Смешно, но сев в автобус, он все еще глупо таращился в окна, надеясь заметить, увидеть вдали. А может, он просто прятал краснеющие глаза? Даже когда автобус выехал за город, он все еще оборачивался, но тень уже накрыла последние дома — город умер, мир закрылся.

Но Автор не гад — зачем вредить Алексею? Пускай в его придуманной жизни случится разбитая граница. Интересно, а о чем они болтают сейчас, в автобусе? Скажет ли Алексей Лене, что потерял ее фотографию? Наверное, нет, а может да, впрочем — какая разница? Но фотография важна. Запечатанный в целлофан и унесенный взлетным вихрем маленький клочок бумаги — он необходим, он отправная точка новых действий.

Да, город умер летом, а у Автора появился зимний день, когда он покупает вино и пьет его один, ни с кем не делясь и вспоминая имя. Это имя хочется забыть, и чтобы дня этого не было вовсе, но всегда найдется какая-нибудь крикливая зараза, причем не одна, которая обязательно напомнит ему об этом.

Юбилей? Годовщина? Именины? В этот зимний день пекут студенческие пироги, а Автор пьет крепкое вино и вспоминает имя.

А за окном снег, первый — что-то поздно в этом году. А не замочить ли их всех в этот зимний день? Героев, они так надоели!

* * *

17.


"…больше не преследовали разбойников, что позволило последним, приведя в порядок армию, уйти. В шестую луну Ши Пу поручил Чень Цзыню и Шан Жану с боем преследовать Хуан Чао в долине Ланху. Удрученный безвыходным положением, Хуан Чао обратился к Линь Яню со словами: "Я хотел наказать бесчинствующих, обворовывающих страну чиновников и очистить двор. Ошибкой было то, что завершив дело, я не ушел обратно. Если возьмешь мою голову и преподнесешь ее "сыну неба", получишь богатство и почести, и на этом не наживутся чужие люди". Но Линь Янь так любил Хуан Чао, что не выносил даже короткого его отсутствия. Тогда Хуан Чао сам перерезал себе горло, а Линь Янь отрезал его голову и, обезглавив его старшего брата Цуня, младших братьев Е, Гуциня, Тунсы, Хоубина и его жену, положил все головы в ящик и направился к Ши Пу. Но в отряде тайюаньской и боеской армии его убили и его голову вместе с головой Хуан Чао представили начальству. Ши Пу отослал их в императорскую ставку, а император приказал выставить их в кумирне".


"Новая танская история".

Оуян Сю о династии Тан.


"Если погода хороша, барон обычно смотрит на улицу и лорнирует прохожих. Под окном барона вбит камень необычайно красного цвета, а в середине этого камня выбито углубление. Задача такова: плюнуть вниз столь искусно, чтобы попасть как раз в это углубление. Много и постоянно упражняясь, барон так наловчился, что держит пари на попадание с третьего раза и уже неоднократно выигрывал".


Гофман. "Воззрения кота Мурра".


Снег. Снег повсюду, снег везде. Выпав однажды, сначала влажными хлопьями, затем колючими порывами, снова спокойным падением, вначале прилипнув к земле, он примерз к ней и вырос в сугробы. Сугробы большие и мягкие, но снег почти не липнет к одежде, а там далеко, за домами, тоже в снегу и во льду, огромная река. Воздух сух, а значит мороз не так страшен. Мороз — сибиряк, он оседает дыханием на меху и ресницах прохожих. Аслан посмотрел на Лену — да, мороз у нее на ресницах и она не похожа на ту, мелькнувшую в мгновении отсвета костра, солнечную красавицу. Это интересно — кажется, он становится лириком? Но непохожесть, от нее никуда не деться: быть похожим на отца — согласен ли он? Он не такой, он сам по себе, но сомнения в задуманном грызут его, не отменяя сложность давно ожидаемых и почти театральных действий. Ну а сегодняшний день, такой же солнечный, как и тогда, но снежный и спокойный, без зеленых пятен и рвущихся легких — этот день должен объявить удовлетворение. Да, она красива и не похожа, а теплое женское кепи с опущенным задником подчеркивает сильные и при этом привлекательные черты ее лица.

Нереальность не только в ней, во всем: в снежной улице, в живых, но кажется спрыгнувших — или вспрыгнувших на белый гобелен прохожих, в его упорном ожидании. Может, сомнение? Нет, но он с удивлением осознал, здесь и сейчас, в неподвижности ожидания после долгих подготовительный действий всю значительность разрушения. Эта мысль или, скорее, чувство, все время жило в нем, кусаясь незаметно и исподтишка, а сейчас вдруг выросло, вылезло из него, разорвав морозный воздух, и стоит теперь рядом и смотрит на него. Разрушение молчит, и коснется оно немногих — гораздо меньше, чем там, на лысой высоте. Оно соавтор, зритель и критик незавершенного, но давно начатого белого гобелена. Оно ждет, ждет и Аслан, и Лена, и Иса. Солнечный снег вокруг, а рядом спокойная в страхе женщина — осталось лишь пара узоров из красных ниток, и там, на крыше, ждут команды точные ткачихи.

