– Ну, на этот раз сработал, – без улыбки заметил Анциферов. – Валет, делай, что хочешь, но девочку твою надо вытащить.

– А я что могу, на шконках сидючи?! – вызверился Валет. – У этой козявки упрямства на сто ишаков хватит! Уперлась, зараза!

– У тебя будет с ней свидание.

Валет осекся на полуслове. Недоверчиво посмотрел на Анциферова:

– Лепите? Кто даст-то?

– У тебя будет с ней свидание, – невозмутимо повторил тот. – И ты скажешь ей, что… – Тут Анциферов почти вплотную приблизился к вору и несколько минут говорил шепотом. Валет внимательно слушал. Затем медленно кивнул.

– Что ж… Цекаво придумано. Только ведь не поверит она… Хоть малявка, а не дура.

– Должен так сказать, чтоб поверила. Учить мне тебя? Знаешь сам ведь, как с девками надо.

– Да, но как с ней, с Катькой, до сих пор не понял, – неожиданно произнес Валет. – Но вы правильно сказали, это проканать может. Ну… ведите, что ль.

– Сейчас пойдешь. – Анциферов вышел из-за стола. – Только смотри, без выкрутасов, там будет ее старшая сестра, не напугай.

– Сестра… – проворчал Валет. – Слышал, как же. Из-за нее-то вся эта бодяга и замесилась. Как она Катьку до таких делов допустила?

– Ну, это уж не твое собачье… Кстати, Валет… Жандарма-то Катерина уложила?

Валет, уже вставший, прямо посмотрел в глаза Анциферова и отчеканил:

– Я. От хоть крест на том поцелую.

– Эк она тебя зацепила-то, – заметил на это Максим Модестович и, открыв дверь, крикнул в коридор: – Жуляченко, забирай! В четырнадцатый, к Козинцеву его!

Катерина уже полчаса сидела неподвижно на жестком стуле в кабинете следователя, глядя в серую стену. Анна оставила попытки поговорить с сестрой и сидела так же без движения, с закрытыми глазами. Только по тому, как судорожно ее пальцы сжимали край мантильи, можно было догадаться, что она изо всех сил старается не плакать. Следователь за столом, шурша бумагами, изображал занятость, но его бесцветные осторожные глаза то и дело останавливались то на одной, то на другой сестре Грешневой.

Дверь открылась, вошел Максим Модестович. Анна поднялась ему навстречу, он успокоил ее коротким жестом и крикнул в открытую дверь:

– Жуляченко, запускай, и – свободен пока!

В кабинет вошел Валет, и младшая Грешнева вскочила, как подброшенная пружиной. Никто не успел ничего ни заметить, ни понять – а оба подследственных уже стояли, намертво обнявшись. Катерина выла низким грудным звуком, захлестнув руки на шее Валета, а тот судорожно комкал спутанные волосы девушки, крепко прижимая ее к себе. На лбу вора билась сизая вздувшаяся жила.

– Боже мой… – пробормотала Анна, отворачиваясь. – Боже мой…

Козинцев смущенно крякнул, привстал было, но Максим Модестович чуть заметно отрицательно качнул головой. В это время Валет с огромным трудом отодрал от себя Катерину и, в упор глядя на Анциферова, хрипло сказал:

– Мне с ей одному надо остаться.

– Да что ж такое делается!.. – не выдержала Анна, но Максим Модестович, подойдя к ней, тихо проговорил:

– Аннет, это будет лучше всего… Валет, у тебя полчаса. Юрка, вставай, пошли в соседний кабинет! Жуляченко, будь у дверей, и не дай бог чего… Головой отвечаешь!

Последней вышла Анна, испепелив Валета убийственным взглядом, которого тот даже не заметил. Дверь закрылась. Катерина подняла глаза – зеленые, мокрые и счастливые.

– Сережа… Господи, как ты это сделал? Целых полчаса, счастье какое… Но почему, почему?! Ах, ладно, об этом потом… Сережа, послушай меня, я уже все решила! Я – женщина, мне только шестнадцать, я дворянка, мне суд мало даст, может быть, даже до каторги и не дойдет, ради бога…

– Катя, помолчи. – Валет, не замечая стульев, сел прямо на пол, и Катерина немедленно сделала то же самое, не отпуская его руки и глядя в упор уже встревоженными глазами. – Ты недавно в такие дела полезла, а я в них всю жисть кувыркаюсь. Казенного человека замочить – не шутка, это, Катя, каторга. И ты у меня туда не пойдешь.

– Пойду!.. – отчаянно выкрикнула Катерина, но ладонь Валета решительно зажала ей рот.

– Катя, слушай и молчи, времени мало. Мне-то каторга эта нипочем, я с нее уже бегал и вдругорядь убегу, не лиха наука. А ты сможешь?.. Вот то-то.

– Я тебе не верю, – тихо произнесла Катерина, не сводя с любовника глаз. – Сережа, я не верю тебе…

– А ты верь. И не мешай, – спокойно улыбнулся Валет. – Катя, да пойми, что, коли ты сядешь, – мне не жисть.

– А мне без тебя?! – заголосила она, снова заливаясь слезами. И опять Валет зажал ей рот.

– Катя, молчи, ради бога, послушай меня… Жив не буду, коли не вырвусь к тебе! Знаешь, кто этот седой, который нам свиданку дал?

– Да мне какое дело?!

Валет притянул девушку к себе, торопливо зашептал ей на ухо. Катерина слушала, постепенно переставая плакать и глядя на любовника широко открытыми глазами.

– …и он мне обещал, – закончил Валет, – что при первой же остановке этапа – подорву. Это можно, я точно знаю. Уж не пойму, с какой радости он с нами возится… Сестрица твоя, что ли, при нем состоит?.. Катя, ради бога, сделай, как я говорю, не топи нас обоих-то!

