— Поедем… Очень скоро. Только мне нужно еще уладить кое-какие дела.

— Хорошо…

Приехав на работу, Макс первым делом попросил секретаршу заказать для него два билета на Тенерифе с пересадкой в Барселоне.

— Решил все же побаловать девочку? — спросил Лежнев, когда Макс объявил ему, что уезжает в отпуск и оставляет на его попечение все дела. — А что так срочно? Там же в это время еще жара, пекло. Подождали бы хоть до октября.

— Да понимаешь, — уклончиво ответил Макс. — У меня в голове зреет один проект. Я тебе пока ничего не говорил, хотел сам обмозговать на досуге. Так что после будет не до отдыха, потому и решили съездить теперь…

Улучив момент, когда его никто не беспокоил, Макс потихоньку спустился из офиса вниз. На улице он поймал такси и попросил водителя подбросить его к ближайшим авиакассам. Там он купил два билета до Симферополя с вылетом в тот же день, на который ранее им был официально запланирован рейс в Испанию.


Сборы были такими же быстрыми и немногословными, как и те три дня, что предшествовали их отъезду. Багаж оказался совсем небольшим, они с Настей взяли с собой в дорогу только самое необходимое, что могло пригодиться им на море.

По пути в Шереметьево Макс несколько раз бросил взгляд в зеркало заднего вида, и ему показалось, что за их машиной в некотором отдалении следует бежевая «девятка». Он не придал этому большого значения, так как был готов к такому повороту событий. Лишь в очередной раз мысленно похвалил себя за предусмотрительность.

Когда они прошли таможенный контроль, Макс увлек Настю к едва приметному боковому выходу в зоне вылета. Они спустились вниз по узенькой лестнице, предназначенной для служебного пользования. В складском помещении Макс отвел в сторону какого-то мужика, облаченного в синий комбинезон, и попросил перевезти их в старое здание аэропорта, откуда выполнялись рейсы внутренних авиалиний.

Мужик дико посмотрел на него, но, получив на лапу стодолларовую купюру, велел им сесть с вещами на автокар. И уже без лишних слов перевез через все летное поле, доставив прямо к трапу готового стартовать самолета. Стюардесса, конечно, сделала им выговор, усмотрев на билетах незарегистрированные корешки. Но, тоже получив свое, пропустила в салон на законные места.

29

К вечеру того же дня они были уже на море. В небольшом рыбацком поселке им без особых хлопот удалось снять комнату на втором этаже белого просторного дома, прилепившегося к склону горы. Здесь, у основания мыса, сразу за дорогой, начинался пустой дикий пляж, открывавший спокойное, светившееся уже по-осеннему море.

От воды к дому вела лестница из грубо обтесанных камней ракушечника. Двадцать четыре ступеньки к счастью — так они назвали этот путь. Дом окружал сад, состоявший из виноградника, а также яблоневых, вишневых и абрикосовых деревьев. Изгородью ему служили густые заросли колючего кустарника.

Перед домом — небольшой мощеный двор. На веревках сохнет белье, белеет простыня, надувается ветром, как парус. Толстый котяра спит на капоте старенького, видавшего виды «Запорожца». Детский мяч под скамейкой. Астры в палисадничке. Все, как в ее родном городе, только много, много, много лет назад…


Насте здесь сразу понравилось. Последние дни августа, а там и сентябрь — ее любимый месяц, бархатный сезон. Жары нет, море прозрачное, синее, как у нее глаза. А листья уже желтеют кое-где на деревьях…

До обеда они обычно лежали на песке, купались в синей, чуть липкой воде, снова лежали, но не на подстилках, а прямо на горячем мраморном песке.

В первый раз, когда они спустились к морю, Макс встал на колени у кромки берега, где песок и галька соприкасались с водой. Нагнувшись, он осторожно зачерпнул ладонями воду, провел ими по лицу и попробовал на вкус.

— Соленая!.. — удовольствием произнес он, зажмурив глаза. — Значит, это и вправду море. А я даже совсем забыл, какое оно на вкус…

Настя, успевшая к тому времени облачиться в голубой купальник и зайти в воду почти по пояс, засмеялась его ребячеству. Обрызгала Макса с головы до ног и, убегая от него, нырнула в прозрачную глубину. Здесь она опять, как давно когда-то, еще в детстве, почувствовала себя свободной.

Счастье этой свободы буквально захлестывало ее, как волны, с головой. Ее душа рвалась навстречу морю. Она чувствовала, как теплая вода прокатывалась по всему телу. Настя любила заплывать очень далеко; она шла навстречу волнам, и они приветливо принимали ее. Руки ее были закинуты назад, и она опускалась в воду, не открывая глаз. Потом широко раскидывала руки, и вода поднимала ее, начинала покачивать. Она слышала слабый шум волн, бьющихся о далекий берег, постепенно звук становился все тише. Кромка берега отсюда уже едва виднелась, впереди горизонт сливался с морем. Настя настолько нравилась морю, что оно, казалось, хотело взять ее себе. Волны убаюкивали ее, унося все дальше. В такие минуты ей не хотелось открывать глаза, чтобы можно было бесконечно наслаждаться этой тишиной и блаженством…

