Она быстро огляделась: за окном все еще была глубокая ночь, рядом тихо на животе спал муж.

Да, Бренсон все еще рядом. Это не сон, в отличие от кошмара, пережитого только что.

Снова этот сон, выдохнув в отчаянии, подумала она. Сколько еще ее будут мучить эти кошмары?

Она откинулась на подушки, нечаянно задев мужа. Он сонливо пошевелился и привстал на локти. Пару секунд он смотрел на жену, видимо не сразу поняв почему она здесь. Привычным это не назовешь.

– Что случилось? – с необычной заботой в голосе поинтересовался Бренсон, частично скинув сон. – Почему ты не спишь?

– Ничего, просто опять кошмар приснился.

– Опять? – протерев глаза, переспросил муж. – Какого рода?

– Это не важно…

– Нет важно, говори. Все равно я уже проснулся, да и выглядишь ты взволнованной.

– Это глупо…

– Я не буду смеяться, честно. Что тебя мучит? Сняться роды?

Джулия удивленно на него взглянула.

– Да? А как ты догадался?

– Это не сложно. Все женщины их бояться («и мужчины тоже», – добавил он про себя), но в большинстве случаев страхи не оправдываются.

– Но мне постоянно сниться, что я умираю. Наша мать едва не умерла при родах, она много раз рассказывала нам про пережитое. Наверное, я просто слишком восприимчива. Я знаю это глупо…

– Нет не глупо, – серьезно глянув на нее, возразил муж. – Вашей матери не следовало передавать вам свои страхи, обычно все про это помалкивают, чтоб не пугать молодых девушек, которым предстоит пройти это испытание. Однако она едва ли похожа на других. Ты поэтому такая грустная все время и не ешь ничего?

– Да, по большей мере, – неохотно ответила Джулия, удивляясь его проницательности и заботе.

– Тебе следовало мне сказать…

– Но мы не разговаривали…

Бренсон улыбнулся.

– И то, правда. Значит, мы исправим это. Я хочу, чтоб ты знала, что я буду рядом, и не дам случиться ничему плохому. Мы начинали это вместе и вместе поможем родиться маленькому Ричарду Уэлсэру.

Джулия понимала, насколько нелепо это звучит. Мужчину и близко не пустят в родильную комнату, если он не врач. А все прочее в руках Господа. И все же слова мужа, и его искреннее желание ее утешить помогли. Раньше, кроме горничной Аннет, никто ее не утешал, как же приятно понимать, что кому–то не все равно.

– Ты думаешь – это будет мальчик?

– Ну да, а то придется еще трудиться, чтоб появился наследник, – склонившись и игриво поцеловав живот жены, ответил Бренсон.

Джулия улыбнулась, было приятно вот так просто быть рядом.

– Ну, может я не буду возражать… Бренсон…

– Что?

Он не видел, но отчетливо чувствовал ее смущение.

– Люби меня, как муж любит жену… – ей было очень стыдно за себя, но здесь во мраке ночи ей сильно захотелось быть ближе к нему, настолько, насколько это возможно. Лишь в его объятьях она чувствовала себя счастливой, и хотелось еще раз это испытать.

Дважды просить не было нужды

– Корюсь, – целуя ее, промычал Бренсон, – твоя сорочка совсем мокрая, давай ее снимем.

И через мгновение, мягкое, нежное тело жены было в его объятиях. Она охотно шла ему навстречу. Ее животик уже был заметен, сгладив линию талии, но его это не смущало. Он осторожно и неспешно ласкал ее. Совсем не так, как в прошлый раз. В этот раз, без гнева и обид оба чувствовали сладкую негу и предавались любви ласково и медленно.

Когда Джулия, удовлетворенная и слегка утомленная, уснула в объятиях мужа, никакие страхи больше ее не терзали. Теперь она знала, если у них все наладиться, она сможет все преодолеть. Может даже он снова ее полюбит?

Глава 27

Бренсон проснулся первый и долго смотрел на свою, спящую и прекрасную, молодую жену. Он был счастлив. Ее тонкие кисти покоились у него на плече, тихое дыхание вздымало прекрасную, налитую грудь, а простынь прикрывала только половину ягодиц. Все это так и просилось на полотно художника, но единственным, кто мог узреть этот шедевр на белом атласе – был муж. И был несказанно этому рад.

Оставалось только одно обстоятельство для полного его счастья. Он хотел услышать от нее слова любви. Нет, мстить он больше ей не собирался, но все же намеревался задать ей вопрос.

Джулия открыла глаза, и первое что увидела его счастливую улыбку. Это было словно продолжения сна, очень хорошего сна. Она тоже улыбнулась и тут же их уста слились в поцелуе.

– Я никогда тобой не наслажусь.

– Это взаимно, – промурлыкала жена в ответ, чувствуя всем телом его на себе.

– Я снова хочу тебя.

– Я твоя, – ответила она.

– Знаю, – целуя ее улыбку, ответил Бренсон, – но боюсь, как бы мы не навредили малышу.

Джулия покраснела, она совсем забыла, что в положении. С ним она забывала все.

– Ты прав, но пока я не чувствую никакого дискомфорта.

– Думаю, он еще пока очень маленький и все же я должен тебя беречь.

