А он подходит ближе: пол не скрипит, лампы, двери остаются позади, окно надвигается черными прямоугольниками стекол. Из кабинета выглянула зубничка — а может, показалось? Две женщины в неженственных одеждах и с лицами местных очертаний, взглянув на него неприветливыми глазами, встали со стульев и ушли — а может, их и не было?

Но вот он у окна, он подошел. Да, это те же самые сидения, только зачем-то выкрашенные белым. В один слой, как стены и потолок — царапины и вырезанные на фанере имена проступают сквозь кажущуюся невысохшей краску. Поспешность, подготовленность, стерильность. А на подоконнике действительно засохший букет.

Из простой банки, без воды — она испарилась, а стенки помутнели, торчат несколько веток колючего лациона. Листья засохли и, скрутившись в серые трубочки, попадали на подоконник, оголив шипы, и они как гвозди торчат в разные стороны, все еще защищая мертвые стебли. Высохшие цветы повисли на своих ножках, словно истлевшие летучие мыши, как бы закрываясь потерявшими цвет лепестками-крыльями от света, а может — темноты, от кого-то или чего-то, там, за окном.

Алексей внимательнее посмотрел в окно — здесь яркий свет и белизна, там черным-черно. И по всем законам световой механики он ничего не сможет различить, но подсказка холодным червем уже свернулась в животе, удерживая взгляд — он уверен, что если кто-то или что-то взглянет оттуда на него, с той стороны, то он обязательно увидит это.

Чернота. Вдруг плоское лицо, выступив из темноты, бросило сквозь стекло тяжелый взгляд. Будто ветер ударил в грудь, коридор прогнулся и наклонился вниз, плотная сила взгляда почти отбросила от окна и потащила… но нет, он остался стоять, только отпрянул. В черных глазницах нет глаз, но они не пусты, но в них не жизнь. Бескрайним космическим вакуумом они смотрят прямо и твердо, на него, взглядом не знающего сомнений хищника. Похоже на череп, но это не череп человека, скорее подобие, но разглядеть нет сил — чернота глаз притягивает взгляд. "Лицо" цвета слоновой кости и покрыто трещинками времени, как старая картина… да это и есть картина! Холст, он понял — "это" нарисовано на холсте. Вот почему оно показалось плоским. Фактура грубой ткани проступает зримо, ощутимо, как на другом, непохожем, противоположном этой жути.

Но эта нарисованность подвижна — он шагнул ближе, к самому окну, чтобы получше вглядеться во внимательную к нему темноту. В ответ "лицо" рывком приблизилось к стеклу, окатив его мощной волной невидимой потусторонней силы, выплеснувшейся из непроницаемых и не отражающих света глазниц. Его вновь отбросило от окна сильным и плотным, словно масляный шквал, ударом. Пол коридора опять ушел из-под ног, но он успел схватиться за фанерные спинки киношных сидений и повиснуть в воздухе параллельно изогнувшемуся полу — никуда тот не проваливался, это его самого сносит взгляд из-за стекла. Но это не ветер — не отводя глаз от упершихся в него черных глазниц, он заметил, что засохший букет не шелохнулся. Мертвому нужно живое, а умершие цветы "лицу" не интересны. Любопытство и страх — прекрасная смесь, не позволяют разжаться пальцам, но он понимает, что он не противник этой роже за стеклом, и догадывается, что на него решили лишь только посмотреть. Пока. А он пытается подтянуться, сознавая хрупкость тонкого стекла и не сводя глаз с заоконного "несущества"…


Алексей проснулся — наверное, слишком вытаращился во сне. Серьезная история — привыкнув за походные ночи к призрачным намекам сновидений и благополучно забывая их, он не удивился очередному лицедейству спящего мозга. Даже почувствовал нечто вроде гордости, не позволив запугать сонного себя странной и страшной маске. Но почему же эта черноглазая и черноротая холщевая рожа так пялилась на него? И если сон хоть что-то значит, то зачем понадобилась такая демонстрация себя и силы? Непонятно, как и многое во снах. Уж лучше бы снились голые бабы.

Рассвет. В круглые окна и застекленную верандовую дверь, ручка которой так символично выскользнула во сне из ладони, льется почти солнечный свет. Западный склон, но солнце спешит за своими лучами, как хвост бабушки удава. Оно скоро будет здесь, прибудет с минуты на минуту, только перепрыгнет ленивым утренним прыжком влажные от туманов горы.

Хорошее время — утро, пробуждение, начало всех начал, время холодной росы и звуков первых крыльев, открытия глаз и сладких потягиваний.

Что-то шевельнулось в звонкой утренней тишине, и ленивый инстинкт, не поднимая, повернул голову в сторону шороха. Они положили по два матраса, и теперь спальные мешки мягкими саркофагами возвышаются над красными досками нар на своих полосатых постаментах.

Источник шума — мешок Степаныча, прописанный, согласно договоренности, рядом с Леной. Хитрый жук, но он не рассчитал мощи гостеприимства своего друга. Хорошего понемногу, но оказалось, это не в стиле престарелого Гамлета. Они все здорово поднабрались вчера, а Степаныч с Гамлетом еще и продолжили в сторожке, снова и снова прикладываясь к вновь наполненной баклаге и пытаясь нестройным, но громким дуэтом перекричать в заочном споре грузинский хор. Не получилось, но от этих экспериментов Нина перебежала к ним в вигвам, предоставив нетранспортабельному Степанычу свою кровать, а сама заняла спальный мешок рядом со своей новой и понравившейся ей взрослой подругой.

