— А как же иначе. За то мне и платят. Первая, впрочем, так и не созналась, что убила своего мужа, но как только я нашел на ее теле метку… — Он пожал плечами. — Ее вина была, почитай, доказана, и она выложила все. Как Дьявол явился к ней и сказал, что таким великим грешницам, как она, припасены лучшие места в преисподней, как предложил отдать свою душу, пообещав, что при жизни она ни в чем не будет нуждаться. — Он улыбнулся. — А свое блудодеяние с ним она описывала так долго и в таких подробностях, что пришлось перенести день казни.

Его улыбка неприятно напоминала графа.

— Могу заглянуть к вам, когда все это закончится. — Богс кивнул в сторону сложенных костров. — Если вам нужна помощь.

— Нет, — резко ответил Александр. При одной мысли о том, как этот человек допрашивает Маргрет, ему стало не по себе. — Не нужна.

Богс понимающе кивнул.

— Я тоже не беру напарников. Не люблю лишние споры. Увы, но работенка у нас одинокая.

Чувство дискомфорта несколько ослабло. Одинокая, да. Может статься, этот Богс и есть та родственная душа, которую он искал. Тот, кто осознает, какая ответственность ложится на плечи дознавателя всякий раз, когда он допрашивает обвиняемую.

— Мне хватает споров со священником и графом.

— Вот-вот. И денежками делиться не нужно. Тут я подзаработал неплохо. По шесть фунтов за каждую из шести плюс расходы — жить можно, а? Говорят, возле Несса появились проблемы, так что отсюда двинусь на север, но сперва вернусь в Эдинбург. Шило сломалось. Надо купить у Скоби новое, хоть он и дерет втридорога. — Он выпятил губу и наморщил нос. — Может, у вас имеется лишнее? Я бы купил.

— Лишнее? — Слушая бессвязное бормотание Богса о деньгах, он только рассеянно кивал. Священникам тоже платили за труды, но Александр вступил в борьбу с Сатаной не ради денег.

— У меня было всего одно, то, что он обычно дарит в конце обучения. Надо было не жадничать и купить запасное. Но я лучше куплю у вас, если есть, чтобы не тратить время на крюк до Эдинбурга.

— У меня… тоже только одно. — Свое собственное, ибо Скоби не дал ему ничего. Александр не доказал, что заслужил этот подарок.

— Богс! Подойдите!

Жестом он показал, что уже идет, потом протянул ладонь Александру.

— На сожжение-то останетесь?

Сожжение. За все годы его одержимости ведьмами он ни разу не видел финального акта. Никогда не становился свидетелем окончательного уничтожения зла.

— Да, — внезапно решился он. — Останусь.

Богс помахал ему на прощание, а после, покрикивая на работников, вернулся к своему прерванному занятию.

Решено. Он останется, чтобы своими глазами узреть торжество правосудия и поверженного Сатану. Это придаст ему сил, необходимых для завершения «мелочи», которая ждала его в Кирктоне.

Вернувшись на постоялый двор, он сказал хозяйке, что берет последнее место, и попросил подать питье и еду. Все, что ему нужно — ночь крепкого сна вдали от сумятицы Кирктона, и тогда он будет готов совершить то, что должен.

Он уже допивал кружку, как вдруг заметил неподалеку знакомое лицо. Кустистые брови, большой нос, резкие морщины — как часто он видел эти черты, когда учился в университете. Майкл Форбс, его бывший профессор.

— Мистер Форбс?

Они не виделись четыре года, с тех пор, как Александр уехал из Абердина, но профессор выглядел постаревшим, словно они не встречались вдвое дольше.

— Кинкейд, ты ли это?

Они сдвинули стулья.

— Что вы здесь делаете?

— Меня попросили возглавить Комиссию. — Что явно его тяготило, судя по глубоким морщинам, бороздившим его чело сильнее, чем раньше.

— Они вызвали вас из самого Абердина? — Обычно Комиссию набирали из местных, таких как Оксборо или Диксон.

Тот кивнул.

— Сначала правосудие вершил король, потом Кромвель, потом Церковь. Теперь, когда Стюарт вернулся на трон, Тайный совет твердо настроен повсеместно распространить единый шотландский закон, поэтому они стали с большим пристрастием следить за тем, кто владеет властью в Комиссиях. — Он сделал паузу. — Бунты есть колыбель ведовства.

Шокирующая фраза.

— Вы думаете, ведьмы пытаются сместить короля?

— Я думаю, что единый стандарт во всем государстве предпочтительнее множества местных интерпретаций.

— Значит, граф Оксборо…  — Он запнулся, не желая строить предположения, не бунтовал ли граф против короны, однако любопытство узнать, почему тому не досталось места в Комиссии, перевесило. — Его просто упустили из виду?

— Не пригласили. Видишь ли, официально титул ему не принадлежит. Он граф только по браку.

— По браку?

