А они здорово драпанули — стреляли только слева, и они сумели отбиться. Зацепило радиста, и когда он наклонился над ним, то тот почти освободился от рации. Вдох и выдох — и он потащил раненого вниз. Пули пробили пустоту, то место, где он был мгновение назад, остановился на вдох и на выдох, и еще он услышал крики чеченов, выше. Ругаются? Они не успели, а им повезло. Его фамилия Попов, ему плевать на Архангельского, больно дышать, он тащит радиста, незнакомого парня из роты связи, и не чувствует веса — его гонит страх и что-то еще, и он знает, что чеченам их не догнать, а значит не убить.


Иса поднимался за братом чуть позади и чуть в стороне. Он тоже слышал эти два выстрела из СВД, и то, что автомат Муссы замолк. Они не стали преследовать русских, и те унеслись вниз, как на лыжах. Аслан приказал подниматься, так что перестрелка внизу была короткой. Аслан всегда был решительнее Исы, больше делал, чем думал, поэтому отец и ругал, и любил его за это. Сейчас отец там, наверху, но эти два выстрела угаданной в них математической точностью впечатались в мозг ясным и жутким предположением, и это предположение заставляет лезть его и брата выше и выше, почти не таясь.


"— А я не узнал его было, старика-то, — говорил солдат на уборке тел, за плечи поднимая перебитый в груди труп с огромной раздувшейся головой, почернелым глянцевым лицом и вывернутыми зрачками, — под спину берись, Морозка, а то как бы не перервался. Ишь, дух скверный!

"Ишь, дух скверный!" — вот все, что осталось между людьми от этого человека".


Л.Н.Толстой. "Севастопольские рассказы".


Алексей не ошибся — их было двое, и тяжелые сильные пули разбили черепа. Один — молодой, черный, бородатый, что называется — классика. Его отбросило от автомата — видимо, в агонии, сработали мышцы ног, но стрелял именно он. Второй — старик. Седина, вытертый солнцем и временем пиджак, не камуфляж — что он делал здесь? Какого черта высунулся? Стрельба внизу прекратилась, чечены больше не орут, но он чувствует их приближение — без сомнения, они поднимаются наверх, сюда. А если он убил чьего-то горячо любимого родственника? Они же здесь все родня, правда, иногда и друг друга режут. Назад хода нет — в деревьях у снайпера преимущества немного. Перед выходом старлей показывал маршрут по карте, и Алексей запомнил, что по другому склону вниз ведет тропа к подвесному мосту через речку. Со стороны поселка донеслась стрельба, даже грохнул миномет, а Алексей вновь посмотрел на убитого им старика и вспомнил мирное видение — в первый вечер на турбазе, под дым мангала. Как это было давно — всего-то пару месяцев назад, но ни тот, спокойствием вечера придуманный старик, ни тем более этот уже ничего не подскажут. А непонятный и гортанный язык, почти без гласных, вот он, слышен за спиной — и Алексей полез вверх, прочь от своих и от чужих.


"— Как фамилия нашего ротного командира? — спросил Пест у юнкера, который лежал рядом с ним. — Какой он храбрый!

— Да, как в дело, всегда — мертвецки, — отвечал юнкер, — Лисиновский его фамилия".


Л.Н.Толстой. "Севастопольские рассказы".


Началось! Оставив открытое место для дороги и поселка, и неширокой долины, лесистые склоны за мостом обжали реку, сужая пространство вверх против течения. Тетя Люда так и не ответила, и девочка перестала кричать, а перевернутый воздушный утюг, тяжелый и горячий, вдруг заискрил нереальными в дне и тишине хлопками. Радист воткнул вспотевшие уши в эфир, но Алексей так и не ответил, а воздух, вздрогнув со стороны поселка, громыхнул минометом. Склоны, дорога, река, все сошлось и свалилось в кучу у моста, и Коняев благоразумно прошел справа от дороги, предположив слева на склоне, на своем берегу, метких Робинов Гудаевых. Притихший и не дышавший поселок ожил вспышками выстрелов, бледными на солнце, а от уходящей плавно вниз дороги, от толстых и высоких тополей к ним потянулись даже трассеры. Подсказывают! Потому что их не видно с поселка, но видно оттуда, с дороги, и хорошо, что они прошли справа.

— Уходим! — гаркнул он радисту сквозь горячую резину наушников. — Что там старшина?

— Молчит.

Их видно со стороны дороги и реки, а им открыта лишь часть поселка, а наводить отсюда трудно. Да и перестреляют их здесь всех — или любители тесных боев чечены постараются, или свои же дальнобойщики замесят. Лишь бы комбат покрасивее доложил!

— Уходим.


Капли горячего пота, цепляясь за виски, брови и ресницы, плывут по лицу и шее. Пока они поднимались, надежда, что грань подозрения и уверенности не сотрется, не покидала братьев, но спокойствие смерти разбило все. Отец и Мусса погибли, не успев понять, что произошло, заподозрив, но не почувствовав ее — кто-то точно и аккуратно вложил им по пуле в головы. Стандарт войны — несогласный с ней умирает первым. Аслана именно об этом предупреждал отец, а сейчас сам доказал ему это. Расул передал снизу, что подстрелили двоих, офицера и радиста. Но снайпера они не видели, или не заметили, и теперь Аслан, глядя на красно-серое ничто, думает о нем, о том, которого не было. Заноза в голове — но злобы нет, а несогласие и желание мести, как оправдание себя, въедливой и липкой волной накрыла солнечный свет, а все внутри — легкие, дыхание, стук сердца наполнилось холодными, мокрыми опилками.


