Я встретил своего отца на крыльце чужого дома. Мама взяла меня с собой в какой-то дом той ночью и велела подождать ее снаружи. Она сказала, что забежит на минутку, а потом мы пойдем домой, но я понял, что веселье у нее и ее друзей затянулось дольше, чем они рассчитывали.

Крыльцо было практически разрушенным, а моя красная толстовка не очень подходила для зимнего холода, но я не жаловался. Мама всегда ненавидела, когда я жаловался. Она говорила, что так я выглядел слабаком.

На крыльце была сломанная металлическая скамейка, напротив которой я сидел, притянув колени к груди. Время шло. Вокруг снег, ни разу не тронутый лопатой.

Давай же, мам.

В ту ночь было так холодно. Я мог видеть свое дыхание, и поэтому, чтобы развлечь себя, стал выдыхать горячий пар изо рта.

В течение ночи в дом входили и выходили люди, но едва ли кто-то из них замечал меня, сидящего на крыльце. Я дотянулся до заднего кармана и вытащил маленький блокнот и ручку, которые всегда носил с собой, и начал рисовать. Когда мамы не было рядом, я часто занимал себя рисованием.

В ту ночь я рисовал много: до тех пор, пока не начал зевать. В конце концов, я уснул, свернувшись на скамейке, подтянув ноги внутрь своей красной толстовки. Пока я спал, холод не чувствовался, и это было замечательно.

— Эй! — сказал суровый голос, вырывая меня из сна. В тот момент, когда глаза окончательно открылись, я вспомнил про холод. Мое тело начало дрожать, но я не садился. — Эй, ребенок! Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — спросил голос. — Вставай.

Я сел и потер глаза, зевая.

— Моя мама внутри. Я просто жду, — мои глаза сфокусировались на человеке, говорившем со мной, и я испуганно вытаращился. Он выглядел злым, у него был большой шрам, идущий через левую сторону его лица. Черные с проседью волосы спутаны, глаза казались похожими на мои. Карие и скучные.

— Да? И как долго ты ждешь? — прошипел он, между его губ торчало что-то вроде сигареты.

Мой взгляд поднялся к потемневшему небу. Когда мы с мамой пришли, было темно. Я не ответил мужчине. Он недовольно вздохнул и сел рядом со мной. Я отодвинулся на другой край скамейки, как можно дальше от него.

— Расслабься, ребенок. Никто не обидит тебя. Твоя мама наркоманка? — спросил он. Я не знал, что это означало, поэтому пожал плечами. Он хмыкнул. — Если она в этом доме, значит, наркоманка. Как ее зовут?

— Джули, — прошептал я.

— Джули кто?

— Джули Сильверстоун.

Его губы слегка раскрылись, и он поднял голову, глядя на меня.

— Твоя мама Джули Сильверстоун?

Я кивнул.

— И она оставила тебя здесь?

Я снова кивнул.

— Вот сука, — пробормотал он, вставая со скамейки и сжимая руки в кулаки. Он подошел к передней двери, но, открыв дверную сетку, остановился. Вытащив сигарету изо рта, он протянул ее мне.

— Ты куришь травку? — спросил он.

Это была совсем не сигарета. Мне следовало понять по запаху.

— Нет.

Он нахмурился..

— Ты сказал Джули Сильверстоун, так? — я кивнул в третий раз. Он вложил косяк мне в руки. — Покури пока травки. Это согреет тебя. Я вернусь с твоей сучкой-матерью.

— Она не… — дверь захлопнулась раньше, чем он смог услышать, как я закончил предложение, — …сучка.

Я зажал косяк между пальцами и задрожал от холода.

Это согреет тебя.

Я замерзал.

Поэтому сделал затяжку и подавился собственным кашлем.

Я долго и сильно кашлял, после чего затушил косяк о землю. Мне было не понятно, почему кто-то делал это — почему кто-то курил. В этот момент я пообещал себе никогда не курить снова.

Когда мужчина вышел, он волочил за собой маму. Она была заспанной и потной.

— Перестань дергать меня, Рики! — закричала она на мужчину.

— Заткнись, блядь, Джули. Ты оставила своего чертова ребенка снаружи на всю ночь! Ты, чертова наркоманка!

У меня сжались кулаки, и я прижал их к груди. Как он смеет так говорить с мамой! Он не знал ее. Она была моим лучшим другом — единственным, кроме моего брата Келлана. И у этого парня нет права так говорить с мамой. Келлан бы очень разозлился, если бы услышал это. Хорошо, что его не было здесь — он со своим отцом отправился на подледную рыбалку.

Я не представлял, как можно рыбачить, когда вокруг лед, но Келлан рассказал мне все об этом на прошлой неделе. Мама сказала, что подледная рыбалка для чудаков и неудачников.

— Я говорила тебе, Рики! Я больше не принимаю. Я-я клянусь, — заикалась она. — Я просто забежала проведать Бекки.

— Брехня, — ответил он, таща ее вниз по ступеням. — Пойдем, ребенок.

— Куда мы идем, мам? — спросил я, следуя за ней и задаваясь вопросом, что произойдет дальше.

— Я отвезу вас домой, — ответил мужчина. Он посадил маму на пассажирское сидение, где она закрыла глаза и снова вырубилась. Потом открыл для меня заднюю дверь, захлопнув ее после того, как я заполз внутрь. — Где вы живете? — спросил он, усаживаясь на водительское сиденье и отъезжая от бордюра.

