— Мммммм, очень интересно, — говорю я, откидываясь на спинку стула.

Давай же, сестренка.

Она поднимает подбородок и начинает рассказывать шутку:

— Почему Рэй Чарльз не может видеться с друзьями?

— Почему? — с любопытством спрашивает миссис Офферман, нахмурив брови. И сама же отвечает: — Потому что он слепой, — кажется, она довольна, что знает ответ.

Моя сестра делает паузу, наклоняет голову и смотрит прямо на меня.

— Потому что он женат.

Харпер заставляет всех за столом рассмеяться. Ну, всех старше двадцати. Дочери мистера Оффермана едва посмеиваются, но Харпер не нужно развлекать их. Они уже охали от удовольствия, когда она обсуждала с ними поп-музыку и секреты удачного селфи, в том числе варианты получения идеального видео селфи.

— Как думаешь, с тобой тоже скоро такое произойдет, Спенсер? — спрашивает сестра, хлопая ресницами и подперев подбородок руками.

Что за дьяволица.

— Неа, Шарлотта крутая, — говорю я, перемещая ногу под столом ближе к Харпер и пытаясь ударить ее. Ну или слегка стукнуть по ноге. Но вместо этого вскрикивает Эмили.

— Ой, как больно, — визжит она.

О, проклятье! Не так девушка.

— Что случилось, дорогая? — миссис Офферман смотрит на старшую дочь. Она миниатюрная женщина, проводившая большую часть ужина, суетясь над членами своей семьи.

— Кто-то ударил меня ногой под столом, — говорит Эмили раздраженно.

Ее мать обращает зоркие голубые глаза в мою сторону, сканируя виновника удара. Я мысленно вздрагиваю. Не могу поверить, что уже успел облажаться, и все из-за моей сестрицы.

Я пытаюсь найти правильное оправдание, но не успеваю произнести ни одного, потому что Шарлотта извиняется, приложив ладонь к груди.

— Мне так жаль, Эмили. Это я. Когда Спенсер начинает меня доставать, я пинаю его. И хотя этот мужчина достает меня часто, я все-таки обожаю его. Но в этот раз я промахнулась и ударила тебя. Прости, пожалуйста, — говорит она со сладкой улыбкой, и я готов расцеловать ее. Черт возьми, я действительно готов поцеловать ее.

Что я и делаю.

— Я это заслужил. Мне нравится, как ты контролируешь меня, сладкий медвежонок, — говорю я, а затем, положив ладонь ей на щеку, мягко целую в губы.

Она отвечает на поцелуй, и, хотя он такой целомудренный и милый, даже этого оказывается достаточно, чтобы забыть об окружающих нас людях. Мне хочется больше притворных поцелуев. Больше языка, больше губ, больше зубов.

Больше контакта.

Больше ее.

Именно то, чего я не должен желать.

Я слышу аплодисменты, разрываю поцелуй и вижу, что моя сестра начинает свою речь:

— Вы такая милая пара. Когда свадьба?

Ох.

Эта деталь.

Глаза моей матери блестят от волнения.

— Ах, да. Это будет летняя свадьба?

— Мы думаем, весной, — говорит Шарлотта, в очередной раз ненавязчиво забирая инициативу в свои руки. — Возможно, в мае. Может быть, в художественной галерее. Или в музее. В музее современного искусства для проведения свадеб такие прекрасные сады со скульптурами.

— О, это было бы великолепное место для торжества, — говорит миссис Офферман, оставляя инцидент с пинком где-то далеко за пределами галактики. Она располагает свою руку у рта так, чтобы дочери не могли ее слышать: — Я уже выбираю место для бракосочетания дочерей, несмотря на их еще юный возраст. Но, если честно, никогда не рано обдумывать это.

Мистер Офферман кладет свою руку поверх ее.

— Для тебя это как чудесное хобби, дорогая. Оно дает тебе возможность выбраться из кухни.

Я выпрямляю спину. Мы что, попали в пятидесятые?

— Из кухни? — вырывается у меня.

Отец откашливается, его голос прерывает мой вопрос.

— Кейт, что ты думаешь о садах со скульптурами? — обращается он к матери, затыкая мне рот. — Тебе всегда нравился музей современного искусства.

— Это изумительное место, но я думаю, что свадьба Шарлотты и Спенсера будет красивой везде, где бы они ни пожелали ее провести. Шарлотта, мне известно, ты очень близка со своей матерью, но, если тебе понадобится какая-нибудь помощь, я всегда готова. Обожаю свадьбы.

Миссис Офферман снова встревает в разговор, уставившись на Шарлотту:

— Твоя мать, должно быть, очень взволнована. Она примет участие в планировании торжества?

Шарлотта, кажется, зашла в тупик и от этого морщит лоб.

— Я уверена, что она поможет.

— Конечно, поможет, дорогая. Ей захочется больше, чем просто помогать. Она живет рядом?

— Мои родители живут в Коннектикуте.

— Чем ей еще заниматься, кроме как планировать твой особенный день? — говорит миссис Офферман с выражением полнейшего удивления, как будто иначе и быть не может. Она уже представляет, как мама Шарлотты тратит каждую свободную минутку на отдачу приказов команде флористов и заказ репетиционных залов.