Иса, он шел за братом метрах в десяти, но по тому, как брат остановился, понял, что Аслан увидел то, чего так боялся увидеть. Холод внутри, пустые глаза брата и страх, что снайпер сейчас разглядывает их неподвижность, и вдруг воспоминание — непонятные слова и такой же пустой взгляд русской девушки: "Ты никогда не терял близких, только поэтому ты так страдаешь". Сегодня экзамен.

Наверху забекали козы, и братья уперлись взглядами друг в друга — так устроены звери, их крики слышно далеко, и в пустоте глаз Аслана Иса увидел вспыхнувшую, но уже перекаленную спираль плавящей разум мысли. Его рука потянулась к рации, а Ангел Смерти, если он и был здесь, то их не дождался и уже улетел, незамеченный, по своим многочисленным делам.


Бекнула коза, другая, а их тут с десяток, а это такая зараза, что сказав "бе", в лучшем случае остановится на второй сотне. Так вот почему там оказался этот старик! Хотя разведчиком у них может быть всякий — и мальчишка, и женщина, и старый пень с самой зубчатой в мире бородой. Козы рассматривают чужака, неверного гяура. Глаза по бокам — как стереотрубы, а узкие прорези зрачков в желтых кружках — как переключатели каналов на старых телевизорах, как необжаренные зерна кофе. Волной схлынул лес, кое-где забегая на лысоватую и покатую вершину языками темно-зеленой листвы. Внизу голоса, их слышно, и кажется, что близко, и сколько их там — неизвестно. Хотя, судя по засаде — немного. Можно было бы затаиться и потом уйти — но лес почти без подлеска, а преимущество оптики невелико — шлепнут из-за дерева, и все. Да еще сторожевые козы, пожиратели этого самого подлеска, как назло! А на что же еще?


Мамука взмок — по горам так не ходят. Аслан и Иса засекли снайпера — чудак, он ломанулся вверх, и теперь Мамука по диагонали влево и тоже вверх, как горный козел, шуршит по склону, чтобы, обозначив себя, отрезать русского от своих, еще больше напугать его и не дать возможности повернуть. Расул ушел вправо — медлительность в очередной раз выручила его, и ему достался понижающийся в его сторону склон. Еще немного — и кончились деревья и тени, лес, как серп об пень, споткнулся о траву, и Мамука увидел, как вдалеке по голой выпуклости движется точка, темнея на фоне сохнущей травы, а за ней плетутся две знакомые фигуры — Аслан и Иса. Мамука не поверил своим глазам — кажется, снайпер вышиб мозги не только их старому, но и им? Они вышли на открытое место, и стоит русскому только обернуться… Странный парень, почему он не стреляет? Ведь не два патрона у него в обойме? Однако надоело рассуждать и, подняв автомат, он выстрелил, почти не целясь.


Алексей на бегу полуобернулся на автоматную очередь. Но это только инстинкт — с такого расстояния попасть можно только наудачу. Да еще подъем, дыхание — нет шансов. Он правильно сделал, что не попытался уйти по кромке леса — стреляют те, кто шел наперехват. А вот двое за спиной — проблема. Бегут в наглую, не скрываясь. Ну как с такими воевать? Джигиты! Те, которые ибн Шахиды.

Грохнул опасный ПК — быстро поднялись. А те бегут молчком. Может, развернуться и заняться? К долгому бегу и быстрой стрельбе ему не привыкать. Но что-то не так, и, вероятно, внутренний голос или трезвый расчет, в ритм дыханию и против его воли связывает этих двоих со стариком, а чувство самосохранения, оттуда, из-под копчика, объясняет, что у его преследователей мало сил после быстрого подъема, и подсказывает: "Ноги!". Он хорошо оторвался от них по прямой, еще бы, лишь бы не промахнуться мимо моста, а там, выше по течению, легко можно переправиться обратно и свалить по склону к колонне, подальше от поселка. Ноги!


Расул не поверил своим глазам — Аслан и Иса бегут за вжарившим во все лопатки русским. Дела! Далеко слева он услышал автомат Мамуки — ага, нужно шумнуть, чтобы этот козел не вздумал заложить вираж. Похоже, у этого парня от страха не все дома, хотя, почему только у него? Вздрогнувший и задергавшийся пулемет попытался развернуть его, вырваться из рук, но Расул привычно и с удовольствием справился с ним. А русский явно уходит — бегает быстро.


— Ну что там?

Радист сдвинул мокрые наушники.

— Наши говорят, перехватили разговор, что они преследуют снайпера, гонят его к реке. Говорят: "Бегает быстро". Вызвали подмогу из поселка. Наверное, завалил какого-то шишку.

— Злые, наверное, — мелькнул в памяти Коняева спортивный прикид Алексея. — А остальные?


Вот он, мост. Неширокая, отсюда, с высоты, мятая лента реки — где-то больше синего, где-то белого. Деревья плотными стенами обступают ее с обеих сторон, но на противоположном берегу угадывается тропа, почти дорога, ведущая вниз, в поселок. Весь он, со своими маленькими домиками, с враждебным и странным очарованием растекся по склону и берегу падающей реки, и может уместиться на двух ладонях. Но ладони заняты и сжимают спасение — СВД. Именно сюда тащил их летун — хорошее место для спокойной работы.