— Что свидетельствует далеко не в ее пользу, — буркнул он хмуро.

Пошептав над матерью, пока та не успокоилась, Маргрет указала на лавку в углу.

Не отрывая взгляда от матери, она тихим голосом заговорила:

— Мы так славно жили в Эдинбурге. Мама, папа и я. На нашем дворе росли колокольчики, и еще туда прилетали такие маленькие желто-синие птички… — На миг она забылась, погрузившись в счастливые воспоминания. Потом боль вернулась. — Но когда папа внезапно скончался, мама чуть не лишилась рассудка от горя. Я занималась делами… когда она не могла. У нее были папины деньги, да и мне он оставил немного по завещанию, так что мы с нею и дальше могли жить в достатке.

— Значит, она была нездорова задолго до того, как ее обвинили?

— Да… но не настолько.

— Зачем же ваш отец отписал свое имущество ей?

— Тогда все было не так плохо. Иногда она заговаривалась, у нее бывали видения, но папа знал, я всегда буду рядом, чтобы о ней позаботиться.

Правдоподобно. Когда кто-то был болен рассудком, такому человеку часто назначали опекуна. Он задумался, как ко всему этому относился муж Маргрет, но перебить ее не решился.

— После того, как он умер, ей стало хуже. Кузен Джон Дан, сын папиной сестры, предложил мне свою помощь. Я почти не знала его, поэтому поняла причину его внезапного интереса только через несколько лет. — Ее голос был пропитан горечью. — Ему нужны были деньги. Наши деньги. И вот однажды он якобы занемог и обвинил маму в том, что она навела на него порчу.

Он видел, как это бывало, не далее, как на прошлой неделе. Злопамятные соседи обвиняли друг дружку, стремясь поквитаться за давние обиды. Вот почему сам факт злодеяния не считался веским доказательством. Было необходимо доказать сговор с Сатаной.

— Но не могли же они просто взять и поверить…

— Ее обвинил член семьи. Какие еще доказательства им были нужны, кроме ее признания?

На него снизошло непрошенное прозрение.

— И они пытали ее, пока не получили это признание.

Она закрыла глаза и кивнула.

— Они… — Слова замерли у нее на губах.

Пояснения были не нужны. Александр точно знал, что они сделали.

Господь знает, что я невиновна.

Маргрет смотрела на женщину, что сидела у камина, подергиваясь и бормоча что-то себе под нос.

— Вы же и сами все знаете, верно? — прошептала она, уже не обращаясь к нему. — На что они способны, чтобы довести человека до сумасшествия.

Он знал. Досконально. Но если она одержима Дьяволом, вмешался предупреждающий голос разума, то внешне все выглядело бы точно так же.

— Почему вы не поверили в то, что это правда? Зло повсюду! И поскольку она призналась…

Она вскинула голову. Глаза вновь засверкали гневом.

— Она слышит голоса! Она может услышать все, что угодно! И сказать тоже!

Однако Джанет Рейд мирно сидела позади него у камина, а не в тюремной камере.

— Но ее отпустили, так? Когда поняли, почему он ее обвинил.

Она покачала головой и шепнула с дрожью в голосе:

— Нет. Ее не отпустили. Ее приговорили к смерти, а все наше имущество отдали моему кузену, который чудесным образом оклемался и теперь живет-поживает в нашем доме в Эдинбурге.

— И проедает ваши деньги?

— Мамины. Свою долю мне удалось сохранить.

Она расплачивается кронами Кромвеля. Так сказал ему Диксон в первый же день.

— И вы забрали деньги, забрали ее и ударились в бега.

Ее история была похожа на правду. Даже в городах осужденных держали в тюрьмах, которые охранялись немногим лучше, чем десятинный амбар или сарай деревенского мельника.

— Она моя мать. Что еще я могла сделать?

Он задавал себе тот же самый вопрос. И знал ответ. Он сделал бы то же самое.

— Как вы попали сюда? Этот дом, он достался вам от мужа?

Она смотрела в пол, когда отвечала.

— Коттедж принадлежал моей матери. Он как раз освободился, вот мы сюда и приехали.

— Но о его существовании наверняка известно вашему кузену. Почему он не преследовал вас?

Она горько усмехнулась.

— Судебное разбирательство ведется на деньги самого обвиняемого, и он же платит за свое содержание в тюрьме. Кузен не хотел и дальше растрачивать ее долю. Конечно, если я начну доставлять ему хлопоты, то он не пожалеет денег, чтобы натравить на меня человека вроде вас. И в следующий раз нам не спастись.

Как не спастись тем, кого ведьмы назначили своими жертвами. Как не спаслась его мать.

— Но вы же не станете отрицать, что по миру гуляет зло? Что Сатана пытается отвратить человека от Господа? — Все, кто посещал церковь, заучивали этот догмат наизусть.