– Это так непривычно, – тихо шепнула Джулия.

– Что именно?

– Что кто–то хочет меня беречь…

Бренсон еще раз отругал себя внутри за все эти месяцы неразберихи, когда она должна была быть одна, вместо того, чтоб быть любимой им.

– Я все исправлю. Я обещаю, я…

– Ч-ш-ш, – Джулия обеими руками обхватила его лицо и поцеловала нежно–нежно. – Больше ничего не говори. Я люблю тебя и больше никогда не послушаю других, что бы мне ни говорили.

Бренсон почувствовал, как сердце радостно сжалось, она сказала, и он даже не просил.

– Повтори.

– Что?

–Что любишь меня.

Джулия еще раз его поцеловала.

– Люблю, люблю. Очень, очень сильно. И уже давно.

После этих слов сдерживаться больше не было сил, и они все же предались еще раз любви, хоть и не долго.

И только за завтраком Джулия вдруг вспомнила, что он собирался задать ей вопрос.

– Ты уже ответила на него, – сказал ей Бренсон, когда она напомнила. – И я думаю, все у нас будет хорошо.

Дни стали довольно безмятежными. С каждым часом супруги привязывались друг к другу все больше, и это не могло, не радовать обоих. Бренсон отложил поездку в Лондон на неопределенные строки, так как не хотел разлучаться с женой. Сам себе, дивясь, каждый день, он смотрел на нее и не мог насмотреться, любил и не мог вместить свою любовь в сердце. Она рвалась наружу, и он все время пытался как-то это выразить. Задаривал жену подарками, осаждал заботой и лаской. В мае – на ее девятнадцатилетие, муж сделал жене чудный сюрприз. Он пригласил фотографа из Лондона, и они сделали свадебные снимки, так как при обстоятельствах их бракосочетания было не до этого. Кроме этого, вручил два кулона, чудесной ювелирной роботы. Один для их совместного снимка, другой для снимка малыша. И глядя в ее счастливые глаза на день рождения, чувствовал себя чудесно. Это было счастье в чистом виде. Его больше не волновали другие женщины, они словно перестали существовать. Даже воспоминания о прошлых привязанностях были противны. Лишь теперь он в полной мере ощутил всю бездну одиночества, в которой он жил до нее. Эта жизнь была ужасна по своей природе и поэтому причиняла столько боли ему и окружающим.

– Ты сегодня чудесно выглядишь, – вместе прохаживаясь, как обычно, в это время по саду, улыбаясь, заметил Бренсон.

– Спасибо – это полностью твоя вина, – просияла Джулия в ответ и покрепче прижалась к руке мужа.

Он тут же остановил ее и не удержавшись притянул к себе, поцеловал и, подхватив на руки, закружил в воздухе.

Звонкий смех разнесся по округе. Стоял чудесный день, начиналось лето. Джулия была примерно на седьмом месяце беременности, и это уже было весьма очевидно. Она начала хорошо есть, была вполне счастлива и выглядела свежее, чем когда-либо. Между ними царили мир и любовь, они с воодушевлением ждали появления на свет маленького Ричарда, как все чаще называл ребенка будущий отец.

Конечно, люди все еще судачили о них. О свадьбе, которая прошла так поспешно и конечно о ее положении. В обществе такое смаковали подолгу и со вкусом. Разумеется – это было продиктовано не добропорядочностью, а завистью и бездельем.

Известие же, что Джулия в положении только подливало масла в огонь. Сами супруги мало придавали значения этим толкам, Бренсон к ним привык, а Джулия была слишком счастлива. Она бы и вовсе о них не знала, поскольку никак не участвовала в общественной жизни, однако любезная маменька считала своим долгом во все посвящать дочь.

Бренсон поддерживал жену, как мог, однако ежедневные визиты миссис Честер раздражали его, и он редко долго присутствовал при них. Как он не старался, но выдержать больше пяти минут ее болтовни не мог. Ему было искренне жаль жену, что она не может, как он просто встать и уйти. В конце концов – это была ее мать.

В отместку миссис Честер любила в зяте только его состояние, а счастье дочери в ней вызывало смешанные чувства. Вроде это и была ее заслуга, однако по странной причине она скорее презрительно смотрела на его преданность и любовь, нежели с восхищением. Почему-то перемена в отношениях супругов не вызывала в ней приливов счастья.

А вот его матушка, будь она жива, была бы рада счастью сына.

– Мне так жаль, что мама не с нами. Столько лет прошло, я едва помню ее, но не перестаю скучать.

– И за братом.

– И за братом. – Бренсон задумчиво посмотрел вдаль.

Они с Джулией часто гуляли вместе и навещали могилы его родных. Он потихоньку открывал свои чувства, рассказывал о семье и о своем детстве. Теперь она лучше понимала, почему он был таким, каким он есть. Все те утраты, что он нес с самого детства, научили его не любить, чтоб потом не страдать. И хотя Джулия не понесла в жизни столько утрат, как Бренсон она его понимала, поскольку единственный человек, который ее любил, умер. Что и говорить сестра и мать никогда не проявляли любви к ней, хотя это и было довольно странно.

– Ты говорил, что тебе надо в Лондон – это как-то связано?