— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, — призналась Джулиана.

— Разве ты не работаешь над концертом Шопена?

Джулиана улыбнулась, встала и обняла мать.

— Ты такая же невозможная, как и тетя Вилли, хотя и по-другому. Но я люблю тебя, мама.

— И я люблю тебя, — прошептала Катарина.

Она выпрямилась, вздохнула и решительно сказала:

— Позови-ка сюда тетю Вилли.



— Ну что, Стальной мужик, как поживаешь?

Мэтью сразу узнал этот голос и напряженно вжался в спинку кресла.

— Блох?

— Ты не прислушиваешься к советам. А?

— Что-то я тебя не понимаю.

— Тебя видели в Антверпене.

Черт! — подумал Старк. Надо же быть таким ослом. Ему не приходило в голову, что люди Блоха могут следить за мастерской и домом Пеперкэмпа.

А как же Джулиана?

О, черт! Если они следили за домом Пеперкэмпа, значит, они видели и Джулиану с теткой. Что еще известно этим ублюдкам?

Блох самодовольно продолжал:

— Тебя засекли у дома старика сразу после того, как туда вошли Джулиана Фолл и Вильгельмина Пеперкэмп. Ну и парочка! Просто умора. Говорят, Джулиана Фолл очень даже ничего. Что скажешь?

— Скажу, что при первом же удобном случае разобью тебе башку и размажу мозги по стенке.

— Ну да, если я буду играть по твоим правилам. Но это в прошлом. Сейчас ты играешь по моим. Хочешь, я расскажу тебе все, что мне известно?

— Нет.

— Мне известно, что ты ходил в Линкольн-центр в тот самый вечер, когда там были Райдер и Штайн. Мне известно, что ты ездил в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Джулианой Фолл, и в Антверпен, чтобы найти ее дядю. А знаете ли вы, сэр, почему вы оказались там? Потому что старый приятель, военный специалист Отис Рэймонд слишком много разболтал своему кумиру Мэтью Старку.

— Дай мне поговорить с Пронырой, — упрямо сказал Старк.

— Он сейчас не в состоянии разговаривать.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Ты же понимаешь, я доверял ему, пытался помочь. Но так оно всегда и кончается.

Старк весь похолодел.

— Если ты тронешь Отиса, я сам приеду за тобой, Блох. Прячься сколько угодно, я все равно тебя достану.

— А лучше бы ты держался от меня подальше, — сказал Блох и ядовито добавил. — Стальной мужик.

— Блох…

Сержант повесил трубку.

Эй, кажется, мы вляпались в порядочное дерьмо, сэр.

Так говорил Отис Рэймонд. Мэтью, стараясь успокоиться, запустил пятерню в шевелюру. Проныра с того самого дня, как вернулся из Вьетнама, никак не мог твердо встать на ноги, он мало беспокоился о последствиях своих действий. У него нет будущего, было не такое уж богатое прошлое, есть только настоящее. Он ухаживал за своим М-60, за обычной пушкой любого вертолетного стрелка, нежнее, чем за женщиной. Но он же и плакал, как двухлетний ребенок, когда низкие облака помешали им выручить ребят их взвода и им пришлось потом — когда было уже поздно — собирать убитых. Он истерически смеялся и, сталкивая пехотинцев с вертолета, зависшего над землей на высоте восьми-десяти футов, вопил: «Развлекайтесь, мужики!» Он гордился своими наградами, спасенными им жизнями; он никогда не говорил о том, что убивает людей. Только один раз.

Я делаю то, что должен. Я как рассуждаю? Однажды придет и мой черед, и тогда уж я не буду хныкать. Значит, так тому и быть. И они должны рассуждать так же. Понимаешь? Черт, похоже, не понимаешь. Конечно, это ведь я убиваю их.

И это было правдой, по крайней мере, первое время. К концу своей первой вахты Старк пересел с «челнока» на боевой вертолет AH-1G Cobra. Ему, разнообразия ради, захотелось тогда пострелять назад. Но от этого не стало легче. Тогда ни от чего не становилось легче. На «кобрах» не стреляли из дверей, и они с Отисом Рэймондом расстались. Это продлилось недолго. Он пересел на легкие разведывательные вертолеты, и опять Проныра стал его стрелком. Сумасшедший, бестолковый, страшный, храбрый, нахальный военспец Отис Рэймонд. Он воображал, что настанет день и кто-нибудь снимет о нем кино. Лучший стрелок Вьетнама, так он не раз называл себя. Очень может быть. Ведь он остался в живых, разве не так? И фильм тоже сняли. Но Отис никогда не читал и не видел «Горячей зоны», и Мэтью так и не сказал своему давнему приятелю, что чокнутый, геройский, одинокий стрелок в книге и фильме был списан с военспеца Отиса Рэймонда.

Мэтью почувствовал пустоту и страшное одиночество.

Глава 16

В «Кондитерской Катарины» было тепло и людно. Вильгельмина на какое-то время окунулась в атмосферу покоя, она просто сидела, наслаждаясь тем миром, в котором жила ее сестра. Он казался таким благополучным. Она подумала о том, как было бы хорошо, если бы здесь сейчас сидел Джоханнес: они все вместе пили бы slemp — у них всегда на Рождество готовят этот молочный напиток с пряностями — и ели бы oliebollen — пончики с изюмом. Но этого не будет.