"И в душ они ходили вместе, — с завистью вспомнил Алексей. — Что-то рано, неужели и ей снились кошмары?"

Протерев глаза ладошкой и выбравшись из мешка, Нина своей подростковой стройностью и нескладными движениями прерванного сна, теплом покинутого спальника и прохладой наступившего рассвета, холодом росы в тихой траве, напомнила утреннюю нимфу, еще не расправившую прозрачные, сном свернутые крылья. Она наверху, на втором этаже, и держа в кулаке шорты и не вставая с коленок, уже заглядывает вниз, через край, раздумывая, как бы ей поудобнее спуститься и демонстрируя подсматривающему за ней Алексею трикотажные трусики. И это вместо придуманных только что, шуршащих оберточным целлофаном, сказочных крыльев?

"Неплохо, даже хорошо начинается день, — не возмущаясь и почти не стыдясь, подумал Алексей, — вот только жаль, рано".

Девочка спустилась вниз. Не очень ловко — потому что рано, а он представил себе, как она босыми ногами нащупывает доски. День начинается хорошо — но за мгновение, прежде чем исчезнуть, их глаза встретились, и Алексею все-таки стало немного стыдно. Однако взгляд черных глаз не показал ни стыда, ни жеманства, тем более вызова, разве что теплый лед еще не растаявшего сна. Он услышал, как она завозилась внизу, борясь ногами и вздохами с по-утреннему прохладными и непослушными шлепками, и зашагала к выходу, а по шаркающим звукам он понял, что коленки плохо гнутся на первых шагах. Тишина выдала гулкость деревянного пола и, приподнявшись на локте — вредное любопытство заставило пошевелиться в такую рань, он увидел, как волосы, стройность, нескладность, загорелые ноги мелькнули за дверь, звякнув стеклом в рассеченных рейками квадратах. Ну а голова, подчиняясь MG, вновь вдавилась затылком в теплую вогнутость подушки и матраса, заняв единственно приемлемую для еще не проснувшегося тела горизонталь.

Тишина, сопят попутчики, рассматривая во снах свои спящие вселенные, ограниченные только размерами спальных мешков и ритмами сновидений. Но за секунду в приоткрытую девочкой дверь успели влететь сотни птичьих голосов, моментально заполнив внутреннее пространство какофонией свистящих звуков, пронзивших неподвижный воздух в немыслимых направлениях и успевших дернуть его, как спящего кота, за усы. Но дверь быстро закрылась, и секундное хулиганство утренней бодрости завязло в неподвижности сна.

А за стеной, по тропинке, по той самой, по которой он, отважный спасатель, во сне улепетывал от быков, протопали легкие ноги. Но вскоре остановились, и до Алексея донеслась некая естественность, весьма отличимая от прозы водопровода.

"Вот почему она не надела шорты сразу, — во второй, или в третий раз за утро, а это трудно, подумал Алексей. — Молодец, по-мужски".

Шаги возобновились, заспешили и стихли внизу. Что-то он проснулся сегодня как-то не так: во-первых, рано, а во-вторых, есть подозрение, что он встанет не на ту ногу, но настроения ему это не испортит. Настырные птицы — хорошо, что они не поют басом, свистящим хором они подсказывают возможный ветер перемен, не дают забыться сладким утренним сном и выталкивают его из мешка. А может быть и в самом деле выйти на улицу и послюнявить палец? Скорее всего, ветер будет со стороны моря. Тот самый предполагаемый утренний бриз. В этом-то все дело — предстоящая смена декораций покалывает нервы…

Звякнула дверь, и это реальность — во сне она закрылась беззвучно. А домик и в самом деле хорошо виден отсюда — белые стены, зелень деревьев и винограда, и огород — все как будто на месте. А на грядке уже возится Нина — тонкая фигурка с сапкой в руках размеренными движениями, похоже, издевается над прохладой раннего утра, не принимая ее в расчет. А оранжевая футболка — маленький огонек осмысленной жизни в прозрачном и тихом, не считая выкриков птиц, преддверии дня, и почему-то вспомнилась картинка в книжке из детства — освещенное окошко в резной корме деревянного парусника, писанного обязательно маслом, в момент смертельно опасной борьбы с ночным и штормовым морем. Здесь — остывший за ночь воздух, бодрящий, но спокойный, а там — застывший на картине ветер и неподвижные волны, и неизвестность — кто кого.

И в самом деле — Кавказ вредное место, не флегма Альп. Там бы ранняя пастушка смогла бы вызвать лишь пасторальные настроения. Прохладно, а в вигваме еще не остывший спальный мешок. Но прямо перед ним тропинка — блестя росой, она уходит вниз, маня движением и жизнью. Так почему бы не рискнуть? И Алексей побежал вниз, сбивая росу и позволяя склону ускорять и удлинять шаги, теперь на себе испытывая неловкость утренней быстроты — действительно, ноги плохо гнутся.