— Леди Оксборо — его кузина и единственное дитя предыдущего графа. Он давно уже подал прошение закрепить титул за ним и теперь ждет решения нового парламента. Наверное, в совете сочли, что посадить его во главе Комиссии — все равно, что подтвердить его притязания. Вдобавок, насколько я слышал, против этого возражали другие претенденты на титул из числа его родичей.

Ясно теперь, почему Оксборо торопится пристроить дочь замуж. Его положение было весьма непрочным.

— Ну, а ты как здесь оказался? В нашу прошлую встречу ты был помощником при Комиссии. — Еще тогда Форбс разглядел его рвение сражаться со злом.

— Теперь я охочусь на ведьм. Прошел обучение у Джеймса Скоби.

— Стал, значит, Ведьминым шилом. — Пристальный взгляд. Александр не знал, как его толковать. — Но не здесь.

— Еще не стал. Я едва начал. Одна ведьма в Кирктоне признала свою вину, и завтра я отправлю письмо с просьбой созвать там Комиссию. — Кроме Форбса, он не мог назвать никого, кому можно было бы с тем же доверием поручить столь непростую работу, и был рад, что в Тайном совете разделяют его мнение. — Если только вы не согласитесь направить туда свою. Тогда дело закончится гораздо быстрее. — А он всей душой жаждал его скорейшего разрешения.

Форбс покачал головой.

— Комиссия уже распущена. Почти все разъехались по домам. Я и сам уеду, как только разберусь с оставшимися делами. — Он вздохнул, поглядывая на Александра. — Незавидная у нас работа, ты не находишь?

Он кивнул.

— Да. Не знаю, надолго ли меня хватит. — До сих пор он не признавался в этом даже себе самому.

— Как твои близкие?

Эта тема нравилась ему не больше, чем предыдущая.

— Я редко их вижу.

Наследная доля позволяла Александру вести скромную, но независимую жизнь. К тому же после смерти матери в семье поселился разлад. Любые его устремления отец принимал в штыки, настаивая, чтобы сын оставался дома и помогал своему старшему брату, будущему лэрду, вести дела.

Она умерла, твердил отец, словно заодно с женой похоронил и память о ней. Тебе ее не воскресить.

Но он может — он должен — спасти от гибели других.

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, — проговорил Александр, — насколько вы правы? Насколько они на самом деле виновны? — Еще до Скоби, работая помощником при Комиссиях, он смотрел на череду лиц и не мог узреть разницу между теми, кто служил Богу, а кто — Дьяволу.

Форбс вздохнул, и морщины на его лице обозначились резче.

— Ты же служил при Комиссиях. Ты сам знаешь ответ. К тому времени, как дело доходит до нас, зачастую только и остается, что вынести смертный приговор.

Несмотря на все свои подозрения, Александр продолжал видеть перед собой Маргрет; представлял, как она обнимает мать, как склоняет голову во время молитвы, как идет за водою к ручью или занимается чем-то еще, таким же обыденным. Как все обычные люди. Для нее и для других женщин на его попечении все могло закончиться в один момент — скажи он всего одно слово.

Он содрогнулся.


***


Хотя стояли октябрьские холода, утром Александр проснулся весь мокрый от пота и не сразу осознал, что уже не спит.

Во сне он балансировал на кромке узкой, вздымающейся из морской пучины, стены. По небу неслись черные штормовые тучи. Ревел ветер. Сверкнула молния, и на дальнем краю стены он увидел Маргрет. Противостоя ветру, он пошел по скользким камням ей навстречу, зная, что один неверный шаг — и его поглотят клокочущие волны.

А в спину ему, перекрывая гром, хохотал Дьявол.

На улице же сегодня не было ни дождя, ни ветра, ни грома с молниями, только тяжелое, свинцово-серое небо давило сверху на город.

Следуя за толпой, Александр пришел на площадь. Богс уже стоял вместе с отцами города возле помоста, с которого предстояло выступать священнику, слишком далеко, чтобы до него дозваться.

Зеваки болтали без умолку, радуясь выходному дню и предвкушая предстоящее зрелище, но как только услышали громыхание выезжающей на площадь телеги, примолкли.

Две женщины из приговоренных рыдали, третья кричала. Еще одна была в таком состоянии, что не могла ни стоять, ни идти, и на костер ее потащили волоком.

Их привязали к столбам, лицом к толпе, и заставили слушать священника. Слова проповеди не долетали до сознания Александра. Вместо того, чтобы слушать, он пытался заглянуть осужденным в глаза, высматривая в них то, что обязан был уметь находить, уметь распознавать для того, чтобы выявить своих собственных ведьм.

Та женщина, что не смогла идти, держалась в вертикальном положении только благодаря веревкам, которыми ее привязали к столбу, отчего казалось, будто ее душа уже покинула тело. А может Дьявол и впрямь уже забрал ее душу себе?