– Но… Сережа…

– Катя! – нахмурился Валет, мгновенно почувствовав нотки сомнения в ее голосе. – Ты понимаешь, что тебя отмажут вчистую?! Будешь сидеть, как в раю на облаке, и меня дожидаться!

– Где, Сережа?!

– Да к матери моей пойдешь, на Костецкую! Там и посидишь до зимы, а после уж я к тебе прибуду! Катя, маленькая, сделай так, как прошу…

– Не верю я вам… – горестно прошептала Катерина, вцепляясь в Валета, как обезьянка, цепкими сильными пальцами и прижимаясь головой к его плечу. – Ой, не верю совсем… Все ты врешь, обманешь меня…

– Что ты, Катя… Что ты, девочка… Да когда я тебя обманывал? Увидишь, двух месяцев не пройдет, опять вместе будем! В Бессарабию уедем с тобой! Али в Польшу! А хочешь – в Америку через окиян! Ну?..

Дверь кабинета открылась, вошли Максим Модестович и Козинцев. Валет вскочил с пола, заставляя подняться и плачущую Катерину. Сумрачно сказал:

– Согласная она.

– Сережа, нет!..

– Согласная, – с нажимом повторил он, и Катерина с горьким всхлипом прижалась к его груди. – Зараз все подпишет. Аполлинарьич, да подсовывай ей быстрей бумажки-то, пока не передумала! Она ж у меня буйная! И я тож подпишу!

Козинцев немедленно кинулся к своему столу, зашуршал бумагами. Вошедшая Анна застыла у двери и молча наблюдала за тем, как Валет насильно, за обе руки подтягивает упирающуюся Катерину к столу, как Козинцев указывает место подписи, как сестра берет перо, роняет его, поднимает, плачет, бросает на стол, снова берет… и, всхлипывая и икая, быстро-быстро подписывает бесконечные листы протоколов. Вслед за ней подписал и Валет – спокойно и безразлично, словно выполняя привычную, надоевшую работу. Он же в двух словах объяснил Козинцеву, что «слам с дела» – драгоценности Ахичевских и пресловутые государственные бумаги – находится в доме на Костецкой, у матери Валета. Туда немедленно понесся курьерский экипаж.

– Что ж, прощайтесь, – удовлетворенно складывая в папку бумаги, произнес следователь. – Катерина Николаевна Грешнева освобождается под ответственность статского советника Анциферова… А ты, Валет, с божьей помощью отправляйся в камеру дожидаться суда.

– Сережа!.. – кинулась к нему Катерина, чуть не снеся с ног вошедшего жандарма, и, повиснув на шее любовника, заголосила благим матом на всю тюрьму, как деревенская баба по покойнику. Но Анциферов мягко взял ее за плечи:

– Катерина Николаевна, я сожалею, однако свидание ваше окончено…

Катерина повернулась к нему – и из мокрых, сузившихся зеленых глаз ударило таким лютым бешенством, что Максим Модестович невольно отшатнулся.

– Я вам не верю ни на грош!!! – процедила она. – И жизнью своей клянусь – если Сережа не вернется, я вас убью! Убью! Клянусь! Где б вы ни были!

– Охотно верю, – невозмутимо проговорил Анциферов. – Постараемся до этого не довести. Жуляченко! Забирай…

Валет в последний раз поцеловал полубесчувственную Катерину, передал ее с рук на руки Анциферову и повернулся к Жуляченко:

– Пошли, Павло… Муторно мне что-то.

– А ты, Сережа, помолись, – пробасил огромный конвойный, пропуская арестанта впереди себя. Когда Валет проходил мимо Анны, по-прежнему стоящей возле стены у двери, она коснулась его плеча и вполголоса сказала:

– Спасибо, храни вас господь…

Светлые глаза вора в упор взглянули на нее. Но Валет сразу же опустил голову и, ничего не ответив, вышел впереди конвойного в темный коридор. Тяжелая дверь закрылась за ним.

Через час прибыл курьер – слегка поцарапанный Валетовой мамашей, но счастливый донельзя: все украденные с дачи Ахичевских ценности, завернутые в роскошную персидскую шаль, оказались целыми и невредимыми.

– Шаль отдайте мне, – сухо потребовала Катерина. – Она моя собственная, не с дела. Не могу же я в этом, – она повела обнаженными плечами, – ехать через всю Одессу.

– Катя, о чем ты? – испуганно спросила Анна. – Мы немедленно отправляемся в Москву, ко мне…

– Аня, я не поеду, – спокойно, как о давно решенном, отозвалась Катерина. – Я остаюсь здесь ждать Сережу.

– Но, девочка моя… – начала было Анна, однако Катерина, не слушая ее, руками кое-как привела в порядок волосы, взяла со стола следователя шаль, набросила ее на плечи и, решительно утерев последние слезы, двинулась к выходу.

– Катя! Да что же это, подожди!!!

Катерина остановилась. Устало сказала:

– Не плачь, Аня. Спасибо тебе, но… ничего уж не поделаешь. Прощай.

Она вышла в коридор, и сразу же вслед за ней выскочил Анциферов, плотно прикрыв за собой дверь.

– Вот так…

– Что вам еще угодно? – ледяным голосом поинтересовалась Катерина, поворачиваясь к нему. – Теперь, добившись своего, вы снова отправите меня в камеру?

– О нет, – заверил Максим Модестович. – За что же? Вы полностью свободны, Катерина Николаевна… Позвольте только еще один вопрос – из чистого любопытства, поверьте. Жандарма при аресте застрелили все-таки вы?