Его машина была блестящая и красивая, лучшая из всех, что я когда-либо видел. Мы с мамой всегда ездили на автобусе, так что в его машине я почувствовал себя по-королевски.

Маму начал сотрясать кашель, словно она изо всех сил пыталась прочистить горло.

— Видишь, вот поэтому мне нужно было увидеть Бекки. Мой домовладелец — мудак, он сказал, что я не платила последние два месяца! Но я платила, Рики! Я платила этому ублюдку, а он сделал вид, что нет. Так что я пришла к Бекки, чтобы занять немного денег.

— С каких пор у Бекки есть деньги? — спросил он.

— У нее нет. Я думаю, что у нее нет денег. Но я должна была увидеть ее. Потому что домовладелец сказал, что я не могу вернуться, если у меня не будет денег. Так что я не уверена, куда нам следует идти. Ты должен отпустить меня, я очень быстро схожу к Бекки, — пробормотала она, открывая пассажирскую дверь во время движения.

— Ма!

— Джули!

Рики и я закричали в одно и то же время. Я дотянулся до ее футболки с заднего сиденья, а он тянул ее за рукав, дергая в своем направлении и закрывая ее дверь.

— Ты с ума сошла?! — заорал он, его ноздри раздувались. — Черт возьми. Я оплачу твой счет завтра, но сегодня вы останетесь у меня.

— Ты сделаешь это, Рики? Боже, мы будем за это благодарны. Не так ли, Ло? Я верну тебе, я верну все до цента.

Я кивнул, чувствуя, наконец, воздействие тепла в салоне машины.

Тепло.

— А еще я куплю ребенку немного еды. Сомневаюсь, что ты кормила его, — он потянулся к карману и вытащил пачку сигарет и зажигалку в форме гавайской танцовщицы. Когда он зажег ее, танцовщица задвигалась из стороны в сторону. Я был загипнотизирован движением, не в силах отвести от нее взгляд. Даже закончив прикуривать сигарету, он без остановки зажигал и гасил зажигалку.

Когда мы добрались до квартиры Рики, я был потрясен тем, как много вещей у него было. Два дивана и громадное кресло, картины, огромный телевизор с кабельными каналами и холодильник, наполненный таким количеством еды, которого хватило бы накормить мир. После того, как я поел, он положил меня на один из диванов, и я начал погружаться в сон, слушая, как он и мама шептались в коридоре неподалеку.

— У него твои глаза, — пробормотала она.

— Да, я знаю, — его голос был наполнен злобой, но я не понимал, почему. Я услышал его приближающиеся шаги и, открыв глаза, увидел, что он наклоняется ко мне. Он сжал руки вместе и сузил глаза.

— Ты мой ребенок, а?

Я не ответил.

Что я должен был сказать?

Уголки его рта приподнялись в хитрой усмешке, и он, прикурив сигарету, выдохнул дым мне в лицо.

— Не волнуйся, Логан. Я позабочусь о тебе и твоей маме. Обещаю.

***

В четыре утра, когда меня, наконец, отпустило, я лежал в кровати, глядя в потолок.

Я: Ты не спишь?

Я смотрел на свой телефон, ожидая, когда появятся эллипсы, но их не было. Когда телефон зазвонил, я сделал вдох.

— Я разбудил тебя, — прошептал я в трубку.

— Немного, — ответила Алисса. — Что случилось?

— Ничего, — соврал я. — Все в порядке.

Ты умрешь в двадцать пять.

— Это твоя мама или отец?

Она всегда знала.

— Мама.

— Она была под кайфом или нет?

— Под кайфом.

— Ты поверил в то, что она сказала или нет? — я заколебался и начал щелкать зажигалкой. — Ох, Ло.

— Прости, что разбудил тебя. Я могу отключиться. Возвращайся ко сну.

— Я не устала, — зевнула она. — Оставайся со мной до тех пор, пока не сможешь уснуть, хорошо?

— Хорошо.

— Ты в порядке, Логан Фрэнсис Сильверстоун.

— Я в порядке, Алисса Мари Уолтерс.

Несмотря на то, что это ощущалось ложью, ее голос — единственное, что почти всегда заставляло меня верить.

Логан


На самом деле, я никогда не праздновал свой день рождения до тех пор, пока два года назад не встретил Алиссу. Келлан всегда водил меня на ужин, и я любил это. Он очень старался напоминать мне, что я был не одинок в этом мире, но Алисса каждый год в мой день рождения шла еще дальше. Два года назад мы ездили в Чикаго, чтобы посмотреть документальный фильм о Чарли Чаплине в старом театре, потом она повела меня в модный ресторан, для которого я не был одет. Для ее стиля жизни модные рестораны были нормой, но для меня даже простой обед был не всегда доступен. Когда она заметила мое смущение, мы ушли и гуляли по улицам Чикаго, поедая хот-доги и стоя перед гигантской фасолькой. (Прим.: Клауд Гейт Чикаго / Cloud Gate («Облачные врата») — большая скульптура для общественного обозрения, которая была впервые представлена на открытии Миллениум-парка в 2004 году. Вскоре она стала одной из самых фотографируемых достопримечательностей города, «зеркальной фасолькой» и сейчас является наиболее известным символом Чикаго).