В комнате воцарилось молчание. Затем Вада встала и нервно направилась к фортепиано.

Она взяла ноту, присела и заиграла вступительные такты Свадебного марша Мендельсона. Затем закрыла крышку инструмента, поднялась с табурета и подошла к окну.

— Иного пути нет, — тихо объяснила миссис Хольц. — Обещаю тебе, если последуешь моему совету, ты будешь намного счастливее, чем отдав предпочтение любви — чувству обманчивому, вероломному и часто жестокому.

Вада по-прежнему смотрела в окно. Через несколько минут миссис Хольц оживленно продолжила свои рассуждения:

— Все уже устроено, и мисс Спарлинг согласилась тебя сопровождать до тех пор, пока не передаст с рук на руки матери герцога.

— Нэнси Спарлинг? — переспросила Вада.

— Да, дорогая. Ты помнишь ее? Это сестра епископа из Нью-Йорка, очень обаятельная женщина. Она любит путешествовать и очень много ездит. Я буду совершенно спокойна, зная, что ты под ее присмотром.

— Когда мы уезжаем? — тихо спросила Вада. Глаза миссис Хольц победоносно сверкнули она поняла, что ее дочь приняла как неизбежность то, что ей уготовано.

— На следующей неделе.

— На следующей неделе? — Вада отвернулась от окна. — Но это невозможно!

— Почему? — поинтересовалась ее мать.

— Ну хотя бы потому, что мне нужно обновить гардероб.

— Я об этом уже подумала, — сказала миссис Хольц. — Не хочу, чтобы газетчики разузнали, что ты едешь в Европу, — они легко могут заподозрить скрытые мотивы твоей поездки. Поэтому купишь туалеты и все, что тебе необходимо, в Париже.

— Так, значит, я еду в Париж? — спросила Вада с интересом, которого до сих пор не было.

— Да, я предусмотрела это для тебя, — сказала миссис Хольц, — и страшно огорчена, что сама не могу с тобой поехать. Побывать в Париже весной — сказочная мечта всех американок!

На ее лице появилась улыбка, вызванная воспоминаниями; затем она продолжила:

— На наше счастье, Нэнси Спарлинг знает Париж так же хорошо, как и я, если не лучше. Она там жила несколько месяцев и отвезет тебя к лучшим модельерам Франции — Уорту, Дусе или Руфу.

— По крайней мере, это звучит заманчиво, — сказала Вада.

— Я хочу, чтобы ты, когда приедешь в Англию, выглядела нарядной и была одета, как подобает девушке твоего положения и состояния, — продолжала миссис Хольц. — Нигде в мире, кроме Парижа, ты не найдешь такой изысканной одежды! Одно это, Вада, должно заставить тебя мечтать о поездке!

— Очень хочется увидеть Париж. Я всегда мечтала побывать в этом городе. Ты же знаешь, мама, как мне интересно новое французское искусство и новые идеи, которые, кажется, всегда исходят из французской столицы.

— Я совсем не хочу, чтобы ты попусту тратила время на подобную ерунду! — резко возразила миссис Хольц. — Англичане верны традициям, а что касается искусства, там в каждом аристократическом доме есть превосходные картины, которым нет равных в мире.

Вада ничего не ответила, но ее глаза засветились — впервые за время их разговора.

— В любом случае одной недели в Париже тебе совершенно достаточно, чтобы купить все, что требуется, — продолжила миссис Хольц. — Какие-то туалеты можно будет потом дослать, хотя французы сноровисты и расторопны — они способны сотворить целое приданое вдвое быстрее, чем требуется иному портному, чтобы сшить всего одно платье.

— Хочу увидеть Париж весной! — тихо, будто самой себе сказала Вада.

— Скоро тебе представится такая возможность, — ответила миссис Хольц. — И запомни, Вада: в Париже ты должна вести себя, соблюдая правила приличия и ни на секунду не забывая, что визит в этот город — лишь прелюдия к твоему появлению в Англии.

Миссис Хольц остановилась и взволнованно добавила:

— Я очень хочу, чтобы ты была не только самой очаровательной герцогиней-американкой, но и самой осмотрительной и благоразумной.

— Постараюсь, мама, но мне хочется кое-что тебе сказать…

— Я слушаю, — произнесла миссис Хольц.

— Так вот, — начала Вада. — Если герцог и я не полюбим друг друга, если почувствуем, что не созданы друг для друга, тогда, что бы ни говорили вокруг, я откажусь стать его женой.

— Это настолько маловероятно, — надменно ответила миссис Хольц, — что я даже не намерена обсуждать это с тобой! Герцог очаровательный, интеллигентный, прекрасно воспитанный англичанин. Увидишь, с каким настроением, с какой готовностью он тебя встретит, и я абсолютно уверена: вскоре вы оба обнаружите, что вас влечет друг к другу.

— Надеюсь на это, мама, — тихо произнесла девушка.

Она собиралась сказать что-то еще, но в эту минуту в комнату вошла горничная и направилась к дивану.

— Миссис Хольц, пришла массажистка.

— Спасибо, Джесси. Попроси Карлоса привезти сюда кресло-каталку и отвезти меня в спальню.

— Хорошо, миссис Хольц, — ответила горничная, выходя из гостиной.

