Так вот почему замолчал пулемет — он вытащил их на открытое место, и теперь, не все заметные с его горизонтали, с вертолетной вертикали они видны как на ладони. Алексей увидел, как дальняя точка, пулеметчик, бежит по голому склону вниз, в деревья. Волнуется! Это и понятно и смешно — неужели он надеется успеть?

Сломался строй, двойка "МИ-8" пошла на круг, а двойка жуткого вида "МИ-24", "крокодилы", один из них, с упрямым наклоном попер прямо на него, на оранжевый дым. Алексей выпустил вторую, красную ракету, в сторону зеленки и бегущего пулемета, и уставился на надвигающийся вертолет. Еще один стал заходить на боевой курс, а значит снова на него. Выходит, он — их боевой курс?! Солнце бликует на прозрачных сферах, а внутри два светлых пятна — шлемы летчика и стрелка. Сладкая парочка, один над другим, а внизу железная бородавка с торчащей из нее авиационной пушкой. И торчит она прямо в него.

Сами собой дернулись ноги, подбросив сначала задницу, как водится острее чувствующую смерть, затем пустой, но свой, родной живот, за ним грудь, плечи, голову. Как четко слышен свист турбин! Из бородавки блеснуло пламя, а он уже бежал навстречу, глупо размахивая руками и понимая, что если они не промажут, то ранен он точно не будет.


До деревьев метров полтораста. Там тень и спасение, но не от солнца. Ровный склон помогает работе ног, но сзади надвигается шум низких винтов и готовая к действию пила скорострельной пушки. Когда Расул увидел, что вертолеты поворачивают на оранжевый дым, то понял, что все, что шевелится или не похоже на камень, будет убито. Он шел позади всех, и близкие деревья — две минуты быстрого бега, сыграли злую шутку — он бросил пулемет, ленты — всего-то пару движений, и бросился к спасительной кромке по ровному, удобному для бега склону. Высоко, но трава примята ветром, а ноги забыли усталость вчерашнего дня, зелень деревьев дергается на каждом шаге, и их еще не меньше сотни — двадцать, пятнадцать секунд, которых нет.

Впереди, в темнеющей, уже близкой листве он заметил черную тень. Пятно, кляксу из темной мути, а он бежит прямо в это пятно, надеясь укрыться в нем, и видит, чувствует, что пятно тоже смотрит на него.

— Оглянись, — ясно и отчетливо услышал он спокойный голос тени, скучный и нездешний.

Оглянуться? Зачем? А с вертолета кляксу тоже видно?

Сзади радостной змеей зашипела пушка, что-то сильно ударило в спину и разбрызгало грудь, нога сломалась в колене, а черные зрачки и такие же черные веки смотрящей в упор тени разом закрыли свет. Темно… но должен же он когда-нибудь упасть?


Придавив плотным воздушным столбом и блеснув незащищенным пузом, вертолет прошел над ним бронированным носорогом. Алексей обернулся и увидел, как от попаданий дернулись две положенные им фигурки, а далекого и вроде бы уже родного пулеметчика, как клопа, разве что не размазало по земле. Конвейер смерти: сделав дело, вертолет резко отвернул, а на Алексея уже начал заходить другой, рассматривая и прикидывая в своих железных мозгах — на каком обороте открыть огонь?

Взгляд уперся в новые блики и новые шлемы, а мысли, не оформившись словесно, выдали подсказку — снова дернулись ноги и пузо, пуговицы чудом остались на месте, куртка отлетела в сторону, зебра тельника чиркнула по щетине подбородка и промелькнула в глазах, черно-белые полосы быстро покрыли весь ствол и зацепились за мушку. Флаг! Полосатая тельняшка для того и предназначена, чтобы издалека видеть человека в воде. Горы не море, но спасение утопающих…

Мелькнуло брюхо, заработала пушка, и Алексей понял, что густой поток горячего железа разрывает сейчас тела невидимых ему преследователей. Боезапас большой, а жизнь одна, так зачем же экономить?

Второй отстрелялся и ушел на круг — зависать опасно, а к Алексею, уперев, правда, в него свой пулемет, быстро подобрался "МИ-8". Алексей бодро замахал полосатым флагом, и вертолет, выбрав ровное место, тяжело завис и коснулся колесами земли. Он схватил куртку, сбрую и бросился к вертолету — колеса лишь примяли траву и не собираются оставаться здесь долго.

Свистящие винты заставили пригнуться, открылся люк, и из него выглянула голова и, конечно же, ствол. Подбежав, Алексей забросил внутрь завернутую в тельник и куртку винтовку, а рука — рука ангела, та, которая свободна от ствола, втащила его внутрь. Люк лязгнул — неслышно в шуме винтов, качнулась палуба, и — Алексей почувствовал это голым животом, невидимая земля ушла вниз.

— Ты кто? — прокричали веселые глаза ангела и досланный в канал ствола патрон.

— Морпех! — честно и по возможности также весело попытался ответить Алексей. — А ты кто?

— Стюардесса! Ты один?

— Да!

Вибрирует палуба, визжат турбины, шумят винты, а он чувствует это всем телом и очень этому рад.

— А не пристегнуть ли тебя ремнями?

— Безопасности? А ты не летчик!

— Летим!

* * *

15.


