В ту ночь, когда от рук Керров погибли отец и дядя Роуэна, сгорел дотла и Ньюхаус. Джок и Анна едва успели спастись, скрывшись за стенами Блэкдраммонда.

Роуэн вздохнул, глядя на изысканный, летящий, словно выточенный мастерским резцом силуэт. Стены – вот и все, что осталось от часовенки. Крыши давно уж не было, витые колонны рассыпались. Как часто он мечтал добыть достаточно денег и восстановить Линкрейг и Ньюхаус! Джок Скотт вправе называться лэрдом настоящей крепости, а не древних развалин да черного остова сгоревшей башни.

Повернув голову, Роуэн заметил что-то темное рядом с грудой камней. Его кожаный кошель выглядывал из-под ярко-зеленого листа папоротника. Роуэн поднял его и заглянул внутрь. Все было на месте. Двадцать новеньких шотландских монет – часть его жалованья – подмигивали блестящими боками. И зеркальце из черного полированного камня в деревянной рамочке, то самое, что он подобрал на месте крушения корабля, тоже было здесь. Роуэн вспомнил, что хотел подарить необычную вещь бабушке.

Роуэн подбросил зеркальце на раскрытой ладони, любуясь гладким черным камнем. Нахмурился. Память внезапно вернула его в придорожную таверну, где в ожидании приятеля-англичанина он вот так же разглядывал странную вещицу, а зеркальная поверхность вдруг явила ему женское лицо, безмятежное, божественно прелестное, в обрамлении шелковых темных волос… с громадными прозрачными серыми глазами…

Пальцы Роуэна судорожно стиснули прохладный овал.

Лицо Майри Макрэй! Он был в этом уверен. Вот почему в тот миг, когда Майри занесла над ним руку с пистолетом, лицо девушки показалось ему смутно знакомым, точно виденный в детстве и забытый сон.

Роуэн уставился в зеркало, где сейчас отразилось лишь его собственное лицо. Нахмуренный лоб, недоверчиво суженные глаза, небритые щеки и подбородок.

Повернув зеркальце, так, что его поверхность поймала солнце и заиграла радужными бликами, Роуэн припомнил двух бродяг, напавших на него во дворе таверны.

Чего они от него хотели? Кажется… Да, точно! «Око ворона»… Не об этом ли камне они так странно отзывались? Он вновь заглянул в зеркальце. Гладкое. Черное, как… как вороний глаз!

Роуэн крутил вещицу в руке, поворачивал так и эдак – зеркало послушно отражало то его лицо, то стены часовенки, то поросший травой и заваленный камнями двор Линкрейга.

Ему пришлось признать – как ни отталкивала эта мысль, что в тот вечер в таверне он столкнулся с чем-то необъяснимым, сверхъестественным. Роуэн слышал о людях, обладающих вещим даром… в народе их называли ясновидящими. Но он не был знаком ни с одним из таких удивительных людей лично и был уверен, что сам не способен на пророчества.

Наверное, камень заколдован… Ребенком Роуэн любил слушать сказки о злых и добрых колдуньях, которые пользовались вот такими же волшебными камнями.

Только вот как этот колдовской амулет попал на испанский корабль? Зачем? И откуда у шпионов – если то были шпионы – такое отчаянное желание достать именно эту на первый взгляд не представляющую никакой ценности вещь?

Но главное – каким образом в этом зеркале появилось лицо Майри Макрэй?

Сколько вопросов, и ни на один не нашлось приемлемого ответа. Нахмурившись, Роуэн завернул зеркальце и опустил обратно в кошель.

Затем вынул кинжал из ножен на поясе, вспорол шелковую подкладку кошелька – фальшивую, потому что под ней оказался еще один слой кожи, за которым и был спрятан самый важный документ – письмо Тайного совета к начальнику Мидл-Марча.

Красная восковая печать была цела. Отлично. Роуэн удовлетворенно кивнул. Майри Макрэй сказала правду. Она не тронула деньги, не нашла приказа совета, касающегося Айана Макрэя.

Спрятанный за фальшивой подкладкой кошелька документ позволял Саймону Керру передать узника смотрителю границы с английской стороны, который и должен решить судьбу Айана. Но Роуэн понимал, что к шотландцу, обвиненному в шпионаже, англичане будут суровы. По сути, на этом пергаменте был начертан смертный приговор Айану Макрэю.

Непреклонная уверенность Майри в невиновности брата породила сомнения в душе Роуэна. Он решил докопаться до истины, лично проверить, насколько серьезны и достоверны обвинения против Айана.

«Придержать бумагу», как просила Майри, Роуэн никак не мог. Указ должен быть передан прямо в руки Саймону Керру, и Тайный совет должен получить письменное подтверждение. В противном случае через две недели лэрд Блэкдраммонда сам будет арестован за неповиновение. А поддержка короля и совета ему еще может понадобиться… если англичане, как предупреждал Джорди Белл, выдвинут против него обвинение в шпионаже.

Роуэн подошел к своему гнедому, который ощипывал кустики травы, пробившейся у самых стен часовни. Оглянулся напоследок – и вдруг заметил на первой ступеньке отчетливый отпечаток маленькой ноги. Удивленный, он шагнул ко входу, неслышно скользнул под арку и очутился в приюте тишины и покоя, смешении солнечного света и теней.