— Она очень занята на работе, — говорит Шарлотта.

— Ой, работа? — это, кажется, пугает женщину. — Чем она занимается?

— Она хирург в больнице в Нью-Хейвене.

Брови мистера Оффермана удивленно приподнимаются, а глаза округляются до размера пляжного мяча.

— Как интересно. А твой отец?

— Он медбрат, — сухо говорит Шарлотта, и я начинаю закипать, но сдерживаюсь и снова сжимаю губы.

— Правда? Я думала, что он тоже доктор, — говорит моя мама, искренне удивившись, потому что прямо сейчас Шарлотта лжет. Это убивает меня — совершенно убивает — и я с трудом держу рот закрытым.

Шарлотта потирает лоб.

— Прошу прощения. Он начинал медбратом, но приложил много усилий и, благодаря поддержке моей матери, тоже стал врачом, — на этот раз она говорит всю правду, но взгляд на лице миссис Офферман бесценен. Словно она никогда не слышала о мужчинах-санитарах, и, конечно, о тех, кто стал врачом по настоянию жены. Мистер Офферман выглядит еще более смущенным.

Тишина заполняет помещение. Все за столом на мгновение замолкают. Звон бокалов и стук приборов по фарфоровой посуде становятся единственными звуками вокруг.

— За счастливую пару, — говорит мой отец, поднимая свой бокал и спасая присутствующих от споров о распределении ролей между мужчиной и женщиной.

— Послушайте. Кто не любит свадьбы? Это лучшее, что может быть, не так ли? — говорит мистер Офферман и подмигивает моему отцу, словно говоря: «Выпьем за мужчин, преумножающих свой капитал».

Его дочери поднимают стаканы с содовой, а я беру свой бокал и чокаюсь сначала с Шарлоттой. Легкий стук раздается из-под стола. Она смотрит на меня с усмешкой, и есть что-то очень личное в выражении ее лица — что-то, подтверждающее наличие у нас общего секрета. И тут я понимаю, что это. Потому что сейчас нет никаких сомнений, кто к кому прикасается. Это пальчики ее ноги скользят по верхней части моих ботинок. Потом по щиколотке. Потом выше, и это сводит меня с ума — настоящее сумасшествие. Пальцы ног Шарлотты на моей ноге чувствуются чертовски здорово.

Так хорошо, что я хочу схватить ее за руку, затащить в ванную комнату, прижать к стене и задрать юбку. Посмотреть, какие трусики она надела сегодня, и насколько они уже влажные от возбуждения.

Но такого. Не может. Произойти.

Должно быть, это все из-за вина.

— Завтра мы должны пойти в музей современного искусства, — говорит миссис Офферман моей маме. — Эмили планирует изучать историю искусств в колледже в следующем году.

Эмили приподнимает бровь, будто бы совсем не согласна с этим.

— А ты сможешь осмотреть сад, Кейт.

— Какая прекрасная идея, — говорит моя мать, как всегда, дипломатично.

Миссис Офферман смотрит на Шарлотту.

— Не хочешь присоединиться к нам?

— Конечно, — Шарлотта сжимает мою руку, — мы оба присоединимся к вам.

— Не могу дождаться, — говорю я, потому что любой другой ответ может стать причиной моего расчленения.

Я допиваю свое вино, и тема разговора меняется, как и положение ноги Шарлотты — она опять надела туфлю. И я благодарен ей за это, потому что чувствую себя подростком, возбуждающимся от простого прикосновения ноги.

После десерта и кофе я отвожу сестру от стола — достаточно далеко, чтобы поговорить с ней.

— Харпер, серьезно. Ты должна быть на моей стороне. Из-за тебя все могло раскрыться.

— Ой, да ладно. Я не собиралась этого делать. Просто развлекалась. Ты же знаешь, что я тебя прикрою, как обычно, — говорит она таким тоном, будто я сошел с ума, если думаю иначе. Но сумасшествие на этой неделе — вполне нормальное для меня явление.

— Я знаю. Просто будь в этой ситуации за меня, а не против, — говорю я с долей отчаяния в голосе. Кого я разыгрываю? Это не доля. Это гребаная полноценная порция.

Она смеется.

— Ты такой жалкий, когда тебе что-то нужно. Где тот Спенсер, который подвешивал меня через перила, когда мне было восемь?

Я шокировано смотрю на нее.

— Я думал, тогда тебе было шесть?

— Еще лучше, — она притягивает меня к себе, чтобы обнять, — все нормально. Я не буду крысой. Но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Не переживай. Я знаю.

— Хорошо, если так. И тебе лучше быть осторожнее, — она поворачивается, хватает меня за рубашку и угрожающе шепчет: — Ведь когда ты будешь меньше всего ожидать, я отомщу тебе за Санту, — ее захват усиливается, и голос становится еще тише, — смотри в оба. Эмили пялится на тебя. Она уже втюрилась.

Эмили поднимается из-за стола, глядя на телефон в руке.

— Ошибочка, — говорю я и разрываю объятия, — она просто таращится в телефон, печатая сообщения друзьям.

Но, оказывается, моя сестра права, потому что сейчас Эмили определенно смотрит на меня. Она встречается со мной взглядом и облизывает губы.