его губы стали с изумительным искусством дразнить ее. Отем закрыла глаза, чувствуя себя невесомой, и внезапно осознала, что она наконец нашла свою гавань.

Ее любят. Она в безопасности.

— Никогда не покидай меня, Габриел, — попросила она отстраняясь, именно в этот миг осознав, что влюбляется в него.

Габриел мгновенно понял потаенный смысл ее слов.

— Моему отцу было пятьдесят, когда родился я. Умер он в восемьдесят лет. Я никогда не покину тебя, дорогая. Никогда!

Он снова опьянил ее поцелуями и, не в силах больше сдерживаться, вошел в податливое тело. Отем разразилась криками столь неподдельной радости, что Габриел едва не расплакался от сознания того, какое наслаждение доставил любимой, хотя его собственное было, по его мнению, несравненно выше.

После, когда они отдыхали в объятиях друг друга, Отем думала о том, что снова нашла любовь И на этот раз не потеряет. Любовь останется с ней и будет расти, надежной стеной окружая их дом. Пришла пора навсегда отпустить Себастьяна — Прощай, моя первая любовь, — прошептала Отем «Adieu, ma chene», — услышала она его голос в последний раз.

Отем повернулась к человеку, которого станет любить до последнего часа и за гробом.

Лужайки Королевского Молверна были уставлены шатрами всех цветов радуги, сады позади замка заполнены людьми. Скай О'Малли родила восьмерых детей, из которых семеро увидели своих повзрослевших сорок девять внуков. Те, в свою очередь, дали жизнь новым поколениям, так что на свет появились сто пятьдесят восемь правнуков, триста два праправнука и двадцать семь прапраправнуков. Детей Скай давно уже не было в живых, последняя и самая младшая, Велвет де Мариско Гордон, умерла прошлой зимой в возрасте восьмидесяти четырех лет. Двадцать девять внуков дожили до шестидесяти и семидесяти лет.

Жасмин, вдовствующая герцогиня Гленкирк, гордо озирала огромную толпу потомков Скай. Здесь были О'Флаэрти из Ирландии и Девона, граф Олстер и все семейство Эдвардсов, а также Саутвуды: молодой граф Джон с женой Сабриной, счастливые родители маленького сына и новорожденной дочери; Блейкли из Блекторна, семья Дейдре, второй дочери Скай, жившая по соседству, Берки из Клирфилд-Прайорити, Гордоны из Броккерна, Лесли, Линдли, Стюарты, Эшберны и Ли из Шотландии, Ирландии и Англии. Не было только средней дочери Жасмин, Фортейн, и ее семьи. Фортейн слишком боялась пересекать океан во второй раз и поклялась никогда не ступать на борт корабля.