Николь Джордан - Огонь желания

Однако надо было взять себя в руки. Только благодаря огромному усилию воли он смог сделать шаг назад и освободиться от темных объятий страсти.

Он почувствовал, как Диана замерла. Даже в темноте он смог ощутить замешательство от его дерзости. Но, стиснув зубы, он предпочел не обращать на это внимания, как и на ноющую боль в паху.

Но одно было совершенно ясно. Нужно увозить эту пленительную сирену с острова, и как можно скорее, пока он не совершил чего-нибудь непоправимого.

На следующее утро с предвкушением свободы в душе Диана взошла на борт шхуны, принадлежавшей Торну. Остров Кирена был поразительно, неправдоподобно красив, но чем быстрее они отчалят, тем быстрее она сможет привести в порядок свои чувства.

Какое-то движение над головой отвлекло внимание Дианы. Команда добавляла паруса. Затем на противоположной стороне палубы она высмотрела Торна, который что-то говорил капитану. Когда Торн неожиданно поднял на нее глаза, она быстро отвернулась и стала смотреть на скрывающийся вдали остров. Это, вероятно, был ее последний взгляд в сторону Кирены. Но она не жалела о том, что уезжает.

Казалось, все они были рады оставить остров и побыстрее оказаться в Англии. Она – из-за своей карьеры, Эми – из-за начала сезона, а Торн и Йейтс, чтобы заняться тайной смерти Натаниеля.

К великому облегчению, Диане всю следующую неделю удавалось избегать каких-либо встреч с Торном наедине. В кают-компании они садились за стол вместе с капитаном и другими пассажирами, включая ее горничную и модистку-француженку. Но Диана взяла себе за правило не оставаться с ним один на один.

Для того чтобы быть постоянно чем-то занятой, она установила у себя в каюте мольберт и каждый день заставляла себя большую часть времени посвящать рисованию.

Температура заметно упала, когда они обогнули Гибралтар и вошли в зыбкие воды Атлантики. Поэтому Диана радовалась, что у нее есть угольная жаровня, которая, пока она работала, согревала ее маленькую каюту. Но время от времени она оставляла дверь открытой, чтобы выветривались запахи скипидара и масляных красок.

Однажды в дверях появился Торн.

– Вот, оказывается, где вы прячетесь.

Не спрашивая разрешения, он не торопясь прошел в каюту. Оглядел сначала ее вымазанную красками блузу, потом обошел ту половину, которая превратилась в студию.

Диана как раз закончила морской пейзаж с закатом, тот, что она начала в последний вечер на Кирене, и прислонила еще сырое полотно к переборке, чтобы оно высохло вместе с несколькими другими пейзажами.

Но только закат привлек внимание Торна. Словно ведомый какой-то силой, он остановился у Дианы за спиной и стал разглядывать ее работу.

Он молчал довольно долго.

– Признаюсь, я всего лишь любитель, но, на мой взгляд, это прекрасно. Мне это напоминает пейзажи Тернера, которые я видел на выставке в Королевской академии прошлым летом. Хотя ваш, конечно, более спокойный.

От такой оценки у Дианы потеплело на душе. Помимо морских батальных сцен, Тернер был знаменит своими драматическими коллизиями тумана, моря и неба.

– О, благодарю, – пробормотала она. – Это очень высокая оценка.

– Я так понимаю, вы сознательно стараетесь выработать в себе безмятежность взгляда.

– Да. Мой любимый художник – Джон Констебль. Сцены природы у него такие светлые и такие спокойные, что мир снисходит на сердце. Просто волшебство какое-то. Мне тоже хочется овладеть такой техникой.

С трудом отведя глаза от заката, Торн внимательно рассмотрел три других пейзажа.

– Весьма интересно, – заявил он наконец. – У вас, несомненно, есть талант. Такое впечатление, что вы родились художницей.

Диана почувствовала, что заливается краской, но не стала с ним спорить. Насколько она себя помнила, ей всегда хотелось рисовать. После смерти родителей, когда ее перевезли в Лансфорд, она увлеклась рисованием акварелью. Ее жизнь полностью преобразилась, после того как она открыла для себя масло. Вот тогда искусство стало настоящей страстью.

– Что-то я не вижу здесь портретов, – удивился Торн.

– Я не занималась ими в последнее время. После того как я распрощалась с Англией, у меня перед глазами постоянно огромное количество потрясающих видов, достойных внимания.

– Но почему бы вам не попрактиковаться, если вы собираетесь заработать репутацию добротного портретиста?

– Так-то оно так, – согласилась Диана, – только вот найти того, кто согласится посидеть, для меня не очень легко. Одно время я слишком часто рисовала Эми, и теперь ее не уговорить. От скуки она сходит с ума.

– Можете располагать мной.

Диана заколебалась, видя, что Торн абсолютно серьезен. Ей и в самом деле чрезвычайно важно было набить руку, особенно на мужских портретах.

– Что ж, буду очень признательна, если вы станете мне позировать, – улыбнулась она смущенно.

