Последнее письмо было самым коротким. В нем Владимир очень вежливо просил извинить его за беспардоннейшее нахальство, с которым он смел бомбардировать Софью Николаевну своими глупыми признаниями, и обещал, что более не обеспокоит ее до тех пор, пока не получит хотя бы краткого ответа, которого он, тем не менее, ждет с нетерпением. Дочитав письмо, Софья еще раз сверху донизу перерыла все бумаги в бюваре, пристально всматриваясь в каждую воспаленными от слез глазами, но более ничего не нашла.

Софья не помнила, сколько времени просидела на полу, обхватив колени руками и глядя невидящими глазами на то, как красный луч перетекает через подоконник на пол и заливает комнату тревожным светом. Сумерки перешли в вечер, за окном цокали копыта лошадей, скрипели рессоры экипажей, орали ослы, звонко перекрикивались дети, голосили торговцы, слышались песни, смех, брань, – а она все сидела в оцепенении, казалось, не думая ни о чем. Из этого состояния Софью вывел громкий стук в дверь внизу и отчаянные крики на итальянском:

– Откройте! Отоприте! София, дорогая, вы дома? О-о-о, Мадонна сантиссима, санто Дженаро, ради всего святого, откройте!!!

«Это синьора Росси… – равнодушно подумала Софья, не вставая с пола. – Сегодня же премьера, почему она здесь?»

Прошло довольно много времени, прежде чем она сообразила, что открыть дверь, кроме нее, некому и что синьору Росси, судя по тесситуре ее воплей, сейчас хватит удар. Софья поднялась, держась за край стола, и медленно-медленно, словно на ватных ногах, поплелась к дверям.

Синьора Росси ворвалась в дом, подобно урагану, – крича, плача, бранясь, размахивая руками и поминая всех святых Неаполя. Марко, вошедшего следом, Софья даже не сразу заметила: так много шума произвела хозяйка труппы.

– Что случилось, синьора Росси? – словно со стороны, услышала молодая женщина собственный глухой и равнодушный голос. Ее совершенно не интересовало, что привело в такое исступление славную итальянку, но не выслушать синьору Росси не представлялось возможным.

– О-о-о, София, моя дорогая, я умираю! Я просто умираю, я сейчас умру! Все! Все, это конец, это конец всему! Я разорена, театр прогорел, можно распускать труппу и ехать на Сицилию разводить оливки, Неаполь мне не простит… София, ради святой девы, спасите нас! Марко! Проси немедленно, гадкий мальчишка, становись на колени, умоляй! И я сейчас встану тоже! София, на вас последняя надежда!!!

– Синьора Росси, что с вами? – Софья сделала колоссальное усилие, чтобы придать голосу заинтересованность. Ей это не удалось, но итальянка ничего, кажется, не заметила. В глазах синьоры Росси стояли настоящие слезы.

– София, это конец! Пропала Джемма!

– Джемма? Как это возможно? Сегодня же премьера…

– Именно! Именно!!! А этой паршивой девчонки нигде нет! Нет дома, нет у тетки, нет у другой тетки, у крестной, у кузин… А их у нее девять штук, и к каждой пришлось зайти! Боже мой, в день перед премьерой артисты должны репетировать и отдыхать, а не носиться по городу в поисках примадонны! Теперь у всей труппы сядут голоса, а эта бандитка так и не найдена!

– Наверное, что-то произошло? – Софья попыталась изобразить беспокойство. – Может, она больна?

– Люди болеют дома, в больнице или у родственников! – провозгласила с отчаянным жестом синьора Росси. – А ее мать даже не знает, где она, и рыдает с самого утра! Бессовестная девчонка сбежала с каким-нибудь кавалером, не дождавшись собственного дебюта, проклятье, проклятье!!! София, ради Христа бога нашего, спасите нас, меня, спасите всю труппу!!!

– Но… – Софья никак не могла понять, что от нее требуется. – Но, синьора Росси, я тем более не знаю, где Джемма, мы не подруги, я не…

– София… – Синьора Росси взяла ее за обе руки, стиснув их с такой силой, что Софья невольно поморщилась. – Ради бога, девочка моя, вы одна это сможете… Вы знаете всю партию Виолетты, вы великолепно ее исполняете… Спасите нас, выйдите сегодня на сцену! Поймите, три месяца репетиций, билеты проданы, в кассе аншлаг, в зале – вся дирекция Сан-Карло, провала мне просто не простят! Неаполь так ждал этой премьеры…

Наконец, Софья поняла, что от нее хотят. И убежденно сказала:

– Никогда. Ни за что в мире. Простите, синьора Росси, при всем моем уважении к вам…

– Марко-о-о!.. – простонала, закатывая глаза, хозяйка труппы. Итальянец кинулся к Софье, как пуля. Сейчас его темные глаза не смеялись.

– София… Я ваш раб, я сделаю все, что вы прикажете, я прыгну в Везувий… спасите нас! – хрипло и страстно попросил он, покрывая поцелуями безжизненную руку Софьи.

– Синьора Росси… – Софья тяжело вздохнула, не отнимая у Марко руки и даже не замечая его действий. – Но, поймите, нас же освищут… Джемма – любимица Неаполя, все придут слушать ее, а вы им подсунете никому не известную иностранку… которая месяц назад не знала, что такое «Травиата». Первая ария написана для колоратурного сопрано, она сложная… В меня начнут бросать помидоры после первых же нот!

