– Думаю, все идет хорошо, – сказал он. – Боюсь только, что мы не успеем съесть что-нибудь приличное за ленчем, так как вы не сможете снять вуаль на публике, но я приготовил нечто вроде пикника в своей конторе.

– А мои сестры?

– Они приглашены. Тадиус доставит их, как только зал суда опустеет и вокруг не будет любопытных глаз.

Когда они выходили из здания суда, Пруденс смотрела прямо перед собой. Журналисты выкрикивали какие-то вопросы, но Гидеон их игнорировал и крепко сжимал ее локоть, пока они не оказались на улице, где их ожидал наемный экипаж. Однако не было уверенности в том, что вокруг все безопасно. Как только они оказались в кебе, Гидеон попросил кебмена гнать что есть силы. Щелкнул кнут, и лошадь рванулась вперед.

Пруденс глубоко вздохнула и подняла вуаль.

– Я в ней задыхаюсь, – пожаловалась она. – Теперь мы в безопасности?

– В полной безопасности. – Он повернулся на сиденье, чтобы видеть ее лицо в тускло освещенном экипаже. – Как вы переносите все это?

– Лучше, чем Беркли, – ответила она. – Вы его уничтожили.

– Почти уничтожил, – ответил он серьезно.

– Надеюсь, вы с ним покончите? – спросила она, и сердце ее взволнованно забилось.

– Мне нужно, чтобы ваш отец помог мне прикончить его.

– О!

Теперь Пруденс поняла. Ее отец должен был подтвердить, что человек, которого он считал другом, втянул его в сомнительную аферу и вынудил вложить средства в несуществующий проект, предназначенный только для одной цели – очистить карманы своего так называемого друга. Если отец будет настаивать на том, что его друг никогда не вводил его в заблуждение, что он всегда понимал все мотивы его действий и добровольно и охотно отдал ему залоговое письмо на свой дом, их дело будет проиграно. Защита ничего не сможет сделать. Действия Беркли не могут быть сочтены обманом, а документы подложными, если тот, кого можно было бы счесть обманутым и пострадавшим, будет утверждать, что на самом деле этого не было.

Констанс и Честити молча слушали объяснения сестры. Гидеон обносил их сандвичами с крабами и омарами и стаканами шабли «Премье Крю» и отвечал на вопросы, но успевал внимательно наблюдать за Пруденс и порадовался тому, что она едва прикоснулась к своему вину.

Наконец он сказал:

– Пруденс, я догадываюсь, что сэр Сэмюел вызовет в качестве следующего свидетеля «Леди Мейфэра». Он не может рискнуть и вызвать вашего отца сразу после провала Беркли.

– И мое выступление должно поколебать уверенность отца в правоте его друга и заставить изменить мнение и показания.

Он кивнул: Гидеон хотел обнять и поцеловать ее, изгнать панику из ее глаз. Когда-нибудь, возможно, еще наступит время для любовных игр, но, разумеется, не сейчас.

– Очень хорошо, – сказала она. Пруденс посмотрела на сестер, потом на Гидеона. – Если не возражаете, мне бы хотелось поговорить с сестрами наедине.

– Разумеется.

Он поднялся со стула и пошел к двери, потом замешкался.

– Дайте мне знать, если решили обсудить что-нибудь, касающееся вашего выступления. Вы не должны преподносить сюрпризов вашему адвокату.

– Мы понимаем.

Он кивнул и вышел.

С минуту сестры сидели молча, потом заговорила Пруденс:

– Мы все знаем, что я должна сделать.

– Вопрос состоит в том, как это сделать, не демонстрируя всему миру, кто ты, – сказала Констанс.

– У меня есть идея, – вступила в разговор Честити.

Пруденс казалось, что сейчас в зале суда гораздо жарче, чем было утром. Голоса звучали более оживленно, она постоянно чувствовала на себе любопытные взгляды, и так продолжалось все время, пока не появился судья. Сердце ее учащенно билось, а вуаль казалась еще более удушающей. Она не сомневалась, что щеки ее пылают, а на лбу выступили бисеринки пота. Однако Гидеон казался таким же спокойным и расслабленным, когда сел рядом с ней. Напрасно она пыталась собрать все свое мужество и обрести спокойствие.

Беркли был красным как свекла, и Пруденс подумала, что он слишком увлекся возлияниями за ленчем.

Он тяжело дышал и перешептывался со своим советником. Ее отец выглядел бледнее обычного и сидел позади Беркли очень прямо, глядя на помост с судейским креслом.

– Прошу встать.

Все поднялись со своих мест, а судья сел в свое кресло, поправил парик и вопросительно оглядел зал суда.

– Сэр Сэмюел?

Адвокат поднялся с места и объявил:

– Мы вызываем на свидетельское место «Леди Мейфэра», м'лорд.

– Вы хотите сказать, что вызываете само издание? – Судья недоверчиво уставился на адвоката.

– Мы вызываем представителя этого издания, м'лорд. Эээ... – Он сделал выразительную паузу, которая должна была подчеркнуть его пренебрежительное отношение к газете. – Мы вызываем леди, как мы представляем это, м'лорд, предпочитающую, чтобы ее называли Мадам Мейфэра.

– Странно, – заметил судья. – Может ли издание быть приведено к присяге?

Гидеон поднялся на ноги.