Диана быстро огляделась вокруг, выбирая место. Она предпочла бы изобразить Торна на палубе, на фоне мачт и парусов. Но сейчас подойдет и каюта. Все равно ведь это будет всего лишь набросок. Если он удастся, тогда потом без труда можно будет дописать какой угодно фон.

В воображении она уже представила картину, на которой виконт стоит, прислонившись к деревянной мачте, в своей обычной позе, с золотыми волосами, развевающимися на ветру.

Диана указала на переборку напротив иллюминатора рядом с койкой.

– Встаньте туда, если не трудно. – Когда он подчинился, она удовлетворенно кивнула. – Теперь прислонитесь плечами к переборке и сделайте небрежную позу.

– Такую? – Торн откинулся назад.

– Так сойдет.

Она внимательно рассмотрела, во что он был одет. Помимо кожаных бриджей, на нем была грубая матросская куртка и рубашка без галстука – совсем не так она представляла себе благородного человека, который сам командует яхтой.

– А теперь будьте любезны, снимите и рубашку.

Когда Торн вскинул брови, Диана почувствовала, что покраснела.

– Я изучала мужскую анатомию только по картинам или по гипсовым копиям с античных статуй. Мне нужно учиться писать торс живого человека.

В ответ на это Торн мило улыбнулся:

– Почему только торс? Я с удовольствием разденусь полностью.

В ответ Диана метнула уничтожающий взгляд.

– Нам только скандала не хватает. Я уже сыта по горло, спасибо. Из соображений приличия, пока я работаю, оставлю дверь каюты открытой. А еще лучше, позову служанку.

– Такие радикальные меры, пожалуй, ни к чему. Мы же помолвлены, вы забыли? А коли так, нам можно позволить себе кое-что.

– Ну, пожалуй. К тому же у служанки много работы.

Пока Торн снимал одежду, Диана занялась подготовкой всего необходимого. У нее уже был припасен холст, который она заранее натянула на деревянную раму подходящего размера, загрунтовала и дала ему полностью просохнуть. Сейчас она готовила палитру, чтобы масляные краски сочетались друг с другом, и отобрала несколько кистей.

– Так достаточно? – уточнил натурщик, отвлекая ее внимание.

Когда Диана подняла глаза на Торна, он уже стоял полуобнаженный. У нее перехватило дыхание.

«Он словно божество», – подумала она, восхищаясь его золотистым, сильным и пропорционально развитым телом.

Диана лишь коротко кивнула.

– Пожалуйста, встаньте, как я просила.

Торн снова совершенно раскованно прислонился к переборке и скрестил ноги.

Надолго повисло молчание, пока Диана прикидывала, каким образом скомпоновать его портрет. Уставившись в белизну пустого холста, Диана попыталась мысленно увидеть тот образ, который она хотела изобразить, увидеть композицию, характерные линии…

– Непонятно, почему мне нельзя позировать обнаженным, – наконец заговорил Торн. – Вы уже видели меня, какой я есть, во время купания.

Диана метнула на него взгляд. Озорной огонек горел у него в глазах. С внутренней дрожью она поняла, что Торн издевается над ней, снова провоцирует ее.

Она расправила плечи.

– Мне интересно писать вас исключительно для тренировки, и ничего больше.

– Но одна половина тела не будет полностью отвечать целям ваших упражнений, не так ли?

Диана промолчала в ответ.

– Я думаю, другая половина моего тела тоже интересна с этой точки зрения.

Диана непроизвольно усмехнулась, но тут же подавила веселость.

– У вас явно преувеличенное мнение о своей неотразимости, лорд Торн. Знаете, в чем ваша проблема?

– В чем?

– Вы испорчены еще с колыбели. Как сыну богатого дворянина, вам слишком много позволяли своевольничать.

– Отец мог бы поспорить с вами на эту тему.

Когда, не сказав ни слова, Диана повернулась к холсту, Торн ехидно осведомился:

– А вы знаете, в чем ваша проблема, мой очаровательный дракон?

– Нет, но полагаю, вы просветите меня.

– Вы боитесь, что мне удастся соблазнить вас.

– Не могли бы вы повернуть голову немного влево? Мне нужно, чтобы свет падал на лицо под определенным углом.

– Это все, что вы хотели сказать? Может, ответите на мое ласковое подтрунивание, например, кокетливо улыбнетесь?

– Боюсь, придется разочаровать вас. Кокетство не в моем характере.

Торн грустно покачал головой:

– Вы и в самом деле исключительно сложная задачка.

– А вы – самый настоящий надоеда. Пожалуйста, не могли бы вы немного помолчать и дать мне сосредоточиться?

Торн с готовностью замолчал. А Диана полностью ушла в работу.

Торн наблюдал за ней со смешанным чувством удовольствия и боли. Раньше никогда ему не приходило в голову, что рисование может быть настолько сексуально.

Он выругался про себя. Наверное, зря он согласился позировать. Заранее трудно было представить, что этот процесс лишь добавит искушений. Стоять перед Дианой и чувствовать, как она взглядом ощупывает его, только подбрасывало дровишек в огонь его страсти.