— Джесси не поедет с тобой в Европу, — сказала миссис Хольц дочери, когда дверь закрылась. — Она совсем не вписывается в традиции английских слуг.

— Ты считаешь, мама, что Джесси слишком фамильярна, потому что называет тебя «миссис Хольц», а не «мадам», — заметила Вада с улыбкой. — Но это же знаменитая американская независимость!

— Как раз то, что совсем не поощряется в Старом Свете, — парировала миссис Хольц. — Поэтому ты и возьмешь с собой Чэрити.

— Прекрасно! — воскликнула девушка. — С удовольствием предпочту путешествовать с ней, чем с кем-нибудь другим, хотя ты хорошо знаешь, мама, что она часто обращается со мной, как с ребенком.

— Она будет заботиться о тебе, — а это самое главное, — сказала миссис Хольц. — Чэрити — служанка старого закала: знает свое место и в то же время на нее можно положиться. Она много путешествовала со мной, и я буду скучать без нее, когда вы уедете. Чэрити умеет себя вести!

— Она, конечно, не будет, как Джесси, судачить с другими служанками, — сказала Вада. — Не удивлюсь, если узнаю, что Джесси продала историю своей жизни одной из самых скандальных газет. Представляешь, как бы это звучало:

«Моя жизнь во дворцах нефтяного короля» или «Тайны семьи Лофтуса Хольца и ее замкнутость»!

— Ну довольно, Вада, — остановила дочь миссис Хольц. — Это совсем не смешно.

— Боюсь, что я близка к истине, — улыбнулась Вада.

— Твой отец испытывал ужас перед журналистами, и я ощущаю то же самое, — произнесла миссис Хольц. — Тебе следует быть очень осторожной: никто не должен знать, что ты едешь в Европу, на каком судне отправляешься. Каюты, конечно, будут заказаны на имя Нэнси Спарлинг. И никто ни за что не догадается, что ее сопровождает богачка Эммелин Хольц.

Вада рассмеялась:

— Знаешь, мама, мы так долго боялись своей собственной тени и избегали любого упоминания о нашей семье, поэтому я не верю, будто имя Эммелин Хольц сейчас что-то значит для широкой американской публики.

— Будет значить, да еще как, если газетчики что-нибудь прознают и примутся за свое, — грустно заметила миссис Хольц. — После этого, Вада, ты уже не сможешь нигде появиться, не собрав вокруг себя толпы любопытных и репортеров. Говори все, что угодно, лишь бы это не появилось на следующее утро в газетах; покупай новую шляпу или туфли, но делай это так, чтобы никто не строил догадки: что такое из ряда вон выходящее ты собираешься в них совершить!

Вада вздохнула:

— Ты права, мама. Я все это ненавижу.

— Тогда поверь, что тот жизненный путь, который для тебя определил твой отец, — единственно верный. А я лишь исполняю его волю.

Эти слова как будто тронули Валу. Она опустилась на колени перед сидевшей на диване матерью и, наклонившись к ней, поцеловала:

— Я люблю тебя, мама! И сделаю все, как ты скажешь; я поеду в Европу и встречусь с герцогом.

— Ты выйдешь за него замуж, Вада! — тихо сказала миссис Хольц.

— Я подумаю, — пообещала Вада. Миссис Хольц с неожиданной нежностью прикоснулась рукой к щеке дочери.

— Ты очень хорошенькая, дитя мое! Представляю, с каким удовольствием со временем я буду вспоминать тебя на официальной церемонии в день открытия парламента, когда в Букингемском дворце обычно дают бал: там тебя представят ко двору и королеве Виктории, и твои волосы украсят три белых пера принца Уэльского.

— Все это звучит очень торжественно, — сказала Вада, — но когда, с тремя белыми перьями, я буду уезжать в карете из Букингемского дворца и рядом со мной окажется мой муж, сверкающий регалиями, о чем мне с ним беседовать?

— Ну право же, Вада, — стала выговаривать дочери миссис Хольц, — такого рода вопросами ты все только осложняешь.

— Но такие вопросы тоже требуют иногда ответа, не так ли?

— Ты найдешь в Англии столько для себя интересного, — с увлечением, оживленно произнесла миссис Хольц, — это даст тебе массу тем для разговора.

— И все они, кроме одной, будут соответствовать обстановке и случаю.

— Кроме какой? — поинтересовалась миссис Хольц.

— Любви! — ответила Вада. — Согласись, мама, что на это просто так язык не повернется.

В возникшей тишине миссис Хольц нежно потрепала щечку дочери.

— Ты говоришь вздор, дорогая, — произнесла она. — Обещай мне, что поедешь в Англию. Сейчас я тебя прошу только об этом. Все остальное образуется и встанет на место, когда ты приедешь в Лондон. Помнишь, как на рисунке-ребусе: соединяя отдельные фрагменты, получаешь единое целое. А теперь иди и отбери вещи, которые хочешь взять с собой. Только не слишком много! Помни, в Париже тебя ждут приятно волнующие покупки в шикарных магазинах!

— Я не забыла о Париже, — ответила Вала.

Последнее слово она проговорила еле слышно, поскольку дверь открылась и в комнату вошла Джесси в сопровождении слуги, толкавшего перед собой кресло-каталку.