Она молилась о том, чтобы ее мать была спасена. О том, чтобы Господь дал ей сил. Даже о том, чтобы Александр увез ее куда-нибудь, где они могли бы быть вместе.

Иначе зачем Господь внушил ей доверие к нему?

Снаружи раздался крик.

Знакомый до боли.

Потом ругань, визг, топот множества ног.

Она кинулась к окну.

По направлению к церкви рекой устремился людской поток, преследуя высокую, истощенную женщину с развевающимися волосами.

Кажется, Маргрет заплакала. Закричала. Но ее голос унесло ветром, заглушило топотом ног, захлестнуло вибрирующим рокотом ненависти, разнесшимся по равнине, преследуя ее мать.

А впереди, возглавляя погоню, бежал человек, которого она узнала бы из сотен тысяч.

Охотник на ведьм.


***


Александр выбежал наружу, надеясь поймать ее, успокоить, увести обратно в безопасное место. Но сверхчеловеческая сила безумия несла ее вперед как на крыльях, словно она знала, что от этого зависит ее жизнь.

Ветер свистел у него в ушах, трепал волосы, но она оставалась далеко впереди. С ее головы сорвало ветром капор, и длинные, седые пряди, которые Маргрет с такой любовью расчесывала, метались у нее за спиной.

Позади послышались крики. Александр оглянулся и, увидев, что к погоне присоединились Оксборо, несколько его слуг и разномастная толпа местных жителей, взмолился о том, чтобы догнать ее первым.

Овраги, расщелины, трясины… Чевиотские холмы были полны ловушек и представляли опасность даже для тех, кто забредал сюда при свете дня. Но окажись здесь безумная пожилая женщина, одна да еще ночью…

Ее силы вот-вот иссякнут. Она споткнется и упадет. Мы успеем догнать ее.

Но она продолжала мчаться вперед, словно ее и впрямь преследовал Дьявол.

Она бежала не по прямой, но ноги по извилистому пути несли ее к церкви. Если она забежит на огороженное церковное кладбище, то окажется в тупике, и он успеет ее поймать. Увидев церковь, она наверняка вспомнит что-то о Боге или о своей былой жизни. Наверняка это ее задержит.

Однако вопреки его ожиданиям она пронеслась мимо здания церкви, словно оно ужасало ее больше, чем Сатана. Продолжая бежать, она отдалялась от них, пока не исчезла в сумерках среди холмов.

Потеряв ее из виду, он остановился под безлунным небом в окружении бесплотных теней.

Согнулся пополам, опершись о колени и тяжело дыша.

— Надо взять фонари и разделиться, — сказал он, глотая воздух в промежутках между словами, когда люди графа с ним поравнялись.

Но преследователи, только что рьяно гнавшиеся за своей жертвой, внезапно остановились и уставились в землю. Ни один не пошел вперед.

— Грядет День всех святых, — произнес Оксборо так тихо, словно эти три слова могли призвать нечистую силу. — Она убежала к Дьяволу. Пусть он ее и забирает.

Александр пытался протестовать, уговорить их продолжить поиски, спасти ее. Но страх и здравомыслие пришли к одинаковому заключению: искать Джанет Рейд в темноте бесполезно.

И он будет тем, кто принесет эту весть ее дочери.

Оксборо, озабоченный своей собственной дочерью, не стал останавливать Александра, когда тот поднялся в комнатку на верхнем этаже башни, где была заперта Маргрет. Она стояла, притулившись к окну, и смотрела в темноту в направлении церкви.

Отсюда наверняка было видно погоню, подумал он и устыдился, испытав облегчение оттого, что не придется рассказывать ей все.

Когда он поставил свечу, она повернулась к нему, лицо усталое, пустое, побежденное.

— Значит… она потерялась.

Ты потерял ее, могла бы сказать она.

— Вопросы… — Он мог обвинить во всем графа, но не стал. Она могла отреагировать похожим образом на любой из вопросов, заданных им самим. — Они разбередили ее память. Я старался быть осторожным, но…

— Это все Джеймс Скоби и Джон Дан. — Ее лицо исказила ненависть. — Это они убили ее. И они за это заплатят.

Слова прозвучали с непримиримостью священной клятвы.

— Прости, — проговорил он, делая шаг ей навстречу, собираясь обнять ее.

Ярость рассеялась, и ее губы задрожали. Горло заходило ходуном в попытке сформировать слова. Она отталкивала его руки, не давая к себе прикоснуться.

— Пусти меня. Я пойду искать ее. Она там совсем одна…

Он покачал головой.

— Сегодня ночь нечистой силы. Я уговаривал, но никто не пошел, а искать в одиночку…

Даже если отбросить тот факт, что она здесь пленница, то отправляться на поиски в безлунную ночь, среди коварных холмов… Безрассудство. Она сама это знала.

Выдохшись, она тяжело прислонилась к нему и не противилась, когда он тесно привлек ее к себе.