Макс неслышно подплывал к ней, сердился, выговаривал за то, что она одна заплывает далеко в море. Она покорно переворачивалась на живот, и они вместе медленно плыли к берегу. Там они еще какое-то время валялись на песке. Их тела были облеплены песчинками с головы до пят, они сплевывали песчинки и долго целовались прямо на берегу. А потом снова забирались в море, но уже недалеко, чтобы перед обедом смыть с себя песок. Возились в воде рядом с берегом, ныряли с головой, плавали, кто вперед…

Обедали они на террасе, примыкавшей к дому. Готовила им, за дополнительную плату, хозяйка полная румяная женщина… Пища была простая, домашняя. На первое борщ или уха, на второе жареная картошка с мясом, котлетами или рыбой, салат из помидоров и огурцов, обильно приправленный подсолнечным маслом. Все это было вкусно, и они наедались до отвала.

В поселке они покупали у одного мужика красное виноградное вино еще прошлого урожая, прямо в стеклянной трехлитровой банке. Хозяйка опускала эту банку в погреб, а когда садились обедать, доставала оттуда, прохладную, запотевшую, и ставила на стол. Они пили это вино из граненых стаканов, не спеша, смакуя, растягивая удовольствие. Смотрели на море, слушали крики чаек, молчали…

После обеда лежали в комнате на прокладных простынях, настежь распахнув все окна, слушая, как в огороде блеет на привязи коза, как шумит ветер в кронах деревьев. К вечеру выходили из дома, забирались куда-нибудь в горы, пробираясь там крутыми тропками, обходя заросли, изгороди, бьющие прямо из земли родники. Присаживались где-нибудь на холме над кукурузным полем. Отсюда, с высоты, море выглядело уже совсем по-другому — синее пространство, покрытое дымкой на горизонте и чуть выпуклое посредине. Крики чаек сюда не доносились, зато было видно, как вдалеке проплывают теплоходы.

Иногда они гуляли по ночному поселку. Пахло морем и жареной рыбой. Кто может жарить рыбу ночью?.. Так и не получив ответа, они спускались к морю. Они часто ходили купаться среди ночи. Раздевались донага, долго плавали в серебристых волнах, стараясь попасть в середину лунной дорожки. Макс любовался Настей, когда она выходила из моря, — ее стройной фигуркой, облитой фосфоресцирующим светом, и следом изящной ступни на мокром песке. Случалось, они встречали рассвет на берегу. Сидели на влажных валунах, наслаждаясь свежим бризом, ровно дувшим с моря, смотрели, как постепенно меняются, свежеют, наполняются цветом краски в небе над водой.

Вскоре им стало мало пространства возле дома. Они шли вдоль берега, туда, где начинались совсем дикие пляжи. Здесь было чисто и пусто, лишь в дальнем ущелье жили в палатках целые коммуны хиппи и нудистов.

Каждый раз, когда они проходили мимо жилья коммунаров, с гирляндами сушеной рыбы под навесами, мимо брошенной прямо на песок одежды, Макс, чтобы немного подразнить Настю, пытался завести разговор с какой-нибудь из девушек, свободно гулявших по берегу в чем мать родила. Обычно девушки делали вид, что не обращают на него внимания, независимой походкой шли дальше.

Но вот однажды им повстречалась девушка, сидевшая на корточках в воде на дальнем мысу. Загоревшая дочерна, с золотистыми волосами, заплетенными в тысячи маленьких косичек, с кожей, на которой блестели крупинки соли и песка.

— Вы можете сказать мне, старому дураку, — остановился Макс за ее спиной, — как мне преодолеть стыд и тоже вплотную приблизиться к природе?

Девушка все так же продолжала перебирать камешки в воде, даже не обернулась, лишь чуть приподняла голову, ответила через плечо:

— Проходите. Идите своей дорогой. У вас своя жизнь, у меня своя…

— Ага, получил по заслугам?! — засмеялась Настя и побежала к воде, на ходу сбрасывая с себя одежду.

Она теперь тоже очень редко пользовалась купальником, лишь в тех случаях, когда они находились недалеко от дома, на виду у всего поселка. А в отдаленных местах снимала с себя все, купалась голой. Голая же валялась или бродила по берегу, совершенно не стесняясь. Она и Макса призывала последовать ее примеру. Тот однажды попробовал, стянул плавки, но почему-то сразу почувствовал себя неловко и, выйдя из воды, натянул их опять. Настя смеялась, дразнила его, грозилась, что как-нибудь улучит момент, отберет у него плавки, и пусть тогда он голым возвращается домой…

Он с трудом уже узнавал в ней свою прежнюю Настю. За дни, проведенные на море и солнце, она, посвежевшая, загоревшая, с побелевшими ресницами, на которые уже давно не ложилась косметика, стала необычайно веселой. Казалось, прошлая жизнь осталась где-то очень далеко позади нее, за тысячи километров отсюда. И ничего больше не напоминало о пережитых тревогах, страданиях, унижениях.

Но тревога все же была. Исподволь, но подступала.