В небеса.


***


Мало-помалу возвратившись на землю, он лежал, по-прежнему крепко сплетаясь с нею руками и ногами, не желая, чтобы их разделяло даже крошечное расстояние. Огонь давно погас, и они согревались теплом друг друга. Наконец он отстранился, уступив желанию окинуть ее взглядом, и с улыбкой стал наблюдать за тем, как она спит — глаза закрыты, дыхание ровное.

Вознамерившись разбудить ее поцелуями, он вновь позволил своим ладоням отправиться в путешествие по ее телу. Приласкал выступ косточки на бедре, погладил плоский живот, а после разрешил кончику пальца закружить в углублении ее чудесного пупка. Разве может столь невинное и прекрасное тело быть вместилищем плотских желаний Сатаны?

Его палец за что-то задел.

Он посмотрел вниз и разглядел прямо в центре ее пупка нечто выпуклое и круглое.

И желание, неподвластное его воле, вдруг увяло само по себе.


Глава 18.


Александр увидел, как ее ресницы дрогнули. Она открыла глаза и улыбнулась, ласково и лениво, потом положила голову ему на плечо и поцеловала в горло. За все время, что они были знакомы, он никогда не видел ее такой. Счастливой. Освободившейся от тревог.

Счастье длилось всего секунду, пока она не заглянула ему в глаза.

Он сел и отодвинулся, поскольку думать, когда ее плоть обжигала его кожу, было невозможно.

— Ты знала. — Не глядя на метку, он мотнул головой в сторону ее живота. — С самого начала.

Она села, поджав ноги под себя, и стала искать чем укрыться от холода. Ее сорочка, лиф и юбки были разбросаны далеко на полу. Александр подобрал свой плащ с того места, куда он упал, и набросил на нее.

— И ты засомневался. — Ее глаза были печальны. — Думаешь, а не был ли ты все это время прав.

Она накинула плащ на плечи, но он все равно видел ее груди и бледный живот.

И метку. Она будто подмигивала ему. Насмехалась над ним. Во что теперь ему верить?

Она вздохнула.

— Уколи ее.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты уколол мою родинку своим шилом.

Он хотел было возразить, но когда она коснулась его щеки, слова замерли на губах.

— Чтобы знать наверняка, ты должен меня проверить. Так же, как проверял других.

Других ведьм.

Он отвернулся. Надел чулки и бриджи, рубашку и обувь. Тянул время, чтобы подумать. Он не раз обвинял ее в том, что она утаивала свои секреты. Теперь он сам должен сказать правду.

— До тебя у меня никого не было.

— Я имела в виду других… ведьм.

— Я тоже.

— Но я думала… — Она подтянула колени к груди и спрятала их под плащом.

— Я никогда никого не испытывал.

— Но они вызвали охотника на ведьм. Ты богато одет, ты вел допросы, и я подумала…

— То, что по моему расчету должны были подумать все. Моя семья может позволить себе хорошую шерсть. — Как и твоя когда-то, подумал он.

— Ты говорил, на твою мать навели порчу. Ты говорил, что она умерла.

— Все так и было.

— Значит, ты видел, как оно происходит, я знаю, ты был там, когда они…

Он кивнул. Воспоминание было частью их общей боли.

— О, я видел все. — И это зрелище преследовало его в кошмарах. — И не один раз.

— Но ты сказал, что учился у Скоби.

Ее худшее обвинение. И, кажется, с ноткой надежды на то, что это тоже окажется ложью.

— Да, но… — Что «но»? — Он не закончил мое обучение.

— Почему?

— Потому что я чуть было не отпустил ведьму на свободу. — Потому что не мог отличить виновную от невинной. Раньше не мог. А теперь?

— Но ты знаешь вопросы. Ты знаешь… все.

Он пожал плечами.

— После университета я работал помощником при суде. Я знал, как собирать необходимые для приговора доказательства. Вот и поехал сюда. Один. И это, — он очертил руками пространство вокруг себя, подразумевая приход, — это была первая моя проверка.

— И как? Ты прошел ее или провалил?

Когда-то — когда он пылал раскаленным добела желанием мстить — все было так просто, но теперь было сложно разглядеть за этим что-то помимо боли, растерянности и страха. Сложно отличить зло, творимое Сатаной, от того, как поступали друг с другом сами люди.

— Пусть Господь будет мне судьей.

— А кто будет судить меня?

Ты? — слышалось в ее вопросе.

Он разделил с нею свое тело. Он разделил с нею себя. Неужели он все-таки был обманут? Она требовала, чтобы он был уверен, но теперь он ощущал прежнюю неуверенность, ибо не каждая родинка являлась дьявольской меткой.

— Ты лгала, держа руку на Библии. — Разве могло быть что-то священнее этой клятвы? И все же ему хотелось ей верить — так же сильно, как она хотела верить ему. — Я прошу тебя принести новую клятву. Поклянись нашим соитием, что ты не ведьма.