"…там приказал он садовникам вскрыть еще засыпанный землею, еще девственный кувшин никем еще не возмущенного вина и, по снятии деревянным ковшом пены и заплесневелой накипи, первый погрузил и за наше здоровье выпил полную серебряную азарпешу. Когда все мы поочередно стали подносить к губам эту круговую грузинскую чашу, оказалось, что Хвилькин исчез из сада. Понял я…"


Я.П.Полонский. Проза.


— Разрешите?

— А, беспризорник? Заходи.

Маленький курортный аэродромчик, раньше он принимал кукурузники и летающие автобусы — поршневые "АНы", теперь отдан военным. Аэропорт, похожее на гибрид автостанции и большого киоска здание закрыто, окна-витрины моет лишь дождь, а внутри хлам из выцветшей бумаги и пыльные пластмассовые кресла. Кроме вертолетов, военное присутствие обозначено несколькими кунгами, антенны-штыри, антенны-рамки, растяжки, еще какие-то непонятные фигуры, пара больших палаток и прямоугольная куча зеленых ящиков под маскировочной сеткой. На ней пыль, и над всем этим светит солнце. В равной степени оно освещает неблизкие, но видимые горы, и близкое, но невидимое море, и весь этот небольшой, с гражданских времен огороженный сеткой забора мир, сейчас цвета хаки и загорелых технических спин. Есть и часовой, и его тоже освещает солнце. Жарко.

— Есть дело, товарищ майор.

— Да?

— Да.

Толстый майор, начальник машин, антенн и палаток. Ему жарко, шея мокрой складкой пытается наступить на расстегнутый воротник. Короткие рукава форменной рубашки, повседневной, а не пятнистой, глаженые брюки и непобедимая звезда между двумя голубыми просветами говорят — я сам себе штаб. Он как раз в штабном кунге — здесь почти нет аппаратуры, но есть сейф.

— Вылет завтра, в двенадцать?

— Да. Смотри — как отмылся, на человека стал похож.

— Я бы сбежал до утра?

— О!..

Грозные "МИ-24" придали серьезности аэродрому и короткой взлетной полосе, техники коптят себе спины рядом с машинами. Но экипажи радуются солнцу и как подарку — свалившемуся к их ногам морю, и ждут Алексея у "УАЗика", предоставленного им щедрым комендантом. "Таблетка" развозит начальство, обеды, обслугу и караул, но сейчас она отдана гостям. Им завтра назад, и море для них и в самом деле подарок. Гости не промах и уже узнали — где? Вылет в двенадцать, и это разумная техника безопасности.

— Уже?! Когда успел? — продолжил удивляться его наглости майор.

— Здесь недалеко газовый пансионат. Может, знаете?

— Здесь их много, нарьянмарцев. Ну и что?

— Там моя знакомая работает, почти жена.

— Ну и что? — уже после паузы сомнения и интереса повторил мягкий на ощупь потомок Семибаба.

"МИ-24-е" как-то не смотрятся в середине южного благополучия, на фоне сине-белой аэрофлотовской краски и совсем нестрашных "МИ-8ых". Завтра они повезут то ли начальство, то ли очередную комиссию, что, в общем-то, все равно. Экипажам повезло — возможность окунуться в море и выпить домашнего, на продажу вина, а еще есть варианты… хотя нет — вариантов не будет, потому что свобода ограничена временем, "УАЗиком", друг другом и вечером в аэродромовской палатке.

— Я к тому, что на трассе автобусов полно, а ехать чуть больше часа. Ну, может быть, чуть меньше двух.

— Да ты что? Ты же душман, тебя фээсбешникам сдать нужно.

— Вот завтра и сдадите.

Пауза сомнения, главное — чтобы она не превратилась в минуту несогласия.

— Послушай, а что ты от меня хочешь? Нужно бежать — беги, твои тебя прикроют.

— Можно и так. А вдруг я наткнусь на бдительность? Вихрь там или антитеррор, или еще что-нибудь в этом роде? Дорога одна, а у меня удостоверение, значит — немец переодетый. Знаете ведь как — бей своих, чтобы чужие боялись.

— Я паспортами не торгую.

— У вас командировочных полный сейф, с печатями. Я видел у шофера.

— И?

— Пошлите меня в командировку, до завтра, до десяти утра. А, господин отважный комендант?

Пауза, несогласие, сомнение, чувство близкой и бескорыстной авантюры, вполне понятной, но формально наказуемой.

— Послушай, старшина, ты когда к вертолету бежал, головой о лопасть не задел?

— Нет, сегодня мне повезло. А завтра? Повезет ли мне завтра? Поэтому…извольте быть героем, товарищ майор!

Сбежав с круглых плеч, в глазах толстяка блеснули оловянные звезды, дернулся взгляд — с Алексея на сейф, с сейфа на Алексея.

— До девяти.

— Тридцати.

* * *

Скоропомощный "УАЗик" в сигаретном дыму, синяя муть медленно оседает и растворяется в ленивой жаре и проверенных медициной экипажных легких. От корпуса машины пахнуло горячей резиной и бензином — после чистейшего, но иногда трудно совместимого с жизнью воздуха высоких гор цивилизация лезет в нос чуть ли не с криком. Терпимая усталость, но чем ближе к уровню моря, тем сильнее она дает о себе знать.