Джулия чувствовала, как пожар разгорался, то в глубине ее живота, то в груди раздирая ее изнутри, то пылая в мозгу. Все вокруг потеряло форму и замелькало размытыми пятнами в глазах. Его присутствие такое необходимое и явное вскоре стало разрывать ее на мелкие частички.

Больше не было обид, гордыни, сожалений. Было только желание – одно сильное и необъятное желание.

Руки, ноги и губы сплетались в непрерывном движении. Джулия не могла думать больше ни о чем, она осознавала лишь острую необходимость в его касаниях и поцелуях. Каждый раз, когда он, властно и ненасытно, врывался в нее, она плыла навстречу наслаждению. Она раз за разом пыталась удержать его подольше в себе, чтоб это не кончалось. Чтоб не наставал неизбежный момент разлуки и непониманий. Джулия знала это, и вместе с наслаждением в ней остро чувствовалась боль. Любовь к этому мужчине причиняла ее и была неутолима.

Бренсон уже не контролировал себя, его тело рвалось вперед, вонзаясь в желанные глубины. Ритм ускорялся и вскоре стал почти несносным, каждый мускул был напряжен, ожидая приближения пика. С каждым новым ударом он все ближе был к счастью, словно ничего и никогда ему уже не будет нужно. И вдруг настал тот самый, долгожданный момент экстаза. По телу молниеносными лучами разнеслись импульсы, пронзив каждый нерв, словно током с такой силой, что из горла вырвался крик. Сознание унеслось его куда–то ввысь. Дойдя до предела, тело обессилено рухнуло на Джулию, содрогаясь волнами восторга.

Оба почувствовали миг единства телесного начала так полно, что казалось, больше ничего в этой жизни не вернет их к мраку реальности с житейскими бедами с блеклыми радостями. Не в силах разжать крепкие объятья они еще долго впитывали дыхание друг друга. Молчание ночи прерывалось лишь легкими вдохами между мягкими касаниями губ. Джулия нежно поглаживала его влажные волосы на затылке, в то время как его горячее дыхание прожигало плоть, клеймя ее поцелуями. Казалось, это будет длиться вечно.

Не хочу пробуждаться от этого забытья, подумала Джулия, не желая верить, что что-то может нарушить эту идиллию.

«Не хочу! Не хочу…» – повторяла она про себя.

К сожалению, вскоре жар в их телах стал угасать.

Бренсон первым открыл глаза и посмотрел на нее. Взгляд был неожиданно холоден. Только что пережитое наслаждение стало испаряться, так же быстро как испаряется роса под первыми солнечными лучами.

Мгновенно почувствовав смену, его настроения Джулия поняла, что все вернулось на круги своя. Обида в его сердце, вновь взяла верх. Увы, мимолетное счастье бесследно исчезло, возвращая прежнее отчуждение между супругами.

Он, молча, отпрянул, небрежно стянул с жены простыню, обмотал бедра и пошел к камину. Нетрудно было догадаться, что теперь он сожалеет о том, что поддался воле своего тела. А оно хотело любить ее, а не ненавидеть.

Как жаль, что нельзя все уладить, думала Джулия. Разве он поверит, что ее поступок диктовался любовью к нему, а не наоборот?

Терпкий аромат табака разнесся по комнате. Джулия и сама поняла, что больше здесь не нужна. Его точеные плечи были столь напряжены, что даже мускулы под кожей угрожающе вздымались. Сглотнув ком, она тихонько сползла с постели, подобрала с пола платье, кое-как его натянула, и тихо скрылась за дверью. Она не видела взгляда, брошенного ей вслед, только холодок пробежал по спине.

Еще недавно полыхавшее пламя их страсти погасло бесследно. «Что я чувствую к ней? – размышлял Бренсон, оставшись в комнате сам. – Любовь? Ненависть? Презрение? Вину? А может все вместе?»

Как разобраться в себе? Лелеять обиженную гордость, или попрать ее и пасть поверженным перед ногами этой феи?

Бренсон курил у камина и не мог дать себе ответа ни на один из этих вопросов.

Нельзя сказать, что с момента ее появления в его жизни ему стало намного легче, но жизнь бурлила в его крови ярче. Черт возьми, да что такого в этой женщине, почему лишь ее он желает так неистово, что вынужден постоянно сдерживать себя от унижения валяться подле нее, как пес? Что это было только что? Разве возможно так любить? Это было на грани. Наслаждение и боль. Проблема была в том, что эта любовь лишала его воли. А именно это он боялся отдать.

Нет, надо противиться ее чарам. Эта женщина растоптала его сердце, залезла в саму его суть, сделала рабом и не заслуживает прощения. Она никогда не узнает, что затмила всех до и после себя. Он никогда не откроет ей свое сердце. Больше он не позволит себе слабость любить. Очевидно, сегодня ее толкнула в его объятья простая похоть, ну и пусть.

Другой причины он не видел, так как привык, женщины делали много всяких глупостей, чтоб затащить его в свою постель. Чего стоит только драка Жанин и Рене. Сейчас, конечно, Жанин ведет себя сдержанно, демонстрируя что обрела хоть каплю самоуважения. Однако Бренсон знал, если бы он того возжелал, она по–прежнему была бы в его власти. Просто он не проявлял никаких усилий, чтоб привязать ее к себе, вот и все.

Да, заставить Жанин любить намного проще. Только у Джулии нет сердце. Благо хоть тело податливое. Она бы, наверное, и другому отдалась, попадись он раньше Бренсона. Со злостью стиснув зубы, он гневно кинул окурок в камин.

Нет, такого он не допустит. Теперь она уже никому кроме него – ее мужа – принадлежать не будет. И он не успокоиться, пока не услышит слова любви из ее уст. И тогда уж она узнает, как это быть отвергнутой. Он сделает все для этого; разобьет ей сердце, как она ему…

Глава 24

Джулия была не из тех людей, которые могут подчинять себе других. И это стало весьма очевидно, после нескольких недель пребывания в Адриан-Менор. Она никогда никем не управляла, слуги в их доме всегда дрожали от вида матери и от капризов Аббигайл. Джулию же все хоть и любили, могли ослушаться. Почувствовав слабину слуги ее нового дома не преминули этим воспользоваться. Их строгий хозяин не церемонился с представлением, просто известив статус новоприбывшей, он вскоре уехал, не посвятив, когда вернется. Под холодным взглядом Бренсона никто не посмел что-то спросить, все, и Джулия, в том числе, его боялись. Синий лед его глаз мог гореть страстью и похотью, но не добротой.

Первые несколько дней прислуга под впечатлением строгости хозяина была учтива. Они не знали в какой момент он может неожиданно оказаться дома. Однако, поняв, что скоро этого не произойдет, они стали игнорировать просьбы столь безвольной и покладистой хозяйки, какой была Джулия. Она чувствовала себя здесь лишней и ненужной как, впрочем, и в любом другом месте.

Сейчас был вообще не лучший период ее жизни.

Бренсон не утруждал себя слать ей весточки, да и с какой стати? Разве его вообще интересовало, что она чувствует или думает. Да и кто она? Жена, но только на бумаге. Он четко дал понять, что ему нужен только ребенок, а не она. И осознавая это, она сожалела, что уступила ему в ночь их свадьбы. Как жалко должно быть это выглядело. Как непоследовательно с ее стороны сначала отказываться выходить за него, а потом уступить свое тело. Почему рядом с этим человеком она постоянно делает глупые вещи?

– В этом доме просто кошмарная прислуга, – появившись в дверях малой гостиной, где Джулия пыталась занять себя вязанием для будущего малыша, сразу посетовала мать. – Не пора ли тебе показать им кто тут хозяин?

– Они сами это показывают каждый день, мама, – ответила Джулия, грустно, понимая, что мать опять буде порицать ее за все на свете.

– К чему эти отговорки? Я столько времени потратила, пытаясь вас обучить, как следует вести хозяйство и управлять слугами, а ты ничего не усвоила. Небось Аббигейл бы не позволила своей матери блуждать по дому в поисках дочери, поскольку ее слуги знать не знают, где хозяйка дома.

– Они презирают меня и постоянно шепчутся, наверное, уже вся округа знает, что у канарейки в саду больше прав на этот дом, чем у меня.

– Они слуги, какое право у них тебя призирать? – строго отрезала мать. – Пригрози уволить их, или пожаловаться Редингтону если они не возьмутся за ум.

– Ему все равно, иначе он бы остался здесь. Все это прекрасно понимают. Я даже в церковь не могу пойти, чтоб мне в спину не бросали, что мой брак заключен самым позорным образом, а некоторые даже сомневаются заключен ли вообще. А скоро они узнают о моем положении и уж вдоволь начешут свои языки.

– А чего ты хотела? Твое распутство к этому привело – это и так благородно с его стороны было жениться на тебе. Я, скажу, по правде не ждала такого результата. И тебе нечего жаловаться – посмотри на этот дом – это все когда–то будет принадлежать твоему ребенку. Уж поверь, даже Абби позавидовала тебе. Весьма сокрушалась в письме.

– Если бы она не оставила меня в Лондоне, не соизволив сказать, что уедет, ей бы сейчас не пришлось сокрушаться. А ты даже не выговорила ее за то, что она меня бросила.

Джулия с укором глянула на мать, но та лишь увела взгляд и улыбнулась.

– Не говори глупости. После столь чудесного исхода – разве я могу на нее сердиться?

– Чудесного исхода? Мама я замужем за человеком, который ненавидит меня! Он даже не глянул в мою сторону, уезжая, а когда вернется мне страшно подумать, сколько новой злости скопиться у него в душе.

– Брось эти сантименты, дочь моя, и вместо того, чтоб здесь закатывать драму иди и разберись со слугами.

Джулия и не ждала от матери понимания или сочувствия, но все же в ее нынешнем положение колкости родительницы часто доводили ее едва не до слез. А мать не собиралась раскрывать какую лепту она внесла лично. Правду говоря, она и не надеялась, что Редингтон внемлет угрозам и жениться на Джулии. Она рисковала, сговорившись с Аббигайл и переживала как бы, и сама не осталась на улице за свою выходку. Ну да ладно, – думала мать, главное семья спасена от бесчестья и их будущее обеспечено раз и навсегда. Да и дочери замужем! Все сложилось отлично.

– Я попытаюсь, хотя вряд ли у меня это получиться, – неохотно ответила Джулия, желая поскорее отделаться от маминых советов и упреков.