С какой-то ошарашенной улыбкой она склонила голову набок, и он уловил, что внутри нее что-то переменилось. Словно исчез не только короткий миг счастья, но что-то еще.

— Нет, — проговорила она в конце концов. — Я больше не стану божиться, что невиновна. Если после того, как мы познали друг друга, ты все равно мне не веришь, если ты по-прежнему не знаешь, кто я, то никакие мои слова неспособны тебя убедить.

И замолчала в ожидании его решения.

Перед ним встали все сомнения, пережитые после приезда в Кирктон. Дьявол знал человеческие слабости. Играл на них. Использовал их, чтобы отвратить человека от Господа. Разве можно доверять своему вероломному, грешному телу, разве можно верить своему сердцу вместо священных слов, которым его учили с детства?

Но он доверял и верил.

Он знал, что она не ведьма. Знал. Так же твердо, как церковные догматы и заповеди.

— Я верю тебе. И для доказательства мне не нужны ни клятвы, ни пытки.

Они улыбнулись друг другу, их пальцы встретились и тесно переплелись. Пока его губы могли прикасаться к ее губам, пока он мог чувствовать ее кожу, дышать ею, они были в безопасности. И не существовало ничего невозможного.

Снаружи пропел петух. Александр разомкнул объятья, чтобы взглянуть на небо. Чернота ночи постепенно светлела, превращаясь в утреннюю синеву последнего дня октября. Против чего только им не предстояло пойти в ближайшее время — против графа, суда и Церкви, против всеобщего осуждения и всех институтов, что стояли на стороне Бога и гонений от Его имени.

Против всех правил, заученных ими почти что с рождения.

— А как же моя мать? — спросила она. — И остальные… Как ты с ними поступишь?

В мире, где за людские души воюют Господь и Сатана, разве вправе он самонадеянно заявлять о том, что знает, кто ведьма, а кто нет?

Теперь он знал, что не вправе. Ни ее жизнь, ни жизнь кого-либо другого нельзя было помещать на острие медного шила. Возможно, все это время ошибался вовсе не он, а Скоби. Возможно, та женщина, которую он хотел отпустить, и впрямь была невиновна.

Наверное, где-то жили настоящие ведьмы, а Сатана вводил женщин во искушение, покупая их бессмертные души за миску земной похлебки.

Пусть их судит Господь.

— Я сделаю все возможное, чтобы их спасти. Сваливать жизненные напасти на тех, кто одинок, болен или уязвим, ничем не лучше сговора с Дьяволом.

— А вдруг мы ошибаемся? — прошептала она, глядя на занимающуюся зарю.

Знакомая строка из «Исповедания веры» отозвалась новым смыслом. Одни люди и ангелы предопределены к вечной жизни, другие предназначены к вечной смерти.

Он всмотрелся в ее глаза, уже не странные и не пугающие, но словно заключающие в себе равновесие ночи и дня, тьмы и света.

— Если мы ошибаемся, то разделим вечную смерть. Вместе.

С неожиданной застенчивостью она опустила взгляд на их сплетенные пальцы. Потом подняла голову, и облегчение в ее взгляде стремительно сменилось страхом.

— Они не успокоятся, покуда кого-нибудь не сожгут или не повесят.

На протяжении последних нескольких дней Александр пытался затормозить неумолимое развитие событий, но он был один и, ко всему прочему, пришлый. Его наниматели могли отправить обвиняемых для вынесения приговора на суд Комиссии и без него.

Мысленно взывая к Богу о помощи, он привлек Маргрет к себе и смял ее в объятьях. Она дрожала от страха.

— Ш-ш. Я скажу им, что ты невиновна. С тобою этого не случится. — Как не должно случиться ни с кем из остальных.

Дверь сотряслась от стука.

— Кинкейд! Вы там?

Он и она, оба вздрогнули.

Скрипнули петли, и дверь отворилась.

Вошли Диксон и Оксборо. Они замерли на пороге, взирая на разбросанные по полу юбки и нижнее белье. Маргрет завернулась в плащ. Александр встал, закрывая ее от их взгляда.

— Что вы нашли? — спросил Оксборо.

— Ничего.

Диксон изучал его умудренным взглядом человека, повидавшего на своем веку немало людских пороков.

— Совсем ничего?

Александр смотрел прямо перед собой, чтобы ненароком не опустить взгляд на свой воротник, валяющийся рядом с лифом Маргрет около ложа.

— Я уверен, искать там нечего.

— Уверены, значит, — презрительно молвил граф. — А я уверен, что у вас кишка оказалась тонка. — Он вытянул шею, пытаясь заглянуть Александру через плечо. — Вы осмотрели ее ниже пояса?