Из кухни вышла Джулиана; она была взволнована, но ей удалось улыбнуться.

— Теперь ваша очередь. Я скоро ухожу, вот ключ от квартиры. Встретимся дома.

— Куда ты идешь?

— В Сохо. Я ненадолго.

— А как же наш кавалер в дождевике?

— Не волнуйтесь, тетя Вилли, я разберусь с ним. — На этот раз ее улыбка была искренней, а темные глаза просияли. — Можете не сомневаться.

Вильгельмина отнюдь не была убеждена в этом и сочла самоуверенность Джулианы неуместной, но не стала спорить. Если бы соглядатай собирался как-то навредить им, то он бы, наверное, уже сделал это или, по крайней мере, вел бы себя осторожнее. Похоже, он только следит за ними. Но зачем? Кому это понадобилось?

Она вздохнула и кивнула племяннице.

— Будь осторожна. — Вилли тоже принужденно улыбнулась. — А то мне придется объясняться с твоей матерью.

Джулиана рассмеялась и пошла к стойке, собираясь перекусить на дорогу, а Вильгельмина направилась на кухню. Там, в кладовой, за маленьким столиком она и нашла сестру. На ней были повседневные брюки и джемпер, волосы, тронутые сединой, были сколоты на голове; но даже в таком виде Катарина выглядела очень элегантно. «Я в этом наряде, — подумала Вильгельмина, — смотрелась бы заурядной толстухой». Они с сестрой всегда были очень разными.

Перед Катариной стояли заварной чайник и тарелка со speculaas, хлебом и сыром, к которым она не притронулась.

— Вилли, — охрипшим голосом произнесла она и тут же перешла на голландский. — Терпеть не могу высокопарных слов, но я очень рада, что ты приехала. Ну, то есть, я имела в виду…

Вильгельмина ободряюще улыбнулась.

— Я знаю, что ты имела в виду, Катарина.

— Джоханнес… — Ее голос упал, на глаза навернулись слезы.

— Да. Нам будет не хватать его.

— Мне почему-то даже не приходило в голову, что он когда-нибудь умрет. Вилли, что же с нами случилось? Помню, когда я была маленькая, я и представить себе не могла, что смогу жить отдельно от семьи. Я думала, что вечно буду жить с мамой и папой. И с тобой, и с Джоханнесом. Думала, что вы всегда будете рядом.

— Но это ты уехала от нас, — возразила Вильгельмина без всякого осуждения, лишь констатируя факт, и налила чай в фаянсовые кружки.

— Знаю, но я не могла и подумать, что нас так раскидает по свету. Мне…

Голос Катарины прервался, и она дрожащими от волнения руками принялась поправлять прическу, рассыпав шпильки и уронив конец косы на плечи. Вильгельмина вспомнила, какими белокурыми были в детстве волосы младшей сестры, как она заплетала ей косу и делала это нежно и осторожно, чтобы не причинить боли. Руки Катарины дрожали, и она быстро убрала их под стол.

— Вилли, ты такая сильная, — опять заговорила она, пытаясь улыбнуться. — Не хочу обманывать тебя, да и себя тоже. Я действительно очень рада тебе. Не буду лукавить, твой приезд — настоящее облегчение для меня. Я столько лет… — Она глубоко вздохнула. — Я до сих пор полагаюсь на тебя.

— Это не страшно, Катарина.

— А ты? На кого можешь рассчитывать ты?

— На себя. Просто потому, что больше не на кого.

— А на меня?

Вильгельмина вздохнула, чувствуя неловкость. Она не любила обсуждать подобные вещи.

— Ты — моя сестра. Хватит того, что ты не испытываешь ненависти ко мне.

Катарина, всхлипнув, тряхнула головой, словно не веря своим ушам.

— Господи! Вилли! Разве я могу ненавидеть тебя?

— Катарина, — спокойно сказала сестра, — иногда я думаю, что тебе есть за что меня ненавидеть. Ну ладно, хватит болтать чепуху. Нам нужно поговорить откровенно. Как ты считаешь?

Они быстро и вкратце рассказали друг другу о событиях последних дней, но Вильгельмина поняла, что вопросов осталось больше, чем она рассчитывала.

— Значит, Хендрик не изменился, — наконец сказала она. — Он опять только за себя и всегда останется таким. Теперь, после стольких лет, он ищет Менестреля.

Катарина неопределенно кивнула, ничего не ответив.

— Но послушай, Вилли, неужели Джоханнес поехал с Хендриком по своей воле? — спросила она.

— Нет. — Вильгельмина положила кусочек сыра на ломтик черного хлеба. Это все, что ей было нужно после изнурительного полета. — Джоханнес никогда не отдал бы Менестреля Хендрику. Должно быть, Хендрик каким-то образом запугал его, он, наверняка, нашел тот рычаг, который заставит Джоханнеса пойти на уступки. Я думаю, он шантажировал Джоханнеса нами. Хендрик знал, что Джоханнес скорее умрет, чем отдаст камень ему, так что угрожать Джоханнесу смертью было бы бесполезно. Даже если бы его запугивали только моей смертью, он все равно бы не отдал Менестреля; он не питал ко мне никаких родственных чувств. И Хендрик знал об этом.

— Но Джоханнес всегда был так внимателен к тебе.