– Я вас закрою грудью, – быстро пообещал Марко.

Софья только устало улыбнулась. Вздохнула. Вяло подумала: а пусть. Что теперь-то бояться?.. Хоть напоследок синьоре Росси приятное сделать…

– Хорошо. Я сейчас переоденусь и…

– Мадонна, София, вы согласны?! – просияла синьора Росси, с восхищением глядя на Софью еще заплаканными глазами. – О-о, девочка моя, как вы великодушны… Presto, presto, presto[28], живее собирайтесь… Как вы бледны сегодня, еще нужно успеть загримироваться! Марко, болван, пошел прочь, София из-за тебя не может переодеться! Стереги экипаж! София, позвольте, я вам помогу…

Перед тем, как покинуть комнату, Софья еще раз оглядела оставленный кавардак, но решила ничего не убирать. Подойдя к рассыпанным по столу бумагам, она вытащила из стопки купчую и дарственную на Грешневку, быстро, двумя движениями порвала их. И вылетела из комнаты.

Когда Софья в сопровождении возбужденно переговаривающихся итальянцев уже выходила из дома, в калитке показалась Марфа с огромной корзиной овощей.

– Вы куда это без шали с голыми плечами на ночь глядя? – ворчливо спросила она. – И бледные совсем? В тиятр свой? А Федор Пантелеич с вами?

– Нет. Я не знаю, где он, – коротко ответила Софья.

Итальянцы уже ушли вперед, к экипажу. Марфа, проводив их глазами, пробурчала:

– Ишь, поскакали, как поджаренные, никакой солидности… Что за народ тараканий! А вы чего зареванная, барышня? Опять этот ирод, что ль, разговорами своими довел?!. Вот паскудник, не успел явиться – сейчас расстроил! Как без него тихо-спокойно было!

– Перестань, Марфа. И… Я оставила там небольшой беспорядок наверху… Сделай милость, не убирай, пусть будет все как есть… до прихода Федора Пантелеевича.

Софья старалась говорить ровно и сдержанно, но голос все-таки дрогнул, и Марфа пристально посмотрела ей в лицо. Помолчав, кивнула:

– Слушаюсь, барышня.

Софья отвернулась от нее и быстро, почти бегом направилась к экипажу за оградой, откуда уже звали ее истошными голосами итальянцы.

Синьора Росси всегда немного преувеличивала, но на этот раз ее слова соответствовали истине: маленький театр сиял и был полон народу, вся улица оказалась перегорожена экипажами, толпа возбужденно переговаривающихся людей штурмовала двери, шум и гвалт стоял как на конном базаре. Софья, Марко и хозяйка труппы с трудом пробились к черному ходу и поднялись в уборные, где их встретили взволнованные артисты. Заговорили все сразу, вразнобой, перебивая друг друга, и Софья, у которой страшно болела голова, смогла только понять, что Джемма так и не обнаружена.

– Чертова девчонка… – пробормотала синьора Росси. – Будем надеяться, святой Дженаро нас не оставит… София, гримируйтесь! Марко!!! Немедленно переодеваться, тебе сейчас петь! Синьор Фьероне, приготовьтесь петь второй акт с синьориной Софией, она наша последняя надежда!

Немолодой баритон, который должен был исполнять роль отца Альфреда, ничуть не удивился, звучно чмокнул Софьину руку и пророкотал, что за двадцать лет на оперной сцене привык ко всему на свете и что ему приходилось слышать, как примадонн заменяют их собственные горничные – и, слава Мадонне, все оставались живы! Синьору Росси это почему-то не успокоило, она продолжала носиться по уборной, задевая манекены и кушетки, и причитать, что большего ужаса в жизни у нее не случалось и она своими руками задушит Джемму, если у той хватит наглости хоть когда-нибудь появиться в театре! За хозяйкой труппы толпой бегали певицы, хористки и костюмерши, в воздухе висело облако пудры и духов, и от шума звенели лампы. Софья и Марко между тем быстро гримировались каждый в своем углу: первый звонок уже был дан, а еще требовалось хоть немного распеться.

Софья двигалась, говорила и распевалась в каком-то полусне. Мельком молодая женщина подумала, что, обладай она даже Джемминым голосом и опытом, она непременно провалилась бы сегодня: такими чужими казались тело и голова, столь вялыми и неловкими движения. Что ж… Одно хорошо: что после первой же арии, самой трудной и самой красивой, написанной для серебряного, хрупкого колоратурного сопрано, темпераментные неаполитанцы закидают сцену тухлятиной, освищут самозванку, спектакль прекратится, и она, Софья, спокойно уйдет домой собирать вещи.

Если б Софья не была так подавлена, она заметила бы, что Марко, стремительно загримировавшийся и тоже начавший распеваться, не разделяет общей истерики и выглядит во всем театре самым спокойным, хотя и закатывает для виду глаза, поминая Мадонну, когда синьора Росси в очередной раз вихрем проносится мимо него. Но молодая женщина не обращала на своего партнера никакого внимания, поглощенная гримом и безуспешными попытками распеться во время облачения в костюм. Но, наконец, белое платье Виолетты было надето, белокурый парик синьора Росси запретила надевать, своими руками распустив Софьины каштановые кудри по ее обнаженным плечам, ладонью, по-католически, перекрестила Софью, себя, Марко и скомандовала: