Звонок дрогнул под рукой посетителя, дверь распахнулась и седовласый дворецкий, поклонившись, пригласил войти. Безразличие на его морщинистом лице никогда бы не навело на мысль, что прежде чем сделать этот столь привычный для него жест он тщательно изучил посетителя, чтоб не дай бог, не пропустить чужака.

Клубная атмосфера была привычна и привычно Бренсону она не очень нравилась. Публика здесь собиралась весьма почтительная, быть в их числе означало быть на пике мира. Так считали все здесь присутствующие, только не Бренсон. Для него это была тягостная необходимость. И, чтоб наградить себя ею пришлось еще и поднапрячься. События, связанные с семьей, занесли его имя в черный список. Обелить его поначалу не представлялось никакой возможности. И тут вдруг годы его бурной молодости принесли: нет – не вред, а пользу. Первый раз в жизни он прибег к такому рода помощи, как рекомендации. Эти самые рекомендации дал герцог Каненсдейл, чьё имя пользовалось неизменным почетом в этом и многих других местах. Поскольку Каненсдейлы входили в здешний круг едва не со дня основания клуба, его желание вернуть в ряды лорда Редингтона зачлось. В конце концов аристократы должны стоять друг за друга. Каненсдейл был слегка в долгу перед Бренсоном, теперь пришло время расплатиться. Чего не сделаешь ради спасения репутации семьи – причем в данной ситуации один ее сохранял, а второй возвращал.

Какое странное чужое чувство стало вдруг управлять его жизнью. Когда–то оно не вызывало ничего кроме досады, а теперь весь его мир крутится вокруг этого. Ирония, если учесть, что семьи давно нет, а все его усилия едва ли будут оценены покойниками. Но Бренсон ничего не мог с собой поделать – теперь это было единственное, что интересовало и отвлекало от всего остального. А именно от огромной дыры у него в груди. Тщетно пытаясь выкинуть события прошлой осени из своей памяти, он как одержимый бросился искать ключ к делу брата. На следующее же утро после разрыва с Джулией Честер он рванул из своего поместья в Лондон, и там внезапно ему повезло. Его человек передал ему одну маленькую, но весьма убедительную причину поехать в Прагу. Один из сослуживцев брата отбывал там отпуск и Бренсон решил его навестить. Понимая, какая ничтожная возможность того, что этот человек знает хотя бы что-то полезное, решение поехать туда все равно было нерушимым.

Он убегал от воспоминаний о расставании. Вот только, как забыть утрату не только сердца, но и гордости, было неизвестно. Он молил ее остаться с ним! Он молил…. Как унизительно.

Рождественский вечер должен был стать лучшим в жизни, а принес неожиданно жестокие страдания. Когда на следующее утро новость о разрыве помолвки стала известна тетушке Бет, та отреагировала весьма сдержано. Правда Бренсон едва ли мог думать о ее чувствах, когда собственная душа пылала в агонии. Впервые очутившись в таком состоянии, он не знал, что делать. Он метался между желанием пойти и молить ее о любви и желанием пустить себе пулю в лоб. Хорошо здравый рассудок и гордость удержали его и от того и от другого. Унижаться больше не имело смысла, а еще один скандал связанный с его презренной кончиной не переживет тетя Бет.

В общем, он уехал в Прагу. Время в пути дало возможность все обдумать, и шанс найти какое-то утешение. Но единственным утешением была выпивка, все другие средства были тщетны. Днем заботы на время давали забыться, но вечера были несносны и именно тогда стакан другой бренди приходил на выручку. Мысль, что все его женщины чувствовали подобное, когда он их бросал, тоже была малоприятной. Чувство раскаяния терзало душу. Он вспомнил их слезы, мольбы, унижения. Он вспомнил Жанин Д'Амарнье. Только теперь он понял, как жестоко с ней обошелся. И при первом же удобном случае решил написать ей письмо с извинениями за свой неожиданный отъезд и жестокосердие. Своего яда он испил достаточно, и скажите на милость, кем он был ему налит? Именно – восемнадцатилетней девчонкой, знающей о любви не больше, чем он до встречи с ней.


Она его не любит! Не любит. Его! Бренсона Уэлсэра, лорда Редингтона – мужчину, покорившего столько женщин, что и имен всех не припомнить! Судьба жестока. Это ее месть за все, что он натворил.

Да, именно месть. А значит заслуженно…

В Праге погода была отвратительна. Пребывание не доставляло удовольствия. Встреча с Партоном Грэмишем, тем самым офицером, состоялась в одном из ресторанов города и дала свои результаты. Тот был весьма почтен, что лорд Редингтон проделал такой далекий путь для встречи, хотя и не понимал, чем он может помочь. Поначалу разговор был весьма натянут. Темы перескакивали одна на другую, но толку было мало. Бренсон задавал довольно прямые вопросы, на которые ему явно не собирались давать ответы. Это удручало. Казалось капитан совсем не понимал, о чем хочет знать Бренсон.

Разочарованный, он уже собирался раскланяться, но тут уже по окончанию встречи капитан Грэмишем, невзначай заявил:

– Эта опиумная война, друг мой, одурманила многих. Сейчас на кону все. Но знаете где она идет ожесточеннее всего? Там в кулуарах за темными портьерами весьма солидных мест. Ваш батюшка и брат принадлежали к старейшему из них. И у некоторых его членов голова все еще весьма туманна. Вам стоит заглянуть туда. Может, там вы найдете ответы.