– Представительница издания может принять присягу, м'лорд. Могу привести в пример прецедент – дело Ангус против «Нортхэмптон гералд», год 1777-й.

Судья нерешительно кивнул.

– У вас есть возражения, сэр Сэмюел?

– Нет, м'лорд. Я полагаю, что свидетель – член человеческого общества.

Это заявление вызвало шушуканье в зале. Пруденс смотрела прямо перед собой сквозь густую вуаль. На лице Гидеона не дрогнул ни единый мускул.

– Очень хорошо.

Судья кивнул:

– Вызываем эту Мадам Мейфэра.

Пруденс поднялась и решительно направилась к свидетельскому месту.

Клерк привел ее к присяге, и она села, сложив руки на коленях.

Сэр Сэмюел подошел к ней. Он похож на разозленную ворону, решила Пруденс. Это сходство подчеркивала его черная мантия, хлопавшая его по ногам. Взгляд его был глумливым.

– Вы несете ответственность за эту публикацию?

Он махнул экземпляром газеты, и лицо его выразило брезгливость и отвращение.

– Qui, m'sieur... ах да, прошу прощения. Я один из издателей.

– Я так понимаю, что вы из Франции?

– Да, из... la Franc.

О Господи, сможет ли она продержаться достаточно долго? Одно дело – играть эту роль в собственной гостиной в обществе сестер, и совсем другое – здесь. Она впервые бросила взгляд на присяжных. Двенадцать добрых и славных мужчин. Во всяком случае, скучно им не было.

– Для вашего издания обычное дело – портить репутацию членов общества, мадам?

– Нет, – просто ответила Пруденс. Она заметила, что Гидеон одобрительно кивнул. Его девизом было – держаться как можно проще. Не лезть из кожи вон без крайней необходимости.

– А как вы назовете эту статью об одном из самых достойных и уважаемых членов аристократического общества, мадам?

– Это правда, месье.

– Я назвал бы это злонамеренной попыткой опорочить достойного человека, – сказал сэр Сэмюел спокойно. – Но конечно, для граждан вашей страны не внове порочить аристократию.

По залу прокатилась волна смешков. Пруденс посмотрела на Гидеона. Лицо его оставалось бесстрастным.

– Мы произвели расследование, сэр, – сказала Пруденс. – Другие делали то же самое.

– Другие! – внезапно загремел сэр Сэмюел. – Возможно, вы имеете в виду «Пэлл-Мэлл газетт». Так ведь она известна своей склонностью к сенсациям. Ваши необоснованные обвинения, мадам, дали пищу известным желтым изданиям.

– Они не пыли неопосиованными, месье, – заявила Пруденс. – У нас есть свидетели. Женщины, о которых говорится в «Пэлл-Мэлл газетт»...

– Женщины! Падшие женщины! Уличные девки! Неужели общество дошло до этого? Неужели слово женщины равноценно слову пэра королевства?

Он стремительно обернулся, и его мантия зашуршала. Он сделал жест, привлекая внимание жюри, потом снова повернулся к свидетельскому месту.

– Ах, сэр Сэмюел, ви так називаете шенщин, оскорпленных вашими так називаемыми аристократами. Ви називаете их патшими шенщинами, шлюхами, проститутками...

Она внезапно прервала свою речь, осознав, что забыла об акценте и наставлениях Гидеона. Она позволила прорваться своему негодованию и показала свой подлинный нрав.

– И похоже, что на защиту этих женщин встают гарпии, – сказал сэр Сэмюел, снова поворачиваясь, чтобы отдать поклон присяжным.

Пруденс тотчас же охватил страх. Она задыхалась под своей густой вуалью.

– Опнажать несправедливость опщества, месье, это часть работы нашей газет. Я утверштаю, што у нас есть доказательства вины лорд Беркли.

– А как с этими обвинениями в финансовых махинациях?

Он сменил тему столь стремительно и так агрессивно взмахнул рукой в сторону Пруденс, что она невольно отшатнулась.

– Что можете вы знать, мадам, что может быть известно издателям вашего позорного листка... – Он снова махнул газетой: – Что вы можете знать о подробностях отношений и детальном положении дел между друзьями? Между двумя близкими друзьями, связанными многолетней дружбой? Я полагаю, мадам, чтоб вы и ваши коллеги-издатели по какой-то причине, известной только вам, мстите графу Беркли. Это нечто вроде личной вендетты. Вы фабрикуете факты и подаете их в выгодном для вас свете.

– Это неправда, – возразила Пруденс.

– Неправда, что вы делали авансы лорду Дункану? И что ваши авансы были отвергнуты?

Он положил руки на перила свидетельской ложи и уставился на нее, будто мог видеть ее лицо под вуалью.

Пруденс не сдержала смех. Она не могла удержаться от смеха. И тут заметила направленный на нее взгляд отца. Глаза его были живыми и встревоженными. Конечно, она не могла изменить свою манеру смеяться. Но сейчас это было к лучшему.

– Вы находите это забавным, мадам?

Было ясно, что ее смех сбил с толку адвоката враждебной стороны.

Его обвинение было нелепым и диким и имело целью смутить ее.

– Да, я нахожу это весьма забавным, – сказала Пруденс. – Меня учила ma теге – прошу прощения, моя мать считать мужские претензии... смехотворными и нелепыми.