— Ш-ш, — прошептал он в ее волосы, баюкая ее в своих объятьях.

В каком-то оцепенении она говорила в его плечо, разговаривая сама с собой:

— Я же привезла ее сюда… я делала все, лишь бы она не вспомнила… я так старалась… — Плечи ее дернулись, и он понял, что она плачет. — Но все оказалось бесполезно.

Он дал ей выплакаться, очень долго в молчании обнимая ее, пока она сотрясалась в рыданиях.

— Когда по воскресеньям мы возвращались со службы домой, она обычно пекла хлеб, хоть церковь и запрещала работать в Божий день, — приглушенно пробормотала она против его плеча. — Она всегда говорила, что мы благодарим Господа за наш ежедневный хлеб, а не за ежедневный-кроме-воскресенья.

Он расслышал голос ее матери за ее словами.

— Твоей матушке очень повезло, что у нее была ты.

— Когда-то мы были так счастливы.

— Ты будешь счастливой снова. Обещаю.

Возможности сдержать это обещание у него не было, но она подняла лицо и улыбнулась, словно поверила ему. Словно смогла на секунду забыть все произошедшее.

Он вытер с ее лица слезы и приник к ее губам.

Поначалу поцелуй был нежным. Скорее утешающим. Но вскоре она начала целовать его с нарастающей страстью, увлекая к тому сладостному беспамятству, которое дарило слияние тел.

Ладони его вновь прошлись по ее телу, но едва он принялся возиться со шнуровкой ее платья, она отодвинулась, оглядываясь на дверь.

— Но как же…

Он остановил ее поцелуем.

— Никто не войдет. — Все, кто мог их потревожить, молились, спрятавшись от Дьявола за закрытыми на все засовы дверями. — Сегодня ночью никто не осмелится искать ведьм.

— Но вдруг…

— Завтра. — Завтра. Это все, что он мог сказать. Сегодняшнюю ночь, когда завеса между мирами стала тонкой, и в ночи мог разгуливать Дьявол, сегодняшнюю ночь они провозгласят своей.

Он заглянул в ее глаза, которые когда-то казались ему странными и отталкивающими. Теперь он видел в них только глубину и яркость цвета, как и в обилии оттенков, которыми переливались пряди ее волос. Ее глаза обещали буйство чувств, они волновали кровь, заманивали его в яркий, многоцветный мир, который он, сам того не зная, искал всю свою жизнь.

Который он не отдаст, чего бы это ни стоило.

— Идем, — произнес он, удивляясь, что еще может улыбаться. — Позволь мне любить тебя.


***


Маргрет отдавалась поцелую неистово, без остатка, зная, что эта ночь любви, возможно, последнее, что осталось у нее и у них обоих.

День за днем она отгораживалась от мира все новыми и новыми стенами. Чтобы никто не вошел. Чтобы никто не увидел. Чтобы никто не подобрался чересчур близко.

Но в конце концов стены оказались бесполезны. Александр разрушил их, обратил в щебень, и когда они пали, увидел ее. Узнал, кто она. И несмотря на все, он обнимал ее.

Откинувшись назад, она пытливо заглянула ему в глаза. Его взгляд, уже не загнанный, не подавленный, излучал любовь. В прошлый раз соитие между ними произошло в борьбе с другим, куда более мрачным занятием. Но сегодня будет только любовь и ничего больше.

Обстановка вокруг была еще скромнее, чем в их прошлом убежище. Всего-то и было в комнате, что фонарь, тонкий тюфяк на полу да ночной горшок. Но все это не имело значения. Самым главным сейчас было до последней секунды насладиться отведенным им временем.

— Я хочу увидеть тебя, —  проговорила она.

— Увидеть?

— Той ночью ты… — Она не знала, как выразиться. Его глаза, пальцы, его язык и губы на ее коже. Она упивалась его ласками, но с закрытыми глазами. — Но я…

Каким-то образом он понял, что стояло за ее несвязными словами. Сбросил плащ, расстегнул длинный ряд пуговиц на куртке и позволил ей подвести себя к тюфяку, где она сняла с него сапоги. Потом сел, скрестив ноги — в бриджах, чулках и рубахе на теле и с подначивающей улыбкой на лице, которая будто вопрошала, хватит ли ей смелости сделать следующий шаг.

Она присела на пятки и, сцепив пальцы в замок, вдруг оробела. Целый год, пока ее называли вдовой, она и не вспоминала, что на самом деле она неопытная девица.

— Ты, верно, думаешь, что я не знаю, что делать, — прошептала она. Так оно и было. Она не знала.

Его теплая ладонь накрыла ее щеку, и она прислонилась к его руке, обхватив ее своими руками.

— Я думаю, — молвил он, — что бы ты ни сделала, все будет правильно и хорошо.

Она прижалась губами к его коже и подняла голову.

— Тогда я начну, как ты.

Она скатала вниз его черные шерстяные чулки, но как только потянулась к ступне, он отдернул ногу.