Следы привели его к каменным останкам того, что когда-то было алтарем. Еще один отпечаток – на этот раз узкой ладони – остался в толстом слое многолетней пыли. Роуэн шагнул к чернеющему проходу в родовой склеп. На почерневшем от времени деревянном косяке он заметил новое свидетельство того, что здесь недавно кто-то побывал. Четыре круглых отпечатка пальцев.

По коридору, что заканчивался на площадке лестницы, Роуэн шагал, уже зная наверняка имя таинственного гостя замка Линкрейг.

Каменная лестница спиралью уходила вниз, в черноту столь непроглядную, как безлунные ночи Шотландии. Роуэн ступал осторожно, нащупывая каждую ступеньку. Усыпальницу Линкрейга он знал не хуже закоулков родного Блэкдраммонд-Тауэр. И ту грозовую ночь, когда впервые оказался здесь, помнил так отчетливо, словно это было вчера.

А с тех пор прошло много лет… Роуэн улыбался воспоминаниям. Два мальчугана, набравшись храбрости, рискнули-таки нырнуть в пугающую темноту и пробраться по ступенькам в склеп. Когда небеса у них над головой раскололись надвое и страшный гром потряс стены часовни, у пятилетнего Алека подкосились колени, он вцепился ручонками в брата, завопил от ужаса…

Сердечко Роуэна колотилось пойманной в силки птичкой, но он был старше, и он нашел в себе силы успокоить малыша. Сцепив зубы, едва сдерживая дрожь, он даже заставил себя обойти склепы с бронзовыми изваяниями. Алек с пронзительным визгом вылетел из часовни, а следом за ним и Роуэн, решивший, что проявил достаточно мужества перед братишкой.

Но не перед собой. Роуэн вернулся сюда на следующий день. И еще через день. Эти тайные визиты вошли в привычку; он и не заметил, как полюбил эти руины, которые сначала учили его стойкости, а потом странным образом усмиряли бушующие юные страсти, наполняли душу покоем; где можно было предаваться размышлениям и мечтам.

Он приводил сюда и любимую, но Мэгги не понравилась старая крепость. Ей было страшно, она все жалась к Роуэну и умоляла поскорее уйти. Он прикасался здесь к вечности, а Мэгги лишь чудились привидения…

Усыпальница встретила Роуэна знакомыми запахами сырости и пыли. Солнечный свет, проникая сквозь щели в каменной кладке, рассеивал мрак и ложился узкими полосками на три массивных гроба со скульптурами на крышках.

В центральном покоился Джеймс Скотт, лэрд Линкрейга, живший три сотни лет назад. Роуэн мельком глянул на изваяние своего древнего предка – рыцаря в доспехах, с молитвенно сложенными руками.

Вторая скульптура изображала супругу рыцаря, леди Исобель. Изящные руки были прижаты к груди, бронзовые складки платья целомудренно прикрывали ноги до кончиков босых пальцев, касавшихся бронзовой фигурки собаки – символа верности и преданности супругу.

Роуэн, как всегда, поклонился могиле леди Исобель, смахнул пыль с прекрасного лица, прикоснулся к прохладным бронзовым пальцам.

На каменной крышке третьего гроба высеченная под трогательной крошечной фигуркой надпись на латыни гласила: «Беатрис, радость дома, покинувшая нас в возрасте трех лет». Роуэн с мягкой улыбкой погладил склоненную набок головку изваяния.

Глаза его постепенно привыкли к полумраку. Окинув взглядом фигурку Беатрис, у самых ее ножек он увидел в пыли отпечаток узкой ладони.

Майри Макрэй спускалась в семейный склеп Скоттов, где никто, кроме Роуэна, не появлялся вот уже несколько десятилетий! Теперь он видел и следы ее ног на полу.

Так что же делала здесь эта загадочная Майри с гор?

Роуэн повернулся, шагнул к выходу, задев ногой склеп Исобель. Вместо того, чтобы наткнуться коленом на камень, он вдруг почувствовал что-то мягкое. В углублении за миниатюрными резными колоннами, украшавшими гробницу леди Исобель, темнел пакет.

Развернув холст, Роуэн обнаружил внутри несколько сложенных плотных листов. Верхний, с печатью Тайного совета и с датой полуторамесячной давности, приказывал Саймону Керру допросить узника, которого подозревали в шпионаже, и сообщить совету о результатах допроса.

Из-под второго пергамента к его ногам выпал какой-то красный обломок. Роуэн поднял странный предмет, рассмотрел в луче света. Это была небольшая часть жезла – отличительного знака королевских гонцов из личного отряда лорда Лайона, главы геральдической палаты. Эти офицеры сами ломали свои жезлы, если опасности подвергались их жизни или тайна донесения.

Мрачный как туча, Роуэн быстро просмотрел еще одно письмо Тайного совета, посланное две недели назад, отложил его и взял два оставшихся листа.

Оба документа были написаны на иностранном языке – то ли латинском, то ли французском, как поначалу решил Роуэн. Но, приглядевшись поближе к витиеватым буквам, узнал испанский.

– Дьявол! – гулким эхом прокатилось по часовне.

Продолжая сквозь зубы сыпать проклятиями, Роуэн сложил документы и обломок жезла, завернул в холст, сунул пакет в камзол и решительно зашагал к выходу.

Как же он ошибся!

Майри Макрэй виновна. И не просто в воровстве, а еще и в шпионаже!