Аслан и Иса вернулись на место к середине следующего дня. Два вертолета сделали по одному заходу, а жить остались только братья. Им повезло, и Аслан подумал уже тогда, что кажется, их охраняет пустота. Та прозрачная и мерзлая ерунда, что пялится на него сейчас из снежного и внешне спокойного мира. Пустоглазая мерзость, она все время тащилась за ним и за братом, а вот теперь стоит и ждет, довольная, последнего морозного штриха.

А выжить было действительно трудно: они вышли на открытое место, широкий и гнутый пустой склон, и русский быстро сузил его в оптике своего прицела. Но вмешалась пустота и помогла Аслану — ветер снес первую пулю, а две других нашли собачника. Исмаилу не повезло, как ему, Аслану, а ведь он знал, что рискует, а собачник нет. Единственное оправдание, что у него, как и у Исмаила, мозгов тогда было не так уж много.

Его спасли вертолеты. В два ленивых захода убив всех, они не дали русскому сделать четвертый выстрел, отвлекли его. А вот от Расула мало что осталось — он был последней мишенью и, видимо, стрелок хорошо приложился перед разворотом. Аслан и Иса вдвоем еле дотащили его до деревьев — хорошо, что сам почти добежал. Пришлось складывать Расула в мешок — чтобы хоть как-то привязать к спине осла.

Хамид. Кажется, дефицит мозгов у них — семейное. У него была оптика, а удобный приклад позволял держать цель, но ничего не вышло — не позволило время и открытое место. Все произошло быстро, в два залпа, а вот Мамуке и здесь поблажка — он погиб почти изящно. Не спрятавшийся ни за кого, остался жить Иса, его даже не задело брызгами камней. Наверное, его просто не заметили сверху, или не попали.

А он заметил, не сразу, но заметил. Когда вертолеты, таща за собой звук и бегущее эхо, ушли, Аслан крикнул. Тишина, только стихающее эхо винтов и шума турбин еще жило в нем — он вспомнил о рации. Простая штука, но бывает, она не любит каменных препятствий, однако расстояние невелико и он услышал голос брата. Они встретились у оранжевого пятна: две использованные ракеты и трубка "дыма" в крашенной траве и в тишине. Примятая трава, и если бы не оранжевое пятно и не вонючие ракеты… странно, но кажется, этот парень знал, что его подберут? Или надеялся, вот ему и повезло. А теперь надеется Аслан, и он уверен — минус случайность, что сегодня ему повезет, как тому парню, летом, а ему сейчас, зимой, в неслучайной и сосредоточенной точке заснеженной Сибири.

"Значит, все?" — усмехнулась тогда пустота. Тогда она была еще горячей, еще не стала настоящей пустотой. Тогда внутри нее, и значит — внутри него, сжигая мысли, горело несогласие и плавились глаза, сомнений еще не существовало. Но пустота терпелива, и после первого вопроса появилось первое льдистое сомнение.

"Все?" — возможно, переспросил он и зачем-то пнул "дым". А затем они нашли Мамуку, Хамида, и обнаружили то, что осталось от Расула. Они оттащили их в деревья.

А заметил он не сразу, а на следующий день. Верные Исмаилу шавки сторожили тела всю ночь и даже не тявкнули навстречу, только замахали хвостами, выворачивая жопы. Не хотелось думать, что это — рабская покорность или собачья преданность, Аслану больше были по душе смышленые глаза ослов. Их спины предназначены для застывшей за ночь ноши, им не тяжело, они выносливы и умны, умнее собак. Перед глазами снова возник склон, а там дальше похожие на обелиски камни, а еще дальше — точка в пустом пространстве, цель вчерашних усилий. Точка притягивала взгляд, пустота молчала, но уже была где-то рядом, стояла и смотрела на него, дышала, наверное, в затылок, и ждала. И он поддался спокойной и несуетливой неопределенности, не зная зачем, но он пошел по вчерашнему следу, узнавая и удивляясь равнодушию ветра и места. Казалось, склон забыл кровавую разборку, кровь быстро впиталась в землю и, наверное, уже стала травой, а в воздухе не осталось даже намека на эхо горячих железных криков.

Иса остался внизу, а Аслан, поднимаясь сквозь молчание и слушая свое дыхание, понимал, что не зная зачем, он все же за чем-то идет. В глаза лезли всякие мелочи, оставаясь ненужным мусором в мозгу: хвосты собак, глаза ослов. Мелочи догоняли его, когда он был один. А склон: скользкое ощущение, что он такой, и не такой как вчера, и это потому что пустота проникла в почву, и разглядывает его сквозь траву, или потому что он смотрел на все со спокойной высоты своего роста, не пригибаясь.

Черное пятно, там, где лежал собачник, осталось позади — оно черно лишь до первого дождя, а он остановился лишь у полосы, оставленной "дымом" русского. Оглянувшись назад, Аслан оценил позицию — да, напрямую достать его было трудно. А вот Мамука мог бы подобраться и, конечно же, понял это, оторвался от тяжеловесного Расула, но прилетели вертолеты и уровняли всех.

Ракеты и "дым" лежали, как и прежде, почти аккуратно, по частям отдавая неровному горному ветру вонь огневых зарядов. Много позже они размокнут, потеряют цвет, пока же они — свежий след человека. И этот человек растворился в пустоте, в другой, недружественной Аслану. А уверен ли он в дружественности своей? И зачем он поднялся сюда?