Она оглянулась на мать, потом вновь посмотрела ему в лицо.

— Я не вижу разницы между Сатаной и людьми, которые сотворили с нею такое.

Внезапно все встало на свои места. Скут. Скуп.

— Так вот, что она кричала… Его имя. Скоби.

Она кивнула.

— Я боялась, что вы догадаетесь с самого начала.

— И вы считаете меня таким же воплощением зла.

Какое-то время она молчала.

— Нет. — Она всмотрелась в его глаза. — Я ошибаюсь?

Ее неуверенность перекликалась с его собственной нерешительностью.

Он резко встал и не зная, как еще удержаться от искушения обнять ее и утешить, принялся расхаживать по тесному помещению. Ее дремавшая на стуле мать снова выглядела совершенно обычно, как уставшая пожилая женщина. Которую, тем не менее, осудили как ведьму. Которую он обязан допросить. Найти на ней метку. Проследить за тем, чтобы ее наказали.

Но потом он вспомнил крик умирающей женщины, которая, призывая Бога в свидетели, клялась, что она невиновна, и понял, что не сможет этого сделать.

Он откашлялся.

— Это случилось с моей матерью.

Она не перебивала. А он стоял, отвернувшись. Не глядел на нее.

— Однажды она… просто слегла. — Пришел его черед через силу вызывать тяжелые воспоминания. — День ото дня она слабела. Врачи ничего не находили. Мир тогда погрузился в хаос, короля казнили, всюду были ведьмы… — В свои шестнадцать он ничего не мог с этим поделать. Ни с чем.

Александр повернулся к ней лицом. Он не был обязан объяснять Маргрет причины своих поступков, но все же хотел, чтобы и она поняла его.

— Потом нашли ведьму. Она призналась. Ее казнили.

Его отец был прав. Смерть ведьмы не вернула его матери жизнь.

— А вы стали одним из них. — Они. В ее устах это слово звучало зловеще.

— Не сразу. Я был безбородым подростком, когда она умерла. Я пошел в университет. Потом воевал. А потом, поскольку изучал право, устроился помощником при Комиссии и работал на судах, но этого оказалось мало. Я должен был что-то предпринять, сделать все, что в моих силах, чтобы знать наверняка: никто больше не умрет той смертью, которой умерла моя мать. Пока в Шотландии есть хоть одна ведьма, мне не будет покоя.

— И вы пошли к Скоби.

— Я пошел к Скоби. — И опять он не смог сознаться в своем провале, хоть это чуточку и обелило бы его в ее глазах.

Она не смотрела на него, глядя на мать.

— Она ни в чем не повинна. Это все, что я знаю.

Господь знает, что я невиновна.

И тем не менее ее поглотило пламя.

И ту женщину, которую он назвал невиновной, а Скоби приговорил к костру. Кто из них был прав?

В молчании глядя на Маргрет, он видел перед собою только уставшую дочь, которая несла на своих плечах непосильное бремя.

— Допустим, вы убедили меня, что она не ведьма. — Он сделал паузу и дождался, когда она повернется к нему лицом. — Ну, а вы сами?

С ее щек схлынула вся краска. Только глаза, голубой и карий, двумя пятнами цвета горели на белом лице.

— Вы думаете, я обладаю колдовской силой, потому что я ведьмино отродье?

— Нет. Потому что я боюсь, что околдован вами.

Уголок ее рта дернулся в крошечной улыбке.

— Какие бы силы не влекли нас друг к другу, Дьявол тут не при чем.

Он смотрел в ее глаза, выискивая в них правду, и вдруг ощутил, как зудящее желание сменяется умиротворяющим чувством родства.

— Я хочу вам верить, — вырвалось у него. Признание далось легче, чем он ожидал.

— Я тоже хочу вам верить. — Сколько тоски было в этих словах, ведь она очень, очень давно никому не доверяла. — И другого выбора у меня, кажется, нет. Жизнь моей матери в ваших руках.

— Как и жизни всех остальных душ в этом приходе.

Но, всматриваясь в ее глаза в поисках правды, он испытал пугающую готовность променять все эти жизни на спасение ее одной. Потому что он не просто хотел ей поверить.

Он уже ей поверил.


***


И Александр поскакал сквозь вечерние сумерки в деревню, оставив осужденную ведьму на свободе.

Говоря о матери, он впервые за много лет сознательно вызвал воспоминания о ее последних днях. Она умирала тяжело, в мучениях. Если бы ее назвали ведьмой, возможно, ее предсмертный бред тоже показался бы кому-нибудь разговором с Сатаной.

И это сблизило его с Маргрет. Они были похожи. У них обоих отняли мать. И оба они пытались добиться от мира справедливости.

Но что ему теперь делать? Как найти настоящую ведьму, чтобы невиновная осталась на свободе?