Капитан многозначительно глянул на Бренсона. В его взгляде без труда читалось, что он бы сказал больше, но скован служебными обязательствами.

Возвращаясь, Бренсон то и дело прокручивал в голове сказанное. Оно отвлекало от собственных переживаний и поняв, что возможно в этом густом тумане ему мелькает огонек надежды он помчался назад. Бренсон прекрасно понял, что Грэмишем намекал на клуб, членами которого, были отец и брат. Один из старейших в Лондоне «Олмакс» имел очень солидную репутацию, которой так дорожил отец. Принадлежать к этому обществу значило иметь влияние на многое. Это тебе не клуб «Путешественников» или «Любителей стейка». «Олмакс» – это нечто большее. Кроме прочего в «Олмаксе» влияние имели не только мужчины, но и дамы патронессы. Даже его мать, бывая в Лондоне, некогда принимала активное участие в клубной жизни. Но то дела прошлые. Ричард естественно пошел по стопам отца и был также принят в ряды, как наследник и почетный член с рекомендациями отца. А вот Бренсона туда никто никогда не приглашал. Вся его юность и зрелые годы прошли в Париже, там клубами называют места, где мужчины ищут не мужское общество, а женское. Когда же Бренсон бывал в Лондоне, время он проводил в менее консервативных местах. Как-никак он был джентльменом и состоятельным. Поэтому двери многих других клубов были для него открыты, «Олмакс» в те времена его не интересовал. Теперь же приоритеты надо поменять. Быть может, именно там удастся раскрыть причину столь внезапной позорной смерти брата. В любом уважаемом обществе может скрываться нечто неожиданное. И Бренсон надеялся ему повезет.

Конечно, после всего, что произошло, имя лорда Редингтона могло быть принято весьма недружелюбно в стенах столь закоснелого заведения. Рисковать, и идти ва-банк, явно было бы глупо. Логичнее было воспользоваться любезностью друга. Ним был герцог Каненсдейл. Уж если отец Бренсона знал герцога, как и все прочие истинным джентльменом и прекрасным семьянином – то Бренсон знал его другую сторону. И та была, весьма распутна. Дружба их держалась как раз на пристрастии обоих к пороку. И поскольку один из них был более заинтересован в конфиденциальности нежели другой он был рад оказать маленькую услугу во имя укрепления дружбы. Кроме того, не раз Бренсон вытягивал его из передряг, в которые часто попадал герцог из–за своей неосторожности. Однажды Бренсон выдал себя за любовника некой дамы, с которой был даже не знаком, чтоб увести подозрения от герцога. Это был единственный раз, когда он встречался с мужем любовницы на рассвете. Тот получил позорное ранение в руку, которой держал оружие. Спор был разрешен. Естественно на даму он претендовать не стал, вручив ее судьбу опозоренному мужу.

Герцог был спасен, да и Бренсон не пострадал. Для Бренсона все это было тогда занятной игрой, безрассудство и геройство разбавляли скучные будни. Каненсдейл долг не забыл, и с радостью ухватился, за возможность расплатится.

– Желаете «Таймс», сэр? – протягивая газету предложил дворецкий, когда Бренсон присел на мягкое кожаное кресло обеденной гостиной «Олмакса».

– Благодарю.

– Редингтон! Как поживаете?

– Каненсдейл, рад встречи.

Последовала пустая болтовня. Время дотянулось до обеда. После него все перешли в игровой зал. Партия в вист. Бренсон мало обращал внимание на игру, больше на разговоры. У лорда Ланкастера подагра. Перт купил новое поместье. Жена Каненсдейла опять родила. Какая жалость, на бал ее ждала леди Перт и ее верные патронессы. Бренсону одобрительно улыбались. Всем нравилась его сдержанность и учтивость. Кроме того, он выиграл только одну партию, хотя ставки здесь едва ли стоят огорчения.

Вскоре он распрощался и ушел. Уже сидя в кебе его вдруг нагнал слуга Каненсдейла и вручил записку.

«Вам улыбнулась удача, друг мой, старые псы приглашают вас завтра на полуночную игру по крупным ставкам. Там будут те, кто вам очень интересен. Каненсдейл».

Бренсон сложил записку в карман, почувствовав нечто вроде облегчения. Наконец его походы в клуб дадут результаты. Хотя пока было непонятно, на что он надеется.

Кеб покатился по мощеной улице, выехал на Парк-Лейн, откуда свернул на Керзон-стрит, где находилось лондонское убежище лорда Редингтона. Двухэтажный особняк в георгианском стиле был уютно примощен среди своих сородичей.

Бренсон неуютно поежился, холодный озноб пробежал по телу. Чувство, вызванное воспоминаем о пустоте, ждавшей его среди холодных стен дома, было не ново. Оно жило с ним вот уже несколько месяцев. Нигде ему не было уютно. Разве что на миг–другой в компании тети Бет. А дальше все было неизменно. Он не мог согреться ни днем, ни ночью, ни сам, ни с кем-то. Разбитое сердце не принимало утешение из чужих рук и не давало покоя.