– А на чем вы обычно гадаете? – поинтересовалась Жанетт.

– На картах и по руке, – отвечает та. – По-моему, не так уж важно, на чем гадать. Я гадаю на том, что мне кажется подходящим в данный момент. Самое трудное – осмыслить. Все хотят знать, что я вижу. Иногда бывает так: я знаю, что вижу, но не могу объяснить.

Опершись о плечо Жанетт, она спускается вниз с табуретки.

– Мне кажется, я очень хорошо тебя чувствую. Не могу понять, почему у меня такое ощущение, и я хочу узнать это ради себя, ты уж прости. Конечно же, если угодно, можешь задавать вопросы.

Она, вероятно, все же попытается содрать с меня деньги, думает Жанетт. Пусть, но не хочу, чтобы она считала, будто ей удалось меня провести. С такими мыслями и зажатыми в руке двумя красными кубиками от “Монополии” Жанетт садится за кухонный стол.

* * *

В вагоне горит приглушенный свет, какой обычно бывает ночью в переполненных поездах. Пассажиры едут уже долго, во всяком случае бо́льшая часть их. Одни спят, не обращая ни на что внимания. Другие машинально смотрят в окно, их взгляд устремлен вдаль. Некоторые, положив черный портфель на колени, роются в бумагах. И только в движениях Терезы нет этой сонной вялости. Она быстро и ловко собирает вещи: пальто, сумку, газеты, зашнуровывает ботинки, переправляет все на место напротив мужчины, шею которого рассматривала в течение часа.

– Пожалуй, я перейду сюда, – говорит она, – лучше сидеть лицом вперед по ходу поезда.

Мужчина, кивнув, убирает ноги и газету с сиденья, куда решила перебраться Тереза. Кутаясь в свое черное пальто, Тереза располагается поуютнее, прислоняется к стенке и поджимает ноги, притворившись, что собирается спать. Несколько секунд она сидит неподвижно, потом открывает глаза и смотрит перед собой. После перемещения сердце ее бьется чаще. Ведь теперь она оказалась прямо напротив того красавца.

Глаза у него закрыты, он оперся на спинку сиденья, но сидит довольно прямо.

Какое красивое лицо, очень красивое, думает Тереза.

Волосы светло-каштановые. Целая копна. Он словно излучает спокойствие и тепло, кожа на шее около уха мягкая, теплая.

Тереза закрывает глаза и втягивает ноздрями воздух, пытаясь учуять запах этого человека, ощутить его тепло. Но ничего не чувствует, кроме своих духов, аромат которых вырывается через распахнутый воротник пальто, и запаха собственной кожи, смешанного с запахом купе.

Но как только Тереза снова закрывает глаза, происходит нечто странное. Она все еще мысленно видит его, этого мужчину, но рядом с ним женщина, блондинка, спит, прижавшись головой к его плечу.

Тереза быстро открывает глаза. Мужчина сидит один. Она зажмуривается – он опять с блондинкой.

Смыкая и размыкая веки, Тереза погружается в эту игру образов, забыв, что со стороны все это может показаться нелепым кривляньем. Вагон ритмично покачивается в ночи, мужчина сидит прямо, с закрытыми глазами, а Тереза то открывает их, то закрывает, пытаясь определить, где же проходит граница между явью и видением, в какой момент появляется блондинка и в какой исчезает.

Тереза, наверно, уже засыпала, когда ей показалось, что момент перехода от реальной картины к воображаемой пойман. Сощурившись, она будто видит смутный золотистый штрих, похожий на дугу, прорезавшую воздух, эти светлые волосы. Тереза невольно протягивает руку и почти у самой щеки мужчины делает несколько быстрых движений, пытаясь схватить золотистую прядь.

И тут он открывает глаза, смотрит на нее, и сразу становится очевидно, что рядом с ним невозможно представить никакой другой.

– Ой! – восклицает Тереза. – Мне показалось, у вас там что-то было.

– Что?

– А?

– Что вам показалось?

– Что-то… там, в воздухе… как будто муха.

– Муха?

Когда он смотрит на Терезу, а она на него, оба делают для себя открытие: смотреть друг на друга приятно. Но можно также сказать, что именно в данный момент между ними возникает некое несовпадение: Тереза радуется, что он не принял ее за чокнутую, а он думает совсем об ином, о том, как она хороша.

– Я иногда что-то такое вижу, – объясняет Тереза, – но и сама в это не верю.

Тереза нежно улыбается, и оттого, что она вся трепещет от какой-то нетерпеливой радости, она особенно красива.

– Может быть, вы не прочь выпить со мной бокал вина, – говорит она, – я имею в виду… невозможно заснуть, когда не хочется.

– Ну-у, – тянет он, не зная, что сказать. Трет глаза, потягивается. – А где?

– Что? – переспрашивает Тереза и наклоняется вперед.

– Где выпить-то? Вагон-ресторан, наверно, закрыт?

– Конечно, – отвечает Тереза, – закрыт. Но мы можем и здесь посидеть.

– Бокал вина у вас с собой? – улыбается мужчина.

– Что-что? Нет, я просто хотела сказать, что мы можем остаться здесь, как и сидели.

– Да-да, еще как можем.

Взглянув на восторженное лицо Терезы, он не смог удержаться от смеха.

– Ясно же, что нам сидеть здесь и сидеть… а как же иначе? Мы ведь в поезде.

Тереза тоже смеется.

– Ну да, и билеты у нас с проставленными номерами, так что сидеть мы должны на своих местах.

– Но вы же не на своем, – отмечает он.

– Да, как и она, – продолжает смеяться Тереза, – а ее-то и след простыл.

Тереза кивком показывает на пустое место рядом с ним.

– Вы это о ком? – не понимает он.

– О мухе, – заявляет Тереза, вытирая выступившие от смеха слезы.

– О мухе?

– Да, о той, которую я видела. Но все это ерунда, не обращайте внимания.

Наступает молчание.

Несу не пойми что, думает Тереза, злясь на саму себя.

– Я болтаю глупости, – произносит она тихо, но он услышал, смотрит и улыбается.

– То, что я не понимаю ваших слов, еще не значит, что они не важны, – возражает он.

В самую точку угодил, молча отмечает она и глубоко вздыхает. Затем протягивает ему руку:

– Тереза.

– Юнас, – говорит он, беря ее руку.

Его прикосновение вызывает у Терезы внезапный порыв: поднести эту горячую руку к своему лицу, вдохнуть ее запах, провести пальцами по запястью, по жилке, забравшись внутрь рукава; подойти, сесть к нему на колени, вобрать в себя все его тепло, взахлеб, чтобы тело приникло к телу. Так листок бумаги льнет к окну под напором ветра. Поцеловать его, проглотить его слюну, словно ей это было необходимо, как дыхание.

Но ничего этого не происходит.

Тереза отпускает его руку. Их глаза встречаются, и вдруг его веко слегка дернулось, как будто он только что солгал. Тереза опускает глаза, а когда поднимает вновь и встречается с его взглядом, то думает лишь об одном. Вся ее воля собрана в единой мысли:

Попроси меня о чем-нибудь, попроси, прямо сейчас.

– Знаешь, Тереза, – начинает он.

– Да?

– Красивое у тебя имя.

– Юнас, – прерывает его она. – Так вас зовут. Я слышала. То есть я поняла, что вас зовут Юнас.

– Хм, – мычит Юнас. – Вот что, Тереза…

– Да?

– Я… мне так хочется спать. Я сегодня встал в полшестого утра. Думаю, мне надо немного вздремнуть.

– И? – вопрошает Тереза, полностью уверенная в том, что продолжение последует.

– Но, если хочешь, позавтракаем вместе на Центральном вокзале?

– Да, – решительно отвечает Тереза, – хочу.

– Правда, там без вина.

– Зато там много поездов.

– Мы сможем поговорить, – уверяет Юнас. – Там.

– Да, – соглашается она, – сможем.

Затем они быстро обмениваются вежливыми улыбками. Юнас закрывает глаза, сидит прямо, спокойно. Тереза опять смотрит на него, на его лицо, повторяя про себя: До чего же красивый, очень красивый парень!

Теплые, но спокойные волны желания обволакивают Терезу, и она сидит, не спуская с него глаз, пока наконец сама не засыпает.

* * *

Я знаю, ты там, Сеньора, я слышу твое бормотание. Там, внутри, под всем этим вновь обретенным покоем.

Где-то глубоко внутри у меня есть голос. Он появился давно, с тех пор, как умерла бабушка, а может быть, с тех пор, как я повзрослела. Я называю его обладательницу Сеньорой. Я разговариваю с Сеньорой и, беседуя с ней, словно бы советуюсь со своей бабушкой, но бабушки уже нет, а кто такая Сеньора, не могу сказать.

Единственное, что я знаю, – это то, что голос ее глухой и что говорит она невнятно. Скорее шепчет, всегда шепчет во мне, внутри меня, шипит в самый неподходящий момент. Например, из-за нее я так и не смогла хоть раз влюбиться. Я думаю, в ее представлении любовь должна быть непременно грандиозной, и только на такую любовь можно тратить время, которое столь необходимо мне для достижения других целей.

Ты мне друг, Тереза, мы друзья?

Ты должна разобраться, что кроется за внешним спокойствием. Разве ты хочешь спокойной жизни? Разве ты не в силах стремиться к чему-то большему? Не в силах? Тогда забудь меня. Я могу понять и принять тоску и могу также смириться с одиночеством… Почему ты так боишься остаться одна?

Пожалуйста, можешь безрассудно пялиться на красивую внешность! Пожалуйста, можешь пялиться на красивых мужчин в вагоне поезда, ничего больше не замечая! Возможно, это тебя успокоит.

Но как тебе будет без меня? Среди всех этих спокойных, довольных красавцев? А что же тогда тебя защитит?

Что с тобой станется без меня?

* * *

Солнечный луч падает на кубики – “кости” в руке хозяйки. Жанетт ищет взглядом пепельницу.

– Можно, я покурю? – спрашивает она.

– Нет, не сейчас, – отвечает та и бросает кубики.

– Ну хорошо